Владимир Миронов - Первая мировая война. Борьба миров Страница 62

По словам историков, в плену умерли 190 тыс. русских военнослужащих. Во многом причиной потерь были болезни и скудное питание.

Вернувшийся из немецкого плена солдат поведал о питании русских пленных, дневное меню пленных выглядело так: понедельник: завтрак — болтушка из отрубей, обед — нечищеная морковка, ужин — «болтушка из костей»; вторник: завтрак — кукурузная болтушка, обед — каштановый суп, ужин — похлебка ячменная с лузгой; среда: завтрак — болтушка с бобовой лузгой, обед — брюквенный суп, ужин — селедка и 5/8 фунта (фунт — 409,5 грамма) картофеля в мундире; четверг: завтрак — серая болтушка (из чего приготовлена, определить нельзя), обед — суп с болотной травой, ужин — 1/16 фунта тухлого сыра с кофе; пятница: завтрак — чечевичная похлебка, обед — суп с нечищеной толченой картошкой и луговой травой, ужин — желтая болтушка; суббота: завтрак — кофе без всего, обед — гороховые стручки, ужин — картошки 3/8 фунта, чищеной, толченой, политой чем-то кислым; воскресенье: завтрак — мучная болтушка, обед: суп с фасолью и конским мясом. Кроме того, каждый день дают 1/2 фунта хлеба с картофелем и другой какой-то примесью…

Впрочем, иного и ожидать нельзя было. А между тем для немцев пленные значили очень много как дармовая рабочая сила. Хотя генерал Людендорф и уверяет, что они «не стремились угнетать другие народы железной рукой завоевателя», признает: «Для всей нашей экономики военнопленные значили чрезвычайно много; без большого числа русских, захваченных на Восточном фронте, германская экономика не смогла бы как следует функционировать».

Безжалостностью по отношению к русским и сербам отличались не только немцы, но и австрийцы, и даже поляки…

Когда во Львове скончался польский адвокат С. Загурский (1925), газета «Dziennik Ludowy» писала, что «без содрогания трудно писать о его деяниях»: «Доктор С. Загурский, адвокат во Львове, председатель Союза защитников Львова, в роли судьи австрийской армии вынес более 100 приговоров смерти. В памяти галицкого населения, как польского, так и украинского, живы еще кровавые оргии беззакония, какие совершали австрийские войска с населением, массово гонимым за мнимый шпионаж и пособничество русским войскам, тысячи невинных людей вывозились на Запад, чтобы держать их без суда в тюрьмах и ужасных лагерях для интернированных. Много лет; тысячи невинных людей гибли на основании спешно и массово вынесенных смертных приговоров; тысячи гибли без приговоров — просто-напросто их убивали фронтовые войска по приказу их военачальников. Чем трусливее вели австрийские войска в виду вооруженного неприятеля, тем мстительнее они вели себя с мирным гражданским населением. Время мировой войны — период разнузданного преступления и беззакония на Галицкой Руси».

Однако когда русские сибирские полки отбили немецкое наступление на Варшаву (к слову сказать, немцы намеревались сделать из Польши придаток Саксонии, унаследовав корону польских королей, и даже подготовили автомобиль для короля Саксонии), поляки в Варшаве ликовали и провозглашали здравицы в честь славных русских воинов. Как жаль, что со временем они это забыли!

Будем объективны: русские солдаты тоже не были ангелами. В немецком Гумбиннене в ходе наступления войск Ренненкампфа они также действовали не лучшим образом, но, конечно же, зверств там не допускали.

Очевидец свидетельствует: «Некоторые семьи, очевидно, решили покинуть город. Их пожитки были нагружены в повозки, стоявшие посреди дворов, или были разбросаны на улице среди сена и соломы. Там и сям на улице валялись вещи, которые уронили или забыли; солдаты тщательно разглядывали эти вещи и, как правило, немедленно присваивали их, независимо от их величины или полезности… Я никогда не забуду этого города. Внешне немногие дома пострадали; на первый взгляд аккуратные немецкие кирпичные строения казались чистыми и нетронутыми, но внутри все было иначе: не было ни одной не разграбленной квартиры. Покосившиеся двери были раскрыты, замки взломаны, посудные шкафы зияли пустотой, одежда разбросана по полу, глиняная посуда и зеркала лежали разбитыми, мебель была перевернута и проткнута штыками».

Особую «пикантность» этому откровенному признанию добавляет великая княжна Мария Романова: «Я сама подобрала новенький кофейник и гордо показала его своим спутницам, как свой трофей. Я засунула его себе под мышку и долго пользовалась им, всегда рассказывая историю своей находки». Если уж царская семья воспринимала в таком ракурсе имперские задачи так называемой Великой войны, то что уж говорить о простом солдате! Как говорит один из героев писателя И. Бунина в очерке «Записная книжка»: «Не можем себе волю давать. Взять хоть меня такого-то. Ты не смотри, что я такой смирный. Я хорош, добер, когда мне воли не дано. А то я первым разбойником, первым разорителем, первым вором окажусь». Война и высвободила всю эту грязь и дикость, будя в народе зверя.

Народы устали

В сражающихся армиях миллионы людей все чаще задавали вопрос: «Зачем воюем?» Особенно часто он возникал среди солдат. И постепенно до них стала доходить простая истина: война идет ради интересов буржуазии, крупных капиталистов и мировых спекулянтов. Разложение русского фронта и войск шло стремительно… Русский историк, философ и публицист Г. П. Федотов писал: «На третий год мировой войны русский народ потерял силы и терпение и отказался защищать Россию… Будет ли существовать Россия?» Начальник Штаба немецкого Восточного фронта генерал М. Гофман в апреле 1917 г. записывает в дневник: «Россия — настоящий бедлам, все гниет, всюду беспорядок и хаос». Анархия, неповиновение, братание. И дело, конечно, не в злом умысле Ленина и большевиков, что призывали «развивать братание (не позволяя немцам обманывать русских)». Те же процессы шли и по другую линию фронта.

Разложению армий способствовала и агитация, которая особенно активно велась против стран Тройственного союза. С самого начала войны Англия обнаружила непревзойденное искусство создавать в нейтральных странах враждебность к центральным державам. Это искусство она сохранила еще со времен классически организованного ею убийства Павла I, травли Наполеона I. Теперь она приступила к грандиозному развертыванию пропаганды для революционизирования Австро-Венгрии и Германии с тем, чтобы этим компенсировать непрерывные неудачи Антанты… Ежедневно на фронте при помощи самолетов, снарядов, ракет и патрулей распространялось около миллиона экземпляров листовок. Поставленные в окопах граммофоны призывали на славянских языках переходить на сторону противника.

Агент агитационной организации Джексон приобрел в Роттердаме типографию, издавал информационный бюллетень, скупал голландские газеты, учреждал пункты по конспиративной пересылке агитационных материалов и попутно занимался военным шпионажем… Активная пропаганда опиралась на известные чешские и югославские круги, на поляков и румын. Очень умело подчеркивалась опасность, связанная с подчинением Австро-Венгрии германскому политическому и экономическому влиянию.

Источники Антанты сообщали: «Почва везде хорошо подготовлена, осеннее выступление не встретит больших трудностей и быстро приведет к цели. Авторитет государственной власти и военная дисциплина подорваны. Даже скептик должен видеть, что в короткий срок, максимум в течение года, обстановка приведет к желаемой катастрофе. Энергичной пропагандой можно значительно сократить этот срок. Расходы незначительны. Логика велит энергично продолжать пропаганду (воздействие на газеты, прокламации и т. п.). Сейчас слова поражают лучше, чем снаряды, а бумага дешевле пушек. Бескровное наступление приведет к цели в кратчайший срок. Было бы бессмысленно в этих условиях говорить о мире».

Уставшие от бессмысленной войны, от страданий и смертей народы хотели одного: скорее завершить эту бойню. Душевный вопль доносится со страниц тысяч солдатских писем — «Хотим мира!» А буржуазия требовала от народа войны до победы — «до последнего солдата». Николай II заявил послу Франции в России Морису Палеологу: «Что касается меня, то я буду бороться до последней крайности. Для того чтобы достичь победы, я пожертвую всем, вплоть до последнего рубля и солдата. Пока останется хоть один враг на Русской земле или на земле Франции, до тех пор я не заключу мира».