Александр Авдеенко - Над Тиссой. Горная весна. Дунайские ночи Страница 63

- Как вас зовут? - тихо, вполголоса спросил он.

- Верона, Верона Бук, - сразу же просто ответила девушка.

- Верона? Значит, вы словенка?

- Да.

- Из командировки возвращаетесь? Лесозаготовитель?

- Ага. А как вы узнали? - удивилась Верона.

- Нетрудно догадаться: такие загорелые, обветренные щеки, такие зеленые глаза бывают только у настоящих лесовиков.

Верона густо покраснела - явно от удовольствия. Андрей понял, что затронул слабую струну ее души. Не боясь теперь быть назойливым, он задавал ей вопрос за вопросом: где она трудилась, кто ее послал на лесозаготовки и понравилось ли ей в лесу. Девушка охотно рассказала о себе все. Ей нет еще и девятнадцати лет. Комсомолка. Отца у нее нет. Живет она с матерью в Ужгороде. До совершеннолетия не знала физического труда. Попала на лесозаготовительные работы случайно и не по своей воле: послал комсомол. Ехала в лес, надо прямо сказать, с неохотой, даже со страхом. «Глупая была, - созналась Верона, - ничего не понимала, вот и боялась». Все страхи прошли, когда пожила в Черном потоке месяц, когда почувствовала, как хорошо каждый день просыпаться на рассвете, а солнце встречать уже вволю поработавши. Всю осень и зиму спала Верона в теплой, уютной колыбе, набросив поверх еловых пахучих ветвей домотканную простыню. Умывалась только ледяной водой из незамерзающего потока. Работала весь сезон от зари до зари - дни в это время очень коротки: обрубала сукобойным топором ветви на сваленных соснах, буках и елях, варила лесорубам пищу, освоила электропилу, научилась водить трелевочный трактор.

Только полгода поработала Верона, а ей кажется, что на всю жизнь пропиталась духом хвои, смолы, горного моха, теплых сочных опилок, дымом ватры.

Андрей слушал ее рассказ с серьезным, глубокомысленным выражением лица, сочувственно кивал головой, одобрительно улыбался, но… решительно ничего не понимал. «Какому дураку, - думал он, - пришло в голову послать такую красивую девушку на лесозаготовки? Неужели не нашлось в Ужгороде девчат попроще?» Не понимал он и радости Вероны. Сомнительно это удовольствие - спать на хвое, умываться ледяной водой, просыпаться до восхода солнца и работать от зари до зари.

Закончив рассказ о себе, ответив на все вопросы Андрея Верона улыбнулась и вопросительно посмотрела на своего спутника. Он понял ее. Но что сказать о себе? Правду? То, что он всего-навсего ученик железнодорожной школы, будущий паровозный машинист, едет на практику в Явор? Невыгодная это для него правда. Верона, наверно, думает, что он уже успел завоевать себе хорошее место в жизни. Как она разочаруется, узнав правду. Ах, если бы он был не учеником-практикантом, а человеком прославленным!

- Я машинист паровоза, - сказал Андрей.

- Я так и думала. Догадалась. - И Верона указала глазами на газету «Гудок», которая выглядывала из кармана куртки Андрея. - Значит, вы машинист паровоза? И все? Без имени и фамилии?

«Раз хвастаться, так уж хвастаться до конца», - подумал Андрей.

- Зовут меня Олексой, - сказал он. - А фамилия… Сокач.

- Олекса Сокач? - подхватила Верона. - Так я же вас хорошо знаю! Сколько раз читала статьи о знаменитом машинисте комсомольце Олексе Сокаче!

Андрей Лысак счел необходимым скромно потупиться, протестующе взмахнул рукой:

- Мало ли чего не напишут в газетах! Вот вы вернетесь в Ужгород, газетчики о вас такое напишут - сами себя не узнаете!

Разбрызгивая на дороге дождевые лужи, сверкая на солнце никелем и лаком, автобус спускался все ниже и ниже. Слева, вдоль румыно-советской границы, бурлила в обточенных валунах полноводная Тисса, справа поднимались высокие горы, поросшие лесом от вершины до подножия. Шумели весенние потоки в ущельях. Зеленели первой травой южные склоны гор. Вербы и тополя одевались молодой листвой. Ничего как будто не видел и не слышал Андрей: смотрел только на Верону, будто ею одной любовался.

В конце пути перед самым Явором Андрей взял руку Вероны и сказал:

- Можно вам погадать? Прошлое мы ваше знаем. Поговорим теперь о будущем.

- Погадайте. А вы умеете?

Глядя на обветренную, шершавую ладонь девушки покрытую глубокими прерывистыми линиями, он говорил серьезно и внушительно:

- Через три дня, ровно в двенадцать часов, вы будете сидеть в Ужгороде, на правом берегу реки Уж, сразу за большим мостом, на первой скамейке. К вам подойдет молодой человек с веткой сирени в руках, в сером костюме…

Верона потянула руку, сдержанно засмеялась:

- Вот и неправда, ничего вы не отгадали! Через три дня, в двенадцать часов, меня не будет в Ужгороде. Я уеду в Мукачево к сестре, у нее день рождения.

- К сестре? В Мукачево? А на какой улице она живет?

- Кирова, двадцать четыре.

Андрей кивнул и снова осторожно взял руку девушки, сказал полушепотом, подражая цыганке:

- Через три дня, красавица, ровно в семь вечера вы будете стоять на улице Кирова, около дома номер двадцать четыре, в городе Мукачеве. К вам подойдет молодой человек с веткой сирени. - Андрей многозначительно помолчал и, согнав с лица улыбку, серьезно спросил: - Теперь отгадал?

Верона ничего не сказала в ответ, только засмеялась, но разве обязательно все надо говорить словами!

На вечерней заре приехали в Явор. Теперь до Ужгорода уже рукой подать. Часа через два и Верона будет дома.

Выходя из автобуса, Андрей пожал руку девушки я, нежно заглядывая ей в глаза, сказал:

- Так, значит, в воскресенье, в семь вечера, в Мукачеве, на Кировской, около дома номер двадцать четыре.

Она ответила ему сдержанным кивком.

В Яворе, на автобусной остановке, Андрея ждала мать, которую он предупредил телеграммой о своем приезде. Встреча с ней теперь, на глазах у Вероны, была опасной для Андрея по двум причинам. Во-первых, мать на радостях могла выпалить: «Мой дорогой Андрюша» или что-нибудь в этом роде. Во-вторых, такой нарядной матери, как легко поймет Верона, не могло быть у простого рабочего человека Олексы Сокача.

На Марте Стефановне было широкое с бронзовыми застежками пальто-реглан, осторожно распахнутое на груди, ровно настолько, чтобы была видна пышная, ослепительно золотого цвета блузка, сделанная из воздушного органди. «Тюрбан» и туфли были темнокоричневыми, крошечные наручные часики, цепочка и браслеты - в тон одежде и обуви.

Дымя сигаретой и сильно щурясь, Марта Стефановна вглядывалась в выходящих из автобуса пассажиров. Андрей прошмыгнул мимо матери, в двух шагах от нее, но она по близорукости не заметила его. Бросив в такси на заднее сиденье чемодан, Андрей сел рядом с шофером:

- Поехали!

- Адрес? - спросил шофер, включая счетчик.

- Поверните на проспект и остановитесь за углом, - сказал Андрей.

Водитель с удивлением покосился на пассажира, но волю его выполнил: остановился через двести метров на проспекте.

- Теперь закурим, - Андрей достал папиросы, угостил шофера.

С проспекта хорошо был виден мост через реку, по которой проследовал в Ужгород раховский автобус. Проводив его глазами, Андрей скомандовал:

- Поворачивайте на сто восемьдесят градусов, к автобусной остановке!

Мать, встревоженная, опечаленная, растерянно топталась на автобусной остановке, повидимому, решив ждать следующей машины из Верховины. Андрей подошел к ней, Молча положил на плечо руку.

- Здравствуй, Андрюшенька! - оборачиваясь, обрадованно воскликнула она.

- Здравствуй, - ласково сказал он. - Ну, зачем беспокоилась? Разве я без тебя дороги домой не нашел бы?

Внимательное, приветливо-ласковое, дружеское выражение лица Андрея, так понравившееся Вероне, теперь стало еще более нежным.

Марта Стефановна была счастлива: ведь она встретилась с сыном после долгой, полугодовой разлуки.

Подъехав к своему дому, Андрей взял чемодан, небрежно кивнул матери:

- Расплатись, мамочка!

Марта Стефановна поколебалась немного и заплатила.

В садике, примыкавшем к дому, цвели тюльпаны, розовые и синие незабудки. В большой проволочной клетке, высоко поднятой на четырех столбах, ворковали белоснежные голуби. Под навесом веранды висели золотые початки прошлогодней семенной кукурузы. На подоконниках, прильнув к стеклам, стояли красные, белые, сиреневые цветы в горшках. В глубине двора сквозь прозрачный плетеный птичник чернела фигура Марии, окруженной курами, утками и гусями. На весеннем солнцепеке грелась кошка с котятами.

- Хорошо! - поворачиваясь к матери и счастливо улыбаясь, проговорил Андрей. - Все, как было. Будто и не уезжал.

Из птичника вышла Мария с лукошком в руках. Она была в строгом одеянии: черная длинная, чуть не до пят, юбка, черная кофта с темными пуговицами, черный фартук, черные начищенные ботинки, черные чулки. Только лицо ее было белым, и на нем лучилась сладенькая улыбочка.

- Боже мой, как ты вырос, Андрюша! - молитвенно скрестив руки на груди, нараспев воскликнула Мария. - Здравствуй, красавчик, здравствуй, королевич мой ненаглядный!