Александр Авдеенко - Над Тиссой. Горная весна. Дунайские ночи Страница 64

- Боже мой, как ты вырос, Андрюша! - молитвенно скрестив руки на груди, нараспев воскликнула Мария. - Здравствуй, красавчик, здравствуй, королевич мой ненаглядный!

- Здравствуй, святая Мария, - с притворным дружелюбием усмехнулся Андрей, разглядывая бывшую монашенку, неутомимую работницу и ловкую помощницу матери в ее коммерческих делах. - Здравствуй! - Он кивнул Марии и направился в дом, откуда доносился аромат жареного мяса и сдобного теста.

В самой большой комнате на раздвинутом столе, как и ожидал Андрей, было приготовлено праздничное угощение. Чуть ли не сорок тарелок, на каждой выложена особая закуска: колбасы всех сортов, сыр, икра, тонкие ломтики красной рыбы, холодная курица, пирожки, соленые огурцы, моченые яблоки и сливы, перец фаршированный, печенья, яблоки, виноград, вино, орехи, конфеты…

Середину стола занимал большой пухлый торт. На его коричневом шоколадном фоне белела сливочная надпись: «С приездом, мое счастье!»

«Мое счастье» довольно равнодушно, как и полагалось человеку, знавшему себе цену, оглядел стол: нам, дескать, не в диковину этакое изобилие харча, не ждите благодарности.

- Крестного не догадалась пригласить? - спросил он.

- Приглашала, Андрюшенька. Нету его дома. Ночью вернется из поездки.

- Ну и ладно, обойдемся пока и без него. - Андрей обошел вокруг стола, потирая руки. - А не найдется ли у вас, хозяюшка, самой обыкновенной картошки, ржавого селедочного хвостика и простой русской горькой?

Марта Стефановна не обиделась на то, что сын не оценил по достоинству ее кулинарных и гастрономических стараний, ее щедрых расходов. Наоборот, она поспешно и виновато пробормотала: «Сейчас, сейчас, Андрюша, мы все сделаем с Марией», - и скрылась в кухне. Вернулась с вареным холодным картофелем, селедкой и белоголовой бутылочкой.

Пока Андрей пил и ел, Марта Стефановна и ее помощница с умилением смотрели на «королевича» и «красавца». Сменяя друг друга, они рассказывали ему про все местные новости, о рыночных ценах на вино и фрукты, о том, какие редкие, дефицитные товары продавались за это время в универмаге и в комиссионке, что удалось купить и перепродать, что отложить в запас. Немало приобретений досталось на долю Андрея: китайские рубашки с вечными крахмальными воротниками, кожаная фиолетовая куртка на молнии, модные полуботинки на толстой каучуковой подошве, чешский и венгерский галстуки, шведские лезвия, болгарские сигареты, красивые носовые платки…

Андрей принял подарки как должное. Он давно приучил мать к тому, чтобы она свою любовь к сыну беспрестанно подкрепляла вещественно и денежно. Он бы удивился и обиделся, если бы она перестала это делать. Он считал закономерным, что черная Мария работала на мать, а мать - на него.

Пересмотрев и примерив обновки (расцветки китайских рубашек ему не понравились, куртка показалась великоватой, полуботинки тяжелыми и слишком тупоносыми, а галстуки недостаточно яркими), он побрился, надел новую куртку, пригладил щеткой свои длинные волосы, собранные в пучок на затылке, надушился «Белой сиренью» и объявил, что отправляется в город, в гости к Олексе Сокачу.

- Отдохнул бы, Андрюша. Завтра пойдешь по гостям, - робко посоветовала Марта Стефановна.

- Мама, зря беспокоишься. Я неутомимый.

Он накинул поверх куртки плащ, закурил сигарету и небрежно сказал, щелкнув пальцами:

- Мама, подкинь что-нибудь.

Марта Стефановна вздохнула, потянулась к сумке:

- Сколько?

- Сколько не жалко.

- А все-таки? На сигареты и спички?

- Ну, ты же сама понимаешь, что я сегодня должен угостить Олексу Сокача. И так угостить, чтобы он всю жизнь вспоминал и благодарил.

- Позвал бы его сюда и угостил.

Мать поспешно раскрыла сумку и, шурша новенькими бумажками, вытащила две сотни, положила их на стол.

Андрей перебросил сигарету из левого угла рта в правый, сердито пыхнув дымом, прищурился, протянул матери руку.

- Позолоти еще, родная, бог не забудет твоей щедрости, - подделываясь под цыганку-гадальщицу, проговорил он.

Марта Стефановна улыбнулась. Ну как можно не любоваться таким остроумным, обворожительным сыном, как можно отказать ему в чем-нибудь!

Достав из сумки еще две новенькие бумажки, она умоляющими глазами посмотрела на сына, улыбнулась:

- Только ты никому про это не говори, Андрюша. Самое главное - дяде Любомиру не проболтайся. Ты пойдя к нему, скажи, что мать не дала денег на угощение Олексы Сокача. Он пожалеет тебя, подкинет, сколько надо.

Андрей недобрым взглядом смерил мать с ног до головы:

- Он твой казначей или как? Почему ты его боишься? Почему жалеешь для меня денег, а он нет? Восемь переводов от него получил, а от тебя ни одного.

- Андрюша, так это же… - Марта Стефановна остановилась, представив себе, как рассвирепеет ее хозяин, узнав, что она выдала тайну с переводами.

- Ну, отвечай, почему стала такой жадной?

- Я не жадная, Андрюша, я…

«Сказать ему или - не сказать правду? Если скажу, что он сделает? Побьет? Побежит в милицию или на Киевскую? Нет, не скажу. Он ничего не узнает от меня».

- Андрюша, у меня нет больше денег. Нас обокрали. Все пропало. - Она закрыла лицо платком, заплакала.

- Так я тебе и поверил! - беспечно засмеялся Андрей. - Имей в виду, мама, тебе придется заплатить мои львовские долги. До свидания!

Надушенный, с сигаретой, прилипшей к верхней губе, в ярких, еще не разношенных полуботинках, тщательно причесанный, заложив руки в косые карманы куртки, похрустывая новенькими сотенными бумажками, таящими в себе столько удовольствий, Андрей вышел из дому и направился на Гвардейскую улицу, где жил его чудесный денежный покровитель. Дядя Любомир был уже дома. Он расположился посреди большой, заставленной книжными полками комнаты, гонял ногой скрипучий привод токарного станка и вытачивал из березы каких-то большеголовых пузатых идолов. Его волосы были покрыты стареньким беретом. На кончике длинного носа блестели выпуклые, в золотой оправе очки. За тяжелым мясистым ухом торчал толстый плотницкий карандаш, а в зубах - холодная трубка. Длинный кожаный фартук закрывал мастера по дереву от шеи до колен. В комнате вкусно пахло сухой березой. Низкие лучи солнца, уходящего на запад, в сторону границы, золотили вороха стружки, лежавшей на полу.

- А, это ты! - обрадовался хозяин, вскинув очки на лоб. - Раздевайся, садись!

- Я ненадолго, дядя Любомир, - напуская на себя печаль, проговорил Андрей. - С матерью поругался. Жила, скупердяйка, денег не дала! Угостить надо Олексу Сокача, а в моем кармане кот наплакал.

- Понятно. - Крыж открыл один из книжных шкафов, достал толстый, в темносинем переплете том «Большой советской энциклопедии». Между его страницами лежали новенькие, без единой морщинки и пятнышка, только отпечатанные, сторублевки.

- Бери сколько надо! - великодушно сказал Крыж.

Андрей потянулся к деньгам, хотел отделить от пачки листка два-три, но гибкие скользкие бумажки не давались в руки. Андрей послюнявил пальцы и, торопясь, загибая углы сторублевок, взял полтысячи.

- Не мало? - усмехнулся Крыж.

Андрей пожал плечами и, скрывая смущение (в ту пору он еще был способен на это), с напускной развязностью сказал:

- Могу добавку прихватить, если вы такой щедрый, - Он взял еще триста рублей. - Спасибо, дядя Любомир!

- Спасибом, брат, не отделаешься. Пиши расписку: «Я, Андрей Лысак, сего числа сего года получил от „Креста“ за оказанную ему услугу столько-то денег».

- От «Креста»?

Андрей, заискивающе улыбаясь, смотрел на щедрого дядюшку, пытаясь, понять, всерьез он говорит или шутит. Нет, хозяин шутил: на его тонких губах озорная усмешка.

Крыж подвинул старенькое, с вытертой кожей, кресло к столярному верстаку.

- Садись и пиши.

Андрей писал с легким сердцем, в полной уверенности, что эта странная расписка - безобидная шутка дяди Любомира и что бумажка будет разорвана, сожжена или выброшена.

- А какую услугу я оказал «Кресту»? - смеясь, спросил он.

- Пожелал ему здоровья, когда он чихнул.

- А кто он, этот «Крест»?

- Я.

- Вы?

- Да. Так называли меня в детстве мои маленькие друзья сербы. Крыж по-сербски - крест… Ну вот, теперь все в порядке. До свидания. Угощай и угощайся на здоровье!

Когда Лысак вышел, Джон Файн сейчас же покинул свой тайник. Он злобно хмурился, исподлобья глядя на Крыжа:

- Что за комедию вы разыграли с этим пижоном? Кто это?

- Сын «Венеры», моей помощницы, о которой я вам уже говорил. Кандидат в агенты. Подготавливаю к вербовке.

- А!.. - смягчился «Черногорец». - Созрел?

- Да, вполне.

- Смотрите, Любомир, не опростоволосьтесь. Вербовка - дело тонкое, опасное. Что он собой представляет?

- Лодырь. Враль. Любит прожигать деньги, чужие главным образом. До сих пор не заработал ни одного рубля. Пьет. Гуляет. Франтит. Эксплуатирует свою мамашу. Способен. В общем, как раз то, что нам нужно.

- Вы уверены, что именно «то»?