Анатолий Казаков - Кровавое лето в Бендерах (записки походного атамана) Страница 64

В это время было объявлено, что командиры подразделений за любое преступление на подконтрольной им территории и их подчиненных против оставшегося в городе мирного населения будут нести персональную ответственность. По законам военного времени.

Помочь ему в этом, Притула попросил группы кубанских, иркутских казаков и «свой» разведвзвод. Он надеялся и был уверен в них.

«…Атаман Черноморского войска оценил…иркутские казаки здесь одни из лучших: и по дисциплине, и по боевым качествам, и по характеру. Они стоят насмерть…»

В один из вечеров середины июля Михайлову на «базу» позвонил Смолин и странным, каким-то убитым голосом сказал, что сейчас подойдет к нему. Пришел. Один его вид говорил, что произошло что-то ужасное — бледный, весь какой-то потерянный…

— Влад, что случилось? — настороженно спросил его Вадим. — Кто..?

— У тебя что-нибудь выпить есть? — мотнув головой, вопросом ответил Смолин.

«Уф-ф!.. Значит, никто из иркутян, слава Богу, сегодня не погиб, — понял Михайлов. — А я-то уж подумал было…». И это его немного отпустило.

— Бренди только. Пойдём-ка в мой «кубрик», расскажешь…

Давно зная Влада и его отношение к «вопросу потребления», этот нехарактерный для него вопрос говорил о чем-то чрезвычайном… «Что же могло произойти такое, что так выбило его из «седла»?»

И Влад рассказал. Они, четверо иркутян, были в этот день на задании за мебельной фабрикой, когда увидели чуть ли не бегущую к ним пожилую женщину. Она, сбивчиво говоря, и сообщила им, что, будучи в саду у своего дома, только что услышала, как в доме соседей, где живут пожилая чета и их дочь, раздались выстрелы и крики… Их группа сразу же ринулась туда. Незаметно подобрались. Дверь в дом распахнута, изнутри доносятся крики, матерная ругань, плач… Тихо зашли в дом. В комнате, лежа на полу и корчась от боли, стонал раненый старик. Наставив стволы на двух испуганных женщин, рядом стояли двое в пятнистых «комбезах».

— …Казаки это были. Из нашей сотни. В драбадан пьяные, — рассказывал Смолин. — Мы-то в дом зашли тихо, как кошки, автоматы — на прицел, и со спины им: «Ни с места! Опустить стволы! Руки вверх!..» И тут из другой комнаты вваливается ещё один, увидел нас — хвать автомат, и в нашу сторону!.. Валерка его из своего РПК и… Опередил. Те же — махом руки «в гору». Ошалели «стопудово» — из них и хмель, казалось, сразу же вылетел. Разоружили этих мародёров. Оказали первую помощь деду. Слава Богу, что раны оказались не смертельными, но крови он потерял много. Сразу отослали соседку за «скорой»… Женщины же рассказали нам, что эти отморозки вломились к ним в дом, стали требовать вина, старик стал им выговаривать, пытался урезонить, они и дали по нему очередь…, - Влад ещё раз плеснул себе в кружку дешевого бренди, выпил. Помолчал немного. — Вобщем, вывели мы их из дома на улицу, и на виду у старика, тех женщин и соседок, тут же и… По моему, они даже и не поняли, за что их… Понимаешь, тяжело это всё…, на душе очень тяжко…

Бардак по части дисциплины, касающийся всех подразделений Приднестровья: гвардии, казаков, «спасателей», ополченцев, и иной раз, попахивающий «партизанщиной», был опять же следствием слабости военного руководства ПМР, отсутствия централизованного командования. Многие «дела» поначалу решались на уровне «полевых командиров». Захотел — повёл в атаку или сделали вылазку, отбили у «румын» чего-то там… Штаб обороны часто уж только после узнавал о проделанной «работе». Как однажды сказал об этом начальник штаба республиканской гвардии ПМР полковник В.Атаманюк: «…Командиров тысячи и их команды всё равно не выполняются». Всё это компенсировалось лишь личным мужеством и беспримерной стойкостью бойцов, замешанной на их ненависти к оккупантам. Но ведь из-за этой «махновщины» и потери тоже были немалые! Казакам «группы «Филин» запомнился случай, произошедший в одном из подразделений ТСО. О нём рассказал «Комиссар». «…Это произошло в ночь на 4 июля. Кто-то из бойцов по телефону сообщил командиру отряда, что их взвод идет в атаку. Командир наорал и приказал отставить атаку, но ему ответили, что сделать это уже невозможно. Что же произошло? Один гвардии майор, не успев вовремя выйти из боя, оказался на той стороне и залег, так как ОПОНовцы его заметили и, не жалея патронов, открыли сильный огонь. К «спасателям» подбежали гвардейцы и подбили парней идти в атаку, отбивать своего командира. Майора спасли, но из атаки не вернулось семеро и четверых ранило. Когда командир ТСО увидел своих бойцов, лежащих во дворе рабочего комитета, он не смог сдержаться…»

Координация действий подразделений, защищавших Бендеры, согласованность их действий со стороны штаба обороны города была обеспечена слабо, оперативность его — желала быть… Органы управления в Приднестровье, в том числе и военные, были созданы по образу и подобию советских — другой-то просто не знали! — и работали по «накатанной колее» — везде и всюду: комиссии, комитеты, советы… Доходило до того, что многие жизненно важные решения на военных советах, которые, по воспоминаниям их участников, больше походили на окопные митинги времен военно-революционных комитетов 1917-го года, принимались путем голосования — простым большинством голосов. Часто, на имеющего иное мнение, орали, тут же причисляя его к предателям, врагам народа, называли трусом, тыловой крысой… Короче говоря, затыкали рот. Очень удобно — с работающих «толпой», за бардак хрен с кого персонально спросишь, и крайнего — виновного не найдёшь!..

Один из примеров этой весьма странной, но характерной для той войны, неразберихи — случай, произошедший 20 июня сразу же после деблокирования Бендер.

«…Танк и подкрепления казаков, человек 30–40, сделали своё дело, разбросав и испугав части Молдовы, находящиеся в городе. Бросая технику, они панически бежали на окраины. Практически центр города был освобожден. Но в это время, когда необходимо было развивать успех, я услышал по нашей радиостанции, настроенной на волну ТСО, чей-то приказ: «Всем подразделениям вернуться на исходные позиции!» Понимая, что это значит, позвонил командиру республиканского ТСО В.Ширкову. «Вы соображаете, что делаете, — говорю ему. Он ответил, что такого приказа не отдавал. Срочно набираю номер Ш.Кицака, задаю тот же вопрос, слышу такой же ответ, но ещё и обещание разобраться. Через какое-то время по рации пришел новый приказ: «Всем подразделениям оставаться на местах!» Но куда там — техника и подразделения уже снялись с позиций. Всё, мы потеряли инициативу…»

…Где-то мог уже долго идти тяжелый бой, требовалась помощь, подкрепление, а ещё лучше — контрудар каким-нибудь резервом, но штаб молчал, поэтому иной раз и соседи-то не знали о серьезности творящегося рядом. Характерен бой, произошедший 7 июля…

В тот день стрельба в городе была сильной. В районе вокзала же лишь беспокоящий минометный обстрел да ленивая перестрелка. И тут вечером — «Тревога!». Срочный сбор! «Миксер» наскоро поставил задачу, запрыгнули в кузова «полстатретьего» ГАЗончика и ЗИЛа- ГЯшки, и рванули!..

…Притула совершенно случайно узнал, что недалеко идет тяжелый бой. Весь день «спасатели» — бойцы территориального спасательного отряда, оборонявшие знаменитый «Дом Павлова» — «общагу» обувной фабрики, названную так за стойкость его защитников, отбивают атаку за атакой. По Первомайской, именно здесь проходила та линия — линия «фронта», которая разделила город на две части. Эта улица стала и своеобразным коридором, жизненно важным для «румын», связывающим их тыл с горотделом полиции — «островком конституционного государства на территории сепаратистских Бендер», как выразился Мирча Снегур. А этот дом на углу Первомайской и Калинина оказался в самом эпицентре войны — он перекрывал доступ к центру города, он держал под прицелом и тот коридор. «Румыны» были выбиты из этого дома на второй день снятия блокады с города. Но захватчики ещё долго цеплялись за него. По нему били из орудий и минометов, его расстреливали из «Шилки», БМП, БТРов, атакующие «полицаи» стреляли из гранатометов. Обстрелы чередовались с атаками…

«…В 16 часов они опять под прикрытием этой зенитной установки пошли на нас в атаку. Шли нагло и уверенно. Мои ребята находились на пятом этаже, когда от такой стрельбы и частых попаданий начался пожар. Уходить из здания было нельзя, так как это означало потерю очень важной позиции. Я приказал защищать нижние этажи, пока верхние не выгорят, а потом перебраться вновь на пятый. Так наши ребята и воевали…»