Масудзи Ибусэ - Чёрный дождь Страница 7

Рыбак причалил свой парусник к правому берегу реки Кёбаси у моста Миюки. Высоко над рекой стлались клубы черного дыма, и трудно было различить, что происходит близ городской ратуши. Район Сэнда-мати не был охвачен пожаром, мы без помех высадились на берег, но тут же наткнулись на полицейский кордон.

— Мы живем в Сэнда-мати. В доме остались дети. Пропустите нас! — кричала Дои.

Но все было напрасно. Полицейские лишь повторяли:

— Запретная зона. Проход закрыт. Сказано: возвращайтесь — значит, возвращайтесь.

Нодзима отошел прочь, притворяясь, будто подчиняется приказу. Когда мы собрались вокруг него, он тихо сказал:

— Идите за мной. Воспользуемся мудростью или, если хотите, хитростью древних. Поступим, как Осио Хэйхатиро[8]. Не отставайте.

Юркнув в один из соседних домов, Нодзима прошел его насквозь по коридору с земляным полом, вышел через черный ход, затем, через черный же ход, вошел в дом напротив, миновал его, идя по такому же коридору, и выскользнул на широкую безлюдную улицу. Дома стояли покосившись, кое-где обвалились стены.

— Какой ужас,— дрожа воскликнула Миядзи. Меня тоже всю трясло. Отдавая должное находчивости Нодзима, я в то же время представляла себе, как неприятно поражены были бы владельцы домов, увидев нас здесь. Но кругом не было ни души. И все же мое сердце колотилось сильнее всякий раз, когда я выходила из чужого дома, чем тогда, когда входила в него.

ГЛАВА II

Переписав дневник племянницы до этого места, Сигэмацу попросил Сигэко продолжить переписку. Почерк у жены был гораздо лучше. К тому же у Сигэмацу не хватало теперь свободного времени. Третьего дня вместе с Сёкити и Асадзиро он выпустил в садок мальков карпа и, хотя в этом не было никакой надобности, каждый день ходил к пруду, чтобы удостовериться, все ли в порядке.

Позавчера он ходил дважды, а накануне, несмотря на дождь, даже три раза. За ужином Ясуко сказала Сигэмацу: «Вы, дядя, ходите к пруду, будто на службу к самому сёгуну»[9]. Сигэмацу ощущал глубокое удовлетворение, непонятное для непосвященных. Его не оставляло предвкушение чего-то радостного, то самое предвкушение, которое испытывает закинувший удочку рыбак.

— Эй, Сигэко! — крикнул Сигэмацу перед уходом.— Мне пора идти на службу к сегуну, как говорит наша племянница. А ты пока переписывай дневник. Только пиши попроще, без всяких выкрутасов, а то сваха ничего не поймет.

В это лето Сигэмацу и его друзья решили вырастить мальков; подкармливая рисовыми отрубями и куколками шелкопряда, а потом пустить их в большой пруд Агияма.

Лучевая болезнь поразила более десяти жителей деревни. В живых остались только трое, среди них Сигэмацу. Эти трое спаслись благодаря хорошему питанию и отдыху. Разумеется, они не могли себе позволить валяться целыми днями в постели. Врач советовал ограничиваться самой легкой работой и побольше гулять. Но как же мог здоровый с виду мужчина прогуливаться без дела по деревенской улице? В их деревне такого сроду никто не видывал. Это противоречило всем исконным обычаям.

— А не заняться ли вам рыбной ловлей? — предложили тогда терапевт из поликлиники и специалист-кардиолог из города Футю.— При легкой форме лучевой болезни это полезно для здоровья, да и лишняя еда не помешает.

«С лодки, конечно, ловить аю[10] не следует: можно простудиться, лучше ловить с дамбы»,— решили друзья. Одним ударом убиваешь двух зайцев. Когда удишь рыбу, мозговые клетки отдыхают, как во время глубокого сна. Одно плохо. Когда вполне бодрый и еще не старый человек сидит и удит рыбу, люди, которые в тот час не покладая рук работают в поле, смотрят на него косо.

Однажды женщина из дома Икэмото высказала друзьям в лицо — и не без сарказма — все, что она о них думает.

Дело было в разгар полевых работ, когда вся деревня занималась жатвой пшеницы и посадкой риса. В это же самое время начался хороший клев.

Только что окончился дождь, небо прояснилось, и Сигэмацу с Сёкити. поудобнее устроившись на дамбе у пруда Агияма. закинули удочки. И тут-то послышался ехидный женский голосок:

— Хороша погодка, да?

Ограничься женщина только этими словами — все было бы в порядке, но ей показалось этого мало. Она поправила за спиной пустую корзину, притронулась к обмотанному вокруг головы полотенцу и продолжила:

— У всех работы по горло, а они рыбку ловят. Счастливчики.

— Что тебе нужно? — спросил Сёкити, не отрывая глаз от поплавка.— Я тебя по голосу узнал: ты Икэмото.

Тут бы в самый раз и идти Икэмото своей дорогой, но нет — она подошла еще ближе.

— Кого это ты называешь счастливчиками? Если нас, то считай, что ошиблась, здорово ошиблась! Так ошиблась, что дальше некуда. Пошевели мозгами, женщина, и подбери какое-нибудь более подходящее слово,— Сёкити говорил спокойным и вежливым тонам, но кончик удилища, которое он держал в руке, сильно подрагивал.— Послушай, женщина. Мы все больны лучевой болезнью и удим рыбу по предписанию доктора. А ты говоришь «счастливчики». Вот я хочу работать. Но стоит мне чуть-чуть переборщить, как я начну гнить заживо. И тогда мне конец.

— Стало быть, вам не так уж худо живется?

— Что ты несешь? Заткнись! Нашла над чем шутить. Может, у тебя память отшибло и ты забыла, как меня жалела, когда я вернулся из Хиросимы.

— Так ведь это когда было, Сёкити! Война еще не кончилась. В ту пору все так говорили. Зачем же ты напоминаешь мне об этом? Поссориться, что ли, решил?

Ей бы самое время ретироваться, но она не собиралась покидать поле боя, упрямая, как та вдова, которая хотела, чтобы последнее слово непременно осталось за ней.

— Ты говоришь, забыла, как жалела тебя. Ничего я не забыла. Это ты все забыл. Нехорошо попрекать людей за добро, которое они тебе делают.

— Какое еще там добро? На что ты намекаешь? Может, ты считаешь этот пруд своим, потому что вашей семье поручена охрана шлюза? Если так, то ты глубоко ошибаешься. Все, кто имеет право пользоваться этой водой для полива, могут и рыбу ловить. Или ты не знаешь об этом?

— Вот я и сказала вам, что вы счастливчики, ловите себе рыбу...

— Ах ты, чертова кукла, опять за свое! — воскликнул Сёкити, пытаясь подняться. Но при его хромоте это было не так-то просто. Сёкити сидел на дамбе, и, чтобы не свалиться в воду, ему пришлось сначала перевернуться на живот, подтянуть к себе ноги, и только потом он смог встать.

Тем временем женщина из дома Икэмото уже ушла далеко вниз по тропинке. Она нарочно сняла с одного плеча лямку, и при каждом шаге пустая корзина вызывающе подпрыгивала на ее спине. Вид у нее был развязно-игривый и в то же время независимый.

— Слышал ты что-нибудь подобное, черт подери! — вскричал Сёкити, глядя ей вслед.

В порыве возмущения он забыл, для чего пришел к пруду, и неистово заколотил удилищем по воде.

— Никто уже ничего не помнит. И Икэмото запамятовала, как сбросили атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки. А вот нам не забыть этот ад. И кому теперь нужны все эти кампании протеста, которые проводят каждый год.

— Замолчи, Сёкити, не надо так говорить!.. Гляди-ка лучше на поплавок. У тебя клюет.

И правда, поплавок удочки, которой он только что колотил по воде, вдруг резко ушел под воду.

Сёкити подсек, дернул удилище вверх и вытащил здоровенного карася — крючок застрял у него глубоко в горле. Неожиданная удача утихомирила Сёкити. В тот день ему, видимо, помогал сам бог — охранитель их краев, потому что он только успевал подсекать да вытаскивать карасей. В сумке у него оказалось добрых четыре килограмма рыбы. И все же после этого происшествия Сёкити и Сигэмацу перестали ходить к пруду Агияма.

Третьим в их компании был Асадзиро, который, так же как и Сёкити, состоял в отряде добровольного служения. Симптомы болезни у него были такие же, что и у Сигэмацу. Стоило повозить тяжелую тележку или поработать в поле, как на голове, у корней волос, высыпали мелкие нарывы и сыпь. Нарывчики засыхали только после того, как он начинал питаться поплотнее, чаще ходить на рыбалку и больше отдыхать. Однако ел он не то, что ему рекомендовал участковый врач. Знакомый прижигатель моксой посоветовал Асадзиро питательное и дешевое меню. Трижды в день он съедал по две чаши супа из бобовой пасты с сушеной редькой и обязательно выпивал при этом сырое яйцо. Кроме того, один раз в день ел чеснок. Стены в кладовке Асадзиро были теперь увешаны связками сушеной редьки. Лечение же ограничивалось еженедельным прижиганием моксой.

Асадзиро с самого детства любил рыбную ловлю. Он даже смастерил из бамбука замечательную ловушку. Вечером, накануне того дня, когда на Хиросиму была сброшена атомная бомба, Асадзиро отправился к мосту Сумиёси, спустился к реке и погрузил на дно свою бамбуковую трубку. На следующее утро он вместе с Сёкити пошел на работу. Воздушная тревога застала друзей около моста Сумиёси, они кинулись под мост и спрятались в лодке с навесом. Было время прилива, и глубина воды в реке достигала добрых двух метров. Вскоре дали отбой. Асадзиро вылез из лодки, извлек из воды свою бамбуковую трубку и снова скрылся под навесом, чтобы незаметно вытащить попавшегося в ловушку угря. Сёкити скользнул за ним под навес — старый залатанный кусок парусины, выкрашенной в ядовито-желтый цвет.