Николай Богданов - Тайна Юля-Ярви Страница 7

Шереметьев, смущённый и растерянный, с трудом высвободился из цепких рук Импи.

А старик не переставал переводить её признания:

— Она говорит, что никогда не любила Пекко. Она принимала его ухаживания потому, что была беззащитна… Да, да, она и вышла бы за него замуж, потому что не было иного выхода. Ведь если у неё не будет детей… вот этот дом, мельница, озёра, полные рыбы, — всё отойдёт как выморочное имущество — общине, которая её испортила. Иезуиты поглотят всё… И род наш кончится. Но теперь, о, русский витязь, всё изменилось с вашим приходом… Импи просит простить, что она встретила вас неласково. Ведь ей напели в уши, будто русские — дикари, страшные варвары. Она просит вас не презирать её… Разве она недостойна вашей жалости и защиты? Разве вы отдадите её Пекко?

Шереметьев был почти втянут в перипетии необыкновенной, сентиментальной истории. На какое-то время он позабыл о знаках на стекле, о тайне озера Юля-ярви. Может, ему представилось, будто он волшебный гость из старинных сказок, спасающий северную девушку от злодея. Вот она плачет, просит его защиты, а злодей крадётся где-то, пресмыкаясь в ночи. Оставалось только поймать его и обезвредить…

Неожиданно, откуда-то извне донеслись вдруг глухие удары. Импи вздрогнула. Шереметьев прислушался. Удары раздавались равномерно. Что это могло быть?

Происхождение ударов раньше всех понял старик.

— Мельница! — закричал он, сваливаясь с печи. — Волк, сын волка, исполняет свою угрозу! Он разрушает мою мельницу, мое богатство!

Тут Шереметьев больше не раздумывал. Отстранив Импи, быстро надел унты, меховую куртку и, схватив автомат, бросился вон из горницы.

Распахнуть дверь, скатиться по ступенькам и добежать до мельницы было делом минутным. Володя пронёсся вихрем по снегу и, достигнув бревенчатого строения, увидел человека — здоровенного, широкоплечего детину, в коротком белом халате, какие носят финские лыжники. Поставив у деревянного мельничного колеса винтовку, он вооружился ломом и сбивал им лёд с подъёмного устройства плотины.

Шереметьев не стал раздумывать над целью его действий. Для него важно было схватить этого белого волка в человечьем обличье, скрутить его и захватить в плен. Ведь это был враг, диверсант.

Взяв наизготовку автомат, Шереметьев осторожно начал спускаться по откосу к человеку. Вдруг нога его скользнула. Он рухнул наземь и стремительно покатился вниз. Здоровый, как медведь, он ударил своим телом незнакомца и сшиб его с ног. Человек в белом халате вскочил первый и набросился на Шереметьева. Далеко в сторону отлетел автомат лётчика.

Резким движением своих могучих плеч Шереметьев стряхнул врага и оказался наверху. Он прижал диверсанта к земле, пытаясь скрутить ему руки. Но тот вывернулся и сам очутился верхом на лётчике. Шереметьев напряг все силы, чтобы сбросить с себя тяжёлого и цепкого противника. Но через секунду враг снова оказался наверху, потом лётчик опять положил его на лопатки. Завязалась отчаянная борьба.

Шереметьев был сильней и крупней диверсанта, но тот оказался увёртлив и жилист. В нём чувствовался тренированный борец — это был Пекко.

Шереметьев видел, что Пекко пытается выхватить из-за голенища своего сапога нож и старался не допустить этого. Пекко ворчал ругательства, плевался и кусался.

Шереметьеву тоже не удавалось завладеть ножом.

И вдруг он увидел на берегу Импи. Она оделась в мой комбинезон и прибежала к мельнице. Шереметьев, приняв её за меня, крикнул:

— На помощь!

И в этот момент Пекко правой рукой схватил его за горло. Шереметьев обеими руками стал отдирать цепкие пальцы врага.

Не знал Шереметьев, что в эту минуту Импи подняла винтовку Пекко и целилась, прищурив свой янтарный глаз.

Шереметьев даже не слышал выстрела. Только почувствовал, что рука, стиснувшая его горло, вдруг ослабела и разжалась.

Шереметьев облегчённо вздохнул полной грудью, встал на ноги и поднял голову. Только теперь он понял, что стреляла Импи. А Импи в этот миг стояла на плотине, сжимая в руках снайперскую винтовку. Глаза её были плотно закрыты. Казалось, она без сознания.

— Импи! — крикнул Шереметьев.

Импи медленно открыла глаза. Посмотрела на него, на Пекко и выронила из рук винтовку.

— Импи! Что с вами?.. Вы метко стреляете. В такой свалке нетрудно и промахнуться! Вы спасли меня, Импи!

В это время у мельницы появился старый карел.

— Что? — спросил старик. — Пекко мёртв? Сна убила его? Он получил, что искал… О, русский, ты вселил в голубку дух орлицы… Случилось диво-дивное!

Шереметьев и сам подумал о случившемся, как о чуде. Это было почти невероятно. Ведь тёмные силы, действовавшие в Финляндии, умышленно оторвали от старого карела его внучку и воспитали в ней ненависть к русским. И вот она, увидев первого русского, сразу прозрела, порвала с тем миром. Невероятно, но это так. Вот он, русский лётчик, стоит жив и невредим, а его страшный враг, фашистский диверсант, лежит мёртв! И всё это сделала Импи!

Импи медленно спустилась с берега и подошла к Пекко. Молча посмотрела на него. Он был тёмен лицом, скуласт. Небритая рыжая щетина делала Пекко совсем некрасивым.

Импи потрогала его подбородок носком унта и, брезгливо передёрнув плечами, отвернулась.

Шереметьева позвал старик:

— Сюда, русский, помоги мне повернуть ворот… Он уже приоткрыл вешняки, чтобы впустить воду из озера. Сын зла!.. Посмотри, нет ли где адского запала для взрыва плотины!

Шереметьев бросился к плотине. Никаких следов подготовки взрыва он не обнаружил. Но из-под деревянного щита одного из вешних водоспусков, бурля и кипя, выбивалась вода. Переполняя ручей, она пробивала себе дорогу, подмывая пушистые снежные сугробы.

Диверсант успел приподнять створ лишь немного. Поднять его выше ему помешали огромные сосульки, целые сталактиты льда. Он пытался сбить их железным ломом.

«Может быть, диверсант хотел спустить воду из Юля-ярви?» — обожгла Шереметьева мысль. И он спросил у старика:

— Где Юля-ярви, выше или ниже?

— Там, там, — указал старик выше плотины, — это уходит вода Юля-ярви…

Фантастическая картина сразу встала перед мысленным взором Шереметьева: если уйдёт вода, лёд повиснет в озере как стеклянный купол. И стоит тронуть его, скакнуть зайцу, как он рухнет…

Шереметьев бросился к старику, налёг всей грудью на крестовину деревянного ворота, чтобы перекрыть путь воде.

Деревянное устройство не подавалось.

— Импи, помогай! — крикнул Шереметьев, собирая все силы.

Импи нагнулась, подобрала нож, выпавший из руки Пекко, и в несколько прыжков очутилась позади лётчика. Она взяла нож обеими руками и, подпрыгнув, вонзила его в широкую спину Шереметьева. Пронзив меховую куртку, лезвие ход ко вошло под левую лопатку в разгорячённое тело.

Володя рухнул наземь, и нож остался торчать в его спине.

Шереметьев сумел только простонать:

— Кто это?..

— Я, — ответила Импи по-русски. — Ты слышишь, я, Импи!

Шереметьев скрипнул зубами и затих.

— Вам не победить нас. Вы, русские, сильней, но мы хитрей! А теперь умирай! — и Импи наступила подошвой унта на рукоятку ножа, торчавшую из меховой куртки Шереметьева.

Старый карел остолбенело стоял на плотине, подняв к небу слепые глаза. Он понял, что произошло.

— Ну, ты доволен, старый слепец? — издевательски спросила его Импи. — Всё вышло по-твоему: у тебя не будет правнуков-волчат от Пекко. Он действительно был вором и сыном вора… И сер, и груб, и некрасив. Но он, как и я, хотел, чтобы Великая Суоми простиралась вглубь России… Он, как и я, хотел быть богатым… А теперь смелей верти деревянный ворот, старик… Только не в ту сторону. Вот так!

Она впряглась в вагу и начала приоткрывать деревянный створ вешнякового устройства. Деревянный щит пошел вверх легче.

— Вот так, вот так! — повторяла Импи, понукая себя. Старик всё ещё стоял недвижимо, поражённый тем, что случилось.

Щит поднимался всё выше. Вода с рёвом падала вниз.

Сквозь грохот воды донёсся отдалённый гул моторов. Приближались наши бомбардировщики.

— Скорей! Скорей! — крикнула себе Импи. — Вот они летят, советские стальные птицы, не зная, что все они, сколько их ни есть в небе, — моя добыча! Это я, Импи, расставила им ледяной силок на озере Юля-ярви… Импи догадалась, что можно сделать, используя великие силы природы. Я открыла сказочную тайну Юля-ярви… Мне посвятят свои стихи поэты белой Финляндии! И не будет у нас героини, равной мне! Кто сравнится с Импи, погубившей такую армаду воздушных кораблей?! Ты слышишь, сколько летит их, старик? Небо сотрясается!..

Старик не отвечал. Встав на колени у Шереметьева, он ощупал его холодеющее лицо и заплакал.

Закончив подъём щита, Импи ещё послушала, как гудят самолёты, полюбовалась на грохочущий водопад, хлынувший через открытый водоспуск. Потом сказала: