Александр Каневский - Впереди разведка шла Страница 8

Мы двигались разведдозором параллельно колонне противника. Впереди — немецкие мотоциклисты с пулеметами, орудия, минометы, какие-то машины, крытые брезентом... По нашим подсчетам, в колонне было не менее трехсот человек. Изучив направление движения, поняли, что это подкрепление для гарнизона, расположенного в Самодуровке.

Срочно связались по рации с командиром бригады майором Рахмановым. Реакция на доклад оказалась незамедлительной: лишь только колонна втянулась в пологую балку, ее буквально проткнули с двух сторон кинжальным огнем. Несколько машин столкнулись, некоторые загорелись. Остальные, пытаясь развернуться, чтобы уйти из-под обстрела, тыкались тупыми носами в сугробы. Немцы прятались за колесами грузовиков, отстреливались. Перебежками искали укрытие...

«Мелкоту» добивали из бронетранспортера. Нескольких гитлеровцев пленили. Среди них оказалась довольно важная птица — полковник. На лацкане мундира — значок члена нацистской партии. Наспех его обыскав, забрали кортик с готической надписью: «Фюр Тройхайт унд Тапферкайт»*, сняли голубой эмалированный крест с черной каемкой. Оберст скрипел зубами, проклинал дикую страну с ее «жуткими морозами», что-то показывал, стараясь загибать посиневшие пальцы. Наверное, считал потери... И здесь произошло то, чего мы никак не предполагали: когда офицера подвели к бронетранспортеру, он, нагнувшись, неожиданно выстрелил себе в живот... На снег упал маленький, в ладонь величиной пистолет. Я поднял его. Красивая вещичка! На рукоятке — костяные накладки, затворная коробка украшена золоченой гравировкой.

* «За верность и храбрость» (нем.)

— Что с ним делать, командир?— спросил Алешин после некоторой паузы.

— Грузите на «броник». Все-таки вещественное доказательство. Не каждый день попадаются полковники, даже мертвые.

А сам подумал: «Влетит от Рахманова под первое число». Этот досадный случай еще раз подтвердил железное правило: в нашем ремесле нельзя пренебрегать малейшей мелочью.

Из беглого опроса остальных пленных узнали, что они из 16-й моторизованной дивизии, которую перебросили сюда вместо потрепанной в боях 11-й танковой.

Взятие Самодуровки стоило нам немалой крови, но гитлеровцев все же вышибли из хутора.

...Стояла на редкость тихая, безветренная ночь, падали крупные хлопья снега. Ни шума моторов, ни стрельбы, ни вспышек ракет... В приземистой избе, наспех оборудованной под штабное помещение, собрались комбаты, командиры рот, заместители по политической части. Одеты кто как — и в шинелях, полушубках, стеганых ватниках, безрукавках, прозванных «мадьярками». На столе с развернутой картой стояла снарядная гильза, из которой лениво струилось желтое пламя.

Майор Рахманов молча покрутил карандаш, зло швырнул его на карту.

— Чего фриц уцепился так за эту Самодуровку, ума не приложу? Если так и дальше пойдет, останется один выход — глубокая оборона. Чует мое сердце — гитлеровцы вновь полезут.

Слова комбрига оказались пророческими: с каждой секундой нарастал какой-то угрожающий гул, доносилось прерывистое рычание моторов.

В избу ворвался солдатик в каске, сбитой набекрень, видно, из тех, кто только начал нюхать порох.

— Товарищ майор! К хутору подходят танки! Сотня — не меньше...

— А ты в темноте хорошо посчитал, сынок?— спокойно спросил Рахманов.— Считать их надобно тогда, когда из них пар выходит. Все — в подразделение! — приказал комбриг и взял телефонную трубку. Но связи не было. По-видимому, повредили линию.

Все быстро покинули штаб. Лишь одного офицера — политрука роты связи Черниченко — задержал начальник политотдела бригады майор Крусков.

— Иван, срочно сообщи в штаб корпуса обстановку в хуторе. Нельзя терять ни секунды...

Последние слова Крускова заглушил взрыв прямо под окнами. Посыпались стекла...

Между тем немецкие танки растекались по хутору. Ахали частые разрывы, дробилась пулеметная стрельба, мигали ракеты...

Чтобы добраться до радиостанции, Черниченко нужно было перебежать через улицу, которую утюжили танки. Термитные снаряды то и дело высвечивали полуразрушенные хаты, решетки покосившихся плетней, сломанные деревья...

Политрук притаился за стеной, дождался, когда очередной танк пронес перед его глазами угловатую корму, и бросился бежать наперерез другому. «Только бы пулеметом не срезал!» — билась мысль. Упал на перепаханную землю: буквально в метре пролязгали гусеницы, расшвыривая мерзлые комья глины. Замполит скатился в водосточную канаву, и это его спасло.

По-пластунски преодолел центральную часть улицы. Поднялся, побежал. Его заметили — совсем рядом вздыбил землю снаряд, взрывной волной ударило о забор. Успел только вжаться лицом в перемолотый серый снег..

Майор Крусков и комсорг бригады Чумаченко, наблюдая за действиями Черниченко и видя, как он упал, посчитали политрука убитым. Казалось, последняя надежда связаться с корпусом рухнула... Но Черниченко все-таки добрался до радиостанции, доложил о критической обстановке в Самодуровке.

Теперь нужно было спасать машину с аппаратурой. «Где Турищев? Что он там копается?» — Черниченко сбросил наушники и, открыв дверцу, позвал командира радиоотделения. Но старший сержант не мог ответить: лежал на боку в луже крови. Оттащив Турищева к скирде соломы, политрук завел мотор и отогнал машину в укрытие.

Стал на подножку, спрыгнул на землю. И вдруг в глазах потемнело, он пополз вниз, хватаясь онемевшими пальцами за борт радиостанции. И уже не слышал ни выстрелов, ни взрывов. Лишь жуткая тишина и какой-то неестественный покой...

А гитлеровцы наседали. Основной удар принял на себя батальон капитана Атлантова. Людей в нем осталось не густо — многих не досчитались при взятии Самодуровки, тяжелораненых вывезли в тыл. Ощущалась нехватка боеприпасов. И все же батальон с несколькими пушками крепко стоял на ногах. Собрав бойцов, комбат коротко обрисовал обстановку. Потом к личному составу обратился замполит старший лейтенант Татауров. Как всегда спокойно, сказал:

— Товарищи! Отходить нам некуда. В центр прорвалось несколько танков. Немцы оцепили Самодуровку и с флангов. Будем держаться до последнего. Надеюсь, что ни один фашист не выстрелит нам в спину...

...Гитлеровцы, укрываясь за уцелевшими стенами хат, перебежками приближались к обороняющимся. Но когда бросились в атаку, нарвались на такой губительный огонь, что вынуждены были отступить.

Батальон держался! Когда немцы, в который уже раз, отхлынули, до стволов пулеметов и автоматов нельзя было дотронуться: плесни водой — закипит.

После некоторого затишья на хутор пошли «юнкерсы». Вытянувшись цепочкой, они снизились до бреющего и сыпанули бомбами. Несколько пушек и расчетов в батальоне вышли из строя: щиты помяло, лафеты покорежило, разбросало зарядные ящики. Раненые лежали вперемешку с убитыми, присыпанными мокрой землей.

Вновь появились гитлеровцы.

Огонь батальона заметно слабел. Разорвавшимся снарядом убило капитана Атлантова. Пулеметная очередь перерезала старшего лейтенанта Татаурова. Оставшиеся в живых бойцы кинулись в рукопашную. Бились прикладами, лопатами, а кто и кулаками...

Лишь к вечеру противнику вновь удалось овладеть Самодуровкой. Впоследствии она несколько раз переходила из рук в руки.

Потери с обеих сторон были огромные. Среди погибших оказался и комбриг майор Василий Мартынович Рахманов.

Позже, когда в часть возвратился Иван Черниченко, мы узнали, что же с ним произошло.

...Он очнулся от того, что кто-то грубо его тряс. С трудом разлепил ресницы, хотел приподняться, но острая боль пригвоздила к земле. Как в тумане, увидел нависшую огромную фигуру.

Ногам стало холодно. «Раздевают»,— подумал он и уже отчетливо увидел глаза-буравчики под суконным козырьком, рыжую щетину.

— Вытряхивайся,— человек в полицейской форме зло ощерился.— В раю можно ходить и босиком.

Рядом стояли два гитлеровца.

Полицай снял с Черниченко сапоги, шерстяные носки, шапку, хотел стащить и свитер, но он, как и ватник, пропитался кровью. Полицай брезгливо поморщился. Черниченко и еще нескольких раненых начали избивать ногами.

К вечеру их, как поленья, швырнули в кузов машины, отвезли на окраину хутора Полячки, загнали в колхозную конюшню и закрыли дверь. Затем подожгли.

Огонь начал жадно лизать кровлю, пробил потолок, пополз по стропилам...

Как в кошмарном сне, Черниченко почувствовал, что его кто-то тянет. В груди саднило от едкого дыма, к горлу подкатывался тошнотворный комок... И вдруг — спасительный глоток воздуха!

Открыл глаза...

Тащил его вначале санитар старшина Николай Ря-боконь, потом стал помогать какой-то паренек. Они быстро уложили Черниченко на сани, что стояли за углом конюшни, присыпали соломой. Лошади тронули куда-то в темноту.