Николай Вирта - Катастрофа Страница 8

ИСТОРИЯ НЕ СОВСЕМ ПРИМЕРНОГО МАЛЬЧИКА

То-то славные денечки были, когда шестая армия — ею тогда командовал Вальтер фон Рейхенау — шла по равнинам Бельгии.

Хайну хорошо запомнилась ночь на десятое мая сорокового года. Пьянчужка Рейхенау и его начальник штаба так и не легли спать в ту ночь. Они беседовали о чем-то с глазу на глаз. И нервничали — это было слишком ясно даже для туповатого Хайна. Все чего-то ждали… Хайн вздремнул тогда. Да, он помнит, как сладко ему спалось в ту звездную и теплую ночь; штаб армии помещался в старинном замке почти на границе Бельгии. Золотая пора! До того памятного дня война была какая-то странная, никто, казалось, не принимал ее всерьез. И Хайн тоже. Где-то постреливали, где-то лениво летали самолеты и столь же лениво сбрасывали две-три бомбы, патрули нарушали молчание ночей позвякиванием прикладов… А какая была жратва! А какие девочки!…

Хайна разбудили на рассвете пинком, ласковым, но все-таки пинком. Уж такой был заведен у Рейхенау обычай будить Хайна. Тот не обиделся и поднялся зевая. «Что им надо? — думал Хайн с досадой. — Четвертый час, и меня будят!»

Он привел себя в порядок. «Может, хотят кофе?» За окнами розовая мгла. Тепло, туманно… В кабинете шефа роем гудели голоса. Мимо Хайна стремглав пронесся офицер с какой-то бумагой. В кабинете на минуту все смолкло. Потом Хайн услышал, как за стенкой много раз повторялось-слово «Данциг»… «Почему Данциг? — размышлял Хайн. — Ведь это так далеко, это где-то там, на море!» Он не знал, что это пароль к вторжению.

Рейхенау позвонил. Хайн вытянулся перед ним на пороге кабинета. Он увидел суровые, сосредоточенные лица. Нет, не насчет кофе вызвали Хайна. Ему приказали оповестить всех штабных, чтобы они немедленно явились к командующему армией.

«Что-то вроде начинается, — лениво подумалось Хайну. — Вот еще!»

Он обошел кабинеты штаба и выяснил, что здесь тоже никто не думал спать — все были на ногах, все суровы и молчаливы. Стоя в дверях кабинета шефа, Хайн слышал, как тот читал приказ фюрера: «Вот наконец случилось то, чего мы ожидали много месяцев назад и всегда считали угрозой. Англия и Франция пытаются путем гигантского отвлекающего удара в Юго-Восточной Европе продвинуться через Голландию и Бельгию в Рурскую область… Я приказываю немецкой Западной армии перейти в наступление через немецкую западную границу на широком фронте…»

Командующему армией пришлось повысить голос, потому что из предрассветной мглы донесся кошмарный грохот — на большой высоте шли волнами бомбардировщики, с визгом проносились истребители, мимо штаба мчались колонны грузовиков с мотопехотой, танки, броневики, и шли, и шли батальон за батальоном немецкие гренадеры, шли прямо к границе Бельгии, ломая ее, опрокидывая бельгийские части, врываясь с ходу в пограничные села и города, сея смерть и разрушения.

Задача шестой армии Рейхенау — выйти как можно скорее на линию Намюр—Лувен. Танковая дивизия и армейский корпус форсируют Маас, почти не встречая сопротивления англо-французских войск. Ни одного вражеского самолета над колоннами армии Вальтера фон Рейхенау!

Через два дня важнейшие рубежи и районы в руках немцев; бельгийцы покидают канал Альберта и взывают к союзникам о помощи. Французы и англичане, полагая, что немцы повторяют тот же маневр, что и в прошлой войне, бросают свои силы к Антверпену и попадают в западню. Голландцы капитулируют через несколько дней после того, как окончилась «странная война». Немцы переходят границу Люксембурга, войска группы Клейста — в Арденнах.

К половине мая с Бельгией покончено. Франция трепещет в предчувствии чудовищной расправы. Надлом военный сопровождается надломом моральным. Немцы кажутся непобедимыми. Слава вермахта разносится по всему миру.

Шестая армия увенчана лаврами. Путь к новым победам открыт. Вальтер фон Рейхенау получает очередное повышение в чине и ордена. Ничего не получает Хайн. Но зато уж и поблаженствовал этот парень там, в Бельгии! Да за всю жизнь Хайн не перепробовал столько сортов отличнейших вин, колбас, фруктов!…

Неплохо ему было и во Франции. Там повторилась та же картина, которую Хайн наблюдал в Бельгии и Голландии. К двадцатому мая Гот со своими танками ворвался в Камбре, Клейст захватил Амьен. Фюрер разразился приветственными телеграммами, где превозносил своих военачальников до небес. Именно в тот же день он, как бы подслушав заветную мечту советника по земельным делам, заявил, что отныне его политика приобретает мировой характер, что. покончив с Францией, он отберет у нее области, отторгнутые у Германии, поставит французов на колени именно в Компьенском лесу, где двадцать два года назад на колени была поставлена кайзеровская империя. А затем… затем на очереди Советская Россия.

Конечно, Хайну не довелось присутствовать при разговорах своего шефа с начальником штаба; разумеется, они не сообщили ему, что именно в тот самый день, когда Гитлер сказал, что Франция — труп, он задумал свой поход на русских. Заключить мир с англичанами и, развязав тем самым себе руки, всей громадой германской военной машины наброситься на Советы, дабы, как он объявил фельдмаршалу Рунштедту, «полностью рассчитаться с большевизмом…».

В августе в армию прислали нового начальника штаба. Тогда Хайн и думать не думал, что через какое-то время он станет ординарцем сухопарого, молчаливого генерала Паулюса, внешностью похожего на учителя.

Впрочем, в армии он пробыл всего несколько недель — его взяли в Берлин. Как слышал Хайн, он сразу вознесся на самые верхи, став обер-квартирмейстером Генерального штаба сухопутных войск. Это было в сентябре. Тогда-то и кончились золотые денечки Хайна — армию перебросили в Восточную Пруссию. И уж так ее там муштровали! Хайн недоумевал: неужто опять война? Да ну ее!… В Пруссии ему тоже жилось преотлично, тем более там и девочки свои, немки, не такие капризные и изменчивые, как француженки. Полгода этот во всех отношениях не слишком примерный парень бражничал и гулял.

И тут грянуло! Черт побери, война все-таки началась… Пришлось бросить девушек, гулянки. «Побездельничал — хватит!» — сказал ему Рейхенау. Впрочем, Хайну не долго пришлось служить ему.

«И надо же было так не вовремя помереть ему!…» — с досадой размышлял Хайн, вспоминая теперь, как все здорово начиналось в России. Тогда ему казалось, что с нею расправятся так же легко, как с Польшей, Бельгией, Голландией, Люксембургом, Францией, как разделался фюрер в Дюнкерке с англичанами. На украинских жирных харчах Хайн полнел день ото дня. Он надеялся, что так будет и дальше. И вдруг шеф дал дуба!

— А все от скверной привычки напиваться до бесчувствия! — бормотал под нос Хайн.

Рейхенау как-то поехал на охоту, вернулся в Полтаву, зашел в казино, наклюкался, потом попросил крепкого кофе.

Хайн заупрямился:

— Господин генерал-фельдмаршал, вам нельзя кофе, у вас больное сердце!

Господин генерал-фельдмаршал гнусно обругал Хайна, и тот подал ему крепчайшего кофе. «На, жри!»

Рейхенау выпил две чашки, потребовал третью, и тут-то его и хватануло. Хайн погрузил фельдмаршала в самолет, чтобы отправиться с ним в генеральский госпиталь в Лейпциг.

«Хо-хо! В Лейпциг, на родину!»

Как ни хорошо жилось Хайну гз штабе шефа, но все-таки фронт — это фронт. И вовсе не такой, как на Западе, ох, далеко не такой! Русские не бегут, а при любой возможности колотят прославленные армии; да, они отходят все дальше в глубь России, но, уходя, дерутся, как львы, срывая планы командования, огрызаясь, вырывая из дивизий фюрера тысячи солдат. Весь марш по России — черт знает что! Трупы, трупы, подбитые танки, сожженные села, склады продовольствия, выжженные поля…

И вдобавок ко всему кругом бродят партизаны, подстреливая солдат и офицеров, словно куропаток, а настоящими куропатками, как там, в Бельгии, и не пахнет!

Так раздумывал Хайн, летя в самолете. Болезнь шефа затяжная; полгода ему непременно болтаться в госпитале, и он, Хайн, сумеет смотаться домой… Он вез восемь чемоданов разного добра. Украинское сало, мед и теплые вещи, «позаимствованные» им у добрых, мирных украинцев, пригодятся в доме отца. В Германии начались суровые времена, теперь уж не до прошлого раздолья!

Мечтам Хайна не суждено было сбыться — не долетев до Львова, Рейхенау испустил дух. Уж так-то грустил этот малый, уж так-то он привык к пьянчужке шефу! Тот тоже относился благосклонно к ординарцу и даже подарил ему на память перочинный ножик.

Хайну было невдомек, что смерть шефа опечалила не только его, но и самого фюрера. Мог ли знать глупый Хайн, что Вальтер Рейхенау был сыном крупнейшего туза, что он и его сынок вкупе с другими тузами и генералами «сделали» фюрера.

Разумеется, Хайн ничего в высшей политике не понимал, а его печаль о столь преждевременно давшем дуба шефе носила характер в большей степени своекорыстный. Тотчас после похорон Рейхенау Хайна снова отправили в армию и назначили ординарцем к тому самому сухопарому генералу, который когда-то был начальником штаба у Рейхенау и как бы по наследству принял от него шестую армию… Но теперь он уже генерал-полковник…