Олдржих Шулерж - Всегда настороже. Партизанская хроника Страница 8

Тщетно искали они Подоланки. Тогда он подсказал им:

— Челядна. Че-ляд-на. Френштат.

Они недоуменно покачали головой. И вдруг командир ткнул пальцем в карту. Они снова поднесли карту ему к глазам. Вибог прочел название своей деревни. Оно было напечатано жирным шрифтом, а внизу пером было приписано название по-русски. Вибог кивнул. И тут ему показалось, что они готовы чуть ли не избить его. Особенно горячился самый молодой. Он даже замахнулся на него. Но Николай остановил его, и Вибогу пришлось снова смотреть на карту. Он поглядел и теперь уже уверенно показал, где они находятся.

Парашютисты возбужденно говорили, спорили, чертыхались. Вибог понял, что их должны были сбросить немного дальше на восток, на словацкой стороне. Они спорили, а он вслушивался: ему казалось, что звуки выстрелов снова приближаются. Пес начал испуганно взвизгивать. Вибог взял Николая за плечо и показал в сторону Подоланок.

Командир что-то крикнул своим и повернулся к Вибогу. Он говорил по-русски, но Вибог понял его и молча направился в сторону дома. Русские пошли следом, неся тело убитого товарища.

Они были уже близко от дома, когда внезапно началась ожесточенная стрельба с двух сторон. После первой же очереди захрипел тот молодой, вспыльчивый. Режон тоже перевернулся вверх брюхом, взвизгнул, дернулся и застыл на месте. Теперь десантники уже не молчали. Они схватились за автоматы и обстреляли лесок. Но враг был сильнее и мог скоро получить подкрепление. Кто знает, как бы обернулось дело, если бы с противоположной стороны не раздались автоматные очереди. Немцы отвечали все реже, пока их выстрелы не смолкли совсем.

— Наши! — крикнул Николай.

Это и в самом деле были остальные парашютисты из неудачно сброшенной группы. Времени для долгих радостных излияний не было. Преследователи приближались. Вибог повел русских к дому.

Беднягу, убитого в воздухе, пришлось оставить в лесу, а раненого они несли. Он страшно хрипел, но вскоре затих.

«Не успели оглянуться, как уже двое мертвых», — подумал Вибог. И ему стало стыдно, что он с жалостью вспоминал своего Режона. Пес был хороший, долго жил у него, но все же это был пес. А тут люди…

Осталось одиннадцать человек. Вибог повел их к сараям за домом. Но было уже поздно — стреляли со стороны дома. Вибог и парашютисты оказались в кольце. Вибог знаком дал понять командиру, что выведет группу из окружения. И они двинулись звериными тропами через старый лес и заросшую подростом вырубку, шли не разбирая дороги, все время напрягая слух. Вибог убедился, что русские свое дело знают. Они шли легким, скользящим шагом и даже в темноте не теряли друг друга из виду. Их не надо было предупреждать, чтобы они не наткнулись на дерево или не свалились в яму. Вибог понял, что эти люди в лесу как дома, и почувствовал к ним еще большее расположение.

Он провел их склоном Даличан и лесом, что между вершинами Смрк и Кнегине, к первым домикам Горной Челядны. Вибог знал в этой деревне каждого и сразу нашел подходящий дом. Там он и оставил парашютистов.

Вибог пробыл в деревне до утра. Возвращаясь в Подоланки, думал, нашли ли немцы двух мертвых партизан, когда прочесывали лес. Вспоминал и бедного Режона. Навстречу ему то и дело попадались рыскавшие по округе каратели. Он вежливо здоровался с ними, а про себя посмеивался. Так дошел он до своей пустоши. И здесь, не успев даже открыть дверь, сразу увидел направленные в его сторону автоматы.

Ночью Папрекарж неожиданно проснулся. Глядел в темноту и долго не мог понять, в чем причина охватившей его тоски. Во дворе залаяла собака, и он все понял. Он еще не отвык от тюремной жизни. Там, в тюрьме, он каждую ночь слышал под окном шаги охранника и бешеный лай сторожевых собак.

Он так и не уснул больше. Этот лай собак напомнил ему о первом допросе. Несколько дней его продержали в холодной камере, и это сразило его. Пребывание в одиночке постепенно ослабляло его волю.

Наконец гестаповец Слижек-Штюрмер отвел его к комиссару Гинтингеру. Тот задавал вопросы и печатал на машинке ответы, Слижек-Штюрмер переводил.

Подробно анкетные данные: родился тогда-то и там-то, окончил педагогический институт, работал учителем там-то и там-то, во время мировой войны был сначала прапорщиком австрийской армии, затем легионером… стоп!

— Почему вы нарушили присягу, которую давали императору? Почему вступили в легион?

Папрскарж ответил не сразу. Он не мог понять, к чему такой вопрос.

— Этого требовали условия… Ничего другого не оставалось…

— Вы нарушили присягу!

Папрскарж опешил: разве он стоит перед трибуналом австро-венгерской монархии?

Гестаповцы листают протоколы, а заключенный ждет вопросов, когда и кого перевели через границу, ибо считает, что ни о чем другом они спрашивать не могут.

— А теперь расскажите нам о военной организации, которой вы руководите у себя в рожновской округе, — приказывает Гинтингер устами Слижека-Штюрмера.

Папрскарж растерялся, но ответил заученными словами:

— Я ничего не знаю.

— Не отрицайте, это не имеет смысла. Мы и так уже знаем все. Но мы хотим еще раз услышать это от вас. Ну так как же?

— Я ничего не знаю о такой организации.

Гинтингер заговорил на ломаном чешском языке:

— Предупреждать вас… если не будете говорить правду… У нас есть средства заставить вас…

— Я даже ничего не слышал о такой организации.

Слижек-Штюрмер ударил Папрскаржа по лицу.

— Мы можем устроить вам очную ставку с людьми, которые обличат вас во лжи. Если вы и впредь не будете говорить правду, мы не станем с вами церемониться.

Слижек-Штюрмер отвел его в камеру. Папрскарж плелся впереди него, опустив голову. Вдруг гестаповец остановил его и показал на несколько дверей. Папрскарж испуганно поднял глаза и увидел на дверях листочки с надписью по-немецки: «Свободно».

— Знаете, что это значит? Ну так смотрите, чтобы и на вашей камере не появился такой листочек.

После первого допроса Папрскарж провел ужасную ночь. Снились кошмары, мучили тягостные мысли.

… На лесопилке опять залаяла собака. Папрскарж посмотрел в окно. Светало.

Милушка зашевелилась, высунула из-под перины теплую руку и сонно потрогала его, как бы желая убедиться, что он с нею, а потом зашептала:

— Спи… спи…

Прошло около месяца. Папрскарж повстречал на шоссе у лесопилки груженный бревнами воз подоланского лесничества. Правил лошадьми придурковатый Францек Пасечисковы. А рядом с ним сидел… Постойте, уж не Вибог ли? Ну конечно, на козлах сидел сам Вибог с трубкой во рту. На иссохшем лице светились только глаза.

Заметив Папрскаржа, Францек остановил лошадей — хотел похвастаться своим пассажиром.

— Добрый день, — сказал он, похихикивая и слегка пощелкивая кнутом.

Не дождавшись ответа, кнутом показал на Вибога.

— Вибог! Да-да, Вибог! Крапиву мороз не побьет, да-да…

Он щурился, размахивал руками — радовался, что везет по деревне Вибога, о котором столько говорили.

А Вибог хоть бы что. Сидит покуривает.

— Вы убежали? — спросил наконец Папрскарж.

— Зачем? — вопросом на вопрос ответил Вибог и, сделав затяжку, добавил: — Отпустили.

— Отпустили?

Вибог смачно сплюнул, а потом обронил:

— А что им оставалось.

— Ну конечно, что им оставалось, — возликовал Францек. — На него же партизаны на хуторе напали! Немцы плохо охраняли… — смеется дурачок.

А сам Вибог — молчок.

— И что, били? — спросил Папрскарж и тут же сам ответил: — Конечно били. Я-то знаю.

— Ну что ж, — отозвался через минуту Вибог. — Зато у меня теперь трубка во рту лучше держится.

И снова сунул трубку в рот, показав при этом широкую дырку между деснами, где раньше были зубы.

Кони беспокойно переступали с ноги на ногу. Францек хихикал. Вибог с удовольствием курил.

— Скажите, кто вас выдал? — отважился спросить Папрскарж.

— А бог его знает.

Тут или Францек щелкнул кнутом, или кони сами взяли с места, но воз быстро тронулся. Вибог обернулся и проговорил:

— А может, тут приложил руку один друг мой… великан великанович… двухметрового роста…

Воз уже заворачивает в ворота лесопилки, а Папрскарж все еще стоит на шоссе и смотрит вслед. Он поражен тем, как все вдруг оказывается просто, буднично.

Вибог не шел у Папрскаржа из головы. Неужели на старика и впрямь донесли? Все в нем восставало против такой мысли. Он не мог этому поверить. Но в то же время спрашивал себя: кто же донес?

Как мучила его эта мысль, когда на первом допросе ему сказали, что устроят очную ставку с людьми, которые опровергнут его показания! Он хотел сохранить веру в народ Валахии, в его честность, стойкость, благородство, но в то же время, раз его арестовали, значит, кто-то донес. И он перебирал в памяти имена, одно за другим, снова и снова, потому что даже в мыслях не хотел оскорбить кого-нибудь подозрением, и постоянно возвращался к священнику Кобылке. Правда, священник не состоял в их организации, но, видимо, что-то знал о ней, как вообще каким-то таинственным образом узнавал обо всем. Вспомнить хотя бы его усмешку, когда он при встречах приветствовал Папрскаржа: «Добрый день, пан командир!»…