Борис Яроцкий - Русский капкан Страница 9

Доложить, что почти весь Северный край находится под управлением экспедиционного корпуса, значит ничего не сказать. Пространство без населения – еще не губерния. Управление там, где есть кем управлять. В северной части губернии – безлюдье. И все-таки и там люди живут, обслуживают сами себя, и называются они самоедами. От них, дескать, никакого проку. Люди, считай, каменного века.

А вот на юге губернии, по берегам таежных рек – по Северной Двине, по Онеге, по Мезени – какая никакая, а – цивилизация, и люди не из каменного века: мореходы – первооткрыватели неведомых земель. Уже не одно столетие они пользуются современными орудиями труда, постигают науки, открывают законы химии и физики, сочиняют философские стихи.

Этих людей, рассуждали пришельцы, и надо приучать трудиться на цивилизованный Запад – колонизировать земли руками самоедов, как едко шутили сами русские, на чужом горбу в рай…

От самоедов у них осталось разве что название да узкие, чуть-чуть раскосые глаза. Из года в год все больше в них славянской крови, все больше русского ума.

А с умными можно только по-умному…Доложить в Вашингтон и Лондон, что почти вся губерния под управлением экспедиционного корпуса, осталось только оккупировать юг необозримой губернии – всей военной мощью навалиться на верховья северных европейских рек.

Но так как дело приходится иметь не с дикарями, то хотя бы формально соблюдать «законность» при местном «законном» правительстве. Будь то правительство «народного социалиста» Чайковского, или кого-нибудь еще, назначенного великими державами. Ведь посланы войска на Русский Север не на прогулку, а на «законный» дележ русской территории.

А как приступать к дележу, когда где-то в тайге заседает архангельский губернский исполнительный комитет, законный хозяин губернии?

11

Из Вашингтона на имя американского командующего Джорджа Стюарта по радио шифром была принята телеграмма о подготовке диверсионного отряда из числа русских офицеров для ликвидации Архангельского губисполкома. После выполнения задания отряд награждался премией в сумме десять тысяч долларов. Ответственность за операцию возлагалась на вице-консула в Архангельске Г.Д.Вискерманна.

В штаб Миллера разведка доносила: губернские учреждения работают в прежнем режиме, признаков эвакуации нет, а если и будут, то проследить несложно: на территории губернии остался один город – Котлас.

Туда уже торили тайные тропы лазутчики от экспедиционного корпуса и от штаба Миллера. Перед лазутчиками стояла одна задача: легализоваться в городе, сколотить отряды из надежных сторонников прежнего режима, обеспечить десантирование союзных войск, затем (деньгами и посулами) заставить служащих Архангельского губисполкома работать на оккупационную власть. Тех, кто откажется помогать новой власти устанавливать в губернии демократию, под конвоем отправить на Мудьюгу. И генерал Миллер заставлял своих гвардейцев усердствовать – работать на Россию.

В словах Евгения Карловича сквозила тревога за губернию: британцы перехватят инициативу, и усилия Белой армии не будут вознаграждены. Сколько офицеров и солдат нашли себе могилу в болотах под Шенкурском, чтоб подобраться к губисполкому и уничтожить его одним стремительным ударом. Но в самый решающий момент удача отвернулась от Миллера и его армии.

Не раньше как неделю назад, на переправе у Погоста через Северную Двину, красные перехватили лазутчика от главнокомандующего адмирала Колчака. При нем было зашифрованное письмо, адресованное командующему экспедиционными войсками генерал-майору Фредерику Пулу.

Колчак просил ускорить продвижение по реке Северная Двина, как можно быстрее захватить Котлас. Тогда советским войскам во главе с губисполкомом некуда будет отходить, разве что в Шенкурск, а вокруг Шенкурска в засаде батальоны Белой армии.

И в Архангельск красные не вернутся – опоздали. В губисполкоме рассматривался и такой вариант: город Архангельск врагу не сдавать – превратить в осажденную крепость. Были боеприпасы. Было продовольствие. Но в инженерном отношении гарнизон не готов держать оборону. Город-порт, расположенный вдоль берега Северной Двины, считай, на тридцать километров, по рельефу местности не имел таких преимуществ, как Порт-Артур или Севастополь. «Город на мхах» – так его называли сами архангелогородцы – уязвим во всех отношениях.

Эвакуация проходила в спешке, не хватало речного транспорта, но все-таки людей и главные грузы удалось отправить вверх по реке.

В момент, когда последние пароходы с эвакуированными отошли от пристани, в Архангельске произошло вооруженное выступление контрреволюции. К власти пришло заранее сформированное Верховное управление Северной области – правительство о главе с социалистом Чайковским.

Оно встречало интервентов как освободителей Русского Севера от диктаторской власти большевиков.

Когда интервенты оккупировали Беломорье, с большим запозданием 6 августа 1918 года Высший военный совет образовал Северо-Восточный участок завесы.

Руководство участком – вопреки настоянию Троцкого – Высший военный совет возложил на большевика Михаила Сергеевича Кедрова. Двумя днями раньше, 4 августа, Кедров предложил объединить войска местных Советов в Архангельский район обороны, что и было сделано.

Перед объединенными войсками Кедров поставил задачу:

– Мы должны воспрепятствовать распространению высадившихся иностранных войск как по суше, так и по рекам внутрь страны.

– А как же море? – кто-то бросил реплику.

– И берега моря.

Он тут же огласил директиву из Москвы, полученную только что по телеграфу:

«Советское правительство требует во что бы то ни стало не сдать врагу Котласа».

Каждый, кто был в этом зале на секретном совещании, разделял тревогу Москвы: если Антанта и белогвардейцы Колчака соединятся, они единым северо-восточным фронтом поведут наступление на Москву.

Четко вырисовывались три направления:

Северодвинское – вдоль реки Северная Двина, кратчайший путь на Котлас и Вятку.

Железнодорожное (архангельское) – вдоль железной дороги Архангельск – Вологда.

Петрозаводское – вдоль железной дороги Мурманск – Петрозаводск. Основной удар враг наносит на Вологду и Котлас.

Кедров как руководитель Северо-Восточной завесы строго предупредил участников совещания: детали разговора сохранить в строжайшей тайне.

– Москва, – признался он, – готовит крупные материальные и людские резервы, предназначенные Восточному фронту, в том числе и нам.

Это были его заключительные слова.

Уже на следующий день телеграмма с текстом секретного совещания командного состава Красной армии Северо-Восточного участка завесы лежала на столе у генерал-лейтенанта Миллера, принявшего на себя командование белыми войсками Мурманского края.

Его агентура действовала, как и в предвоенные годы, активно и четко.

Генерал медленно читал список командного состава завесы. Некоторых офицеров и генералов он знал по совместной службе в довоенные и военные годы. Многие из них образцово показали себя на фронте, занимали высокие посты в Белой армии. Но сразу же после вооруженного восстания в Петрограде, когда власть перешла к большевикам и было образовано советское правительство во главе с Лениным, был брошен клич «Отечество в опасности!». Многие офицеры добровольно поступили на службу в Рабоче-крестьянскую Красную армию.

Генерал Миллер был в растерянности. Что их заставило сделать скоропалительный выбор? Чем новая власть их соблазнила? Была ли моральная и материальная заинтересованность? Почему они перебежали в лагерь классового врага? Со времен Древнего Рима известно: патриций никогда не будет плебеем. Это хуже позорной смерти.

По древнеримским меркам, многие добровольцы Красной армии были патрициями, носили генеральские и полковничьи погоны. У них была земля, доставшаяся им по наследству. Была валюта в европейских банках и за океаном.

Чего им еще недоставало? Какие цели они преследовали, поступая на службу к свом вчерашним плебеям?

Ответ генерал хотел получить непосредственно из уст перебежчиков. Но как это сделать? Как заставить их раскаяться?

Лихорадочно работала мысль, хотя внешне Евгений Карлович, как всегда, оставался спокойным и уверенным в своих действиях. Печально, сокрушался он, что даже убежденные монархисты раскололись на два лагеря. Пожалуй, на три. С тех пор как человечество разделилось на враждебные классы, разделились и монархисты: часть, и довольно значительная, не стала служить своему классу, поменяла убеждения. Тому было много причин.

Второй лагерь – самый многочисленный – решил отойти от классовой борьбы и принять убеждения российского обывателя: не трогайте меня и я никого не трону, буду служить той власти, которая предоставит возможность зарабатывать свой кусок хлеба, даст возможность мне и моей семье спокойно жить, не испытывая тревоги за свое будущее.