Иван Бережной - Записки разведчика Страница 92

Сберегая силы, подъем преодолевали наискосок. Поминутно останавливались, чтобы подтянуть отстающих и передохнуть. Впереди нас манил темно-зеленый массив леса на перевале. Там, по крайней мере, можно под деревьями укрыться от знойного солнца.

Наконец нам немного повезло. Еще издали на склоне горы мы увидели голубоватое пятно на полонине. Особого значения не придали. Цветы? Подумаешь, невидаль какая! Здесь на каждом шагу их сколько угодно. Однако, когда подошли ближе, наше настроение резко поднялось. То, что мы приняли за цветы, оказалось черникой. Никогда в жизни мне не доводилось видеть такого обилия ягод. Мы набросились на них. Загребали целыми горстями и запихивали в рот. Первое время я даже не ощутил вкуса. Единственное желание, как можно больше захватить пригоршней и утолить голод.

– Попасемся, — повеселев, выкрикнул Гриша Дорофеев. — Переходим на подножный корм.

Обобрав ягоды с ближайших кустиков, мы переползали к следующим… Около получаса лакомились черникой. А когда поднялись и посмотрели друг на друга, не могли не рассмеяться. Руки, губы и язык окрасились в синий цвет, как будто их чернилами облили.

– Кончай пастись! — подал команду Вершигора, вытряхивая из бороды застрявшие ягоды и листья.

Только теперь заметили, что там, где мы проползли, остались лишь зеленые полосы, которые стрелами вонзались в голубое поле ягодника.

Пошли веселее. Одолели подъем, вошли в лес и напали на тропу. Эта тропа к вечеру привела нас в урочище Буковину, где располагался штаб.

Нас встретили с радостью. Еще бы! Ведь три боевые роты возвратились в строй. Нашей же радости не было границ. Старшина Зяблицкий торжествовал.

– Я знал, что разведчики не пропадут! — возбужденно говорил он, обнимая товарищей. — Завтрак приготовил – вас нет, обед приготовил – тоже нет. Придут, думаю! Трижды подогревал. Зато теперь ужин получится на славу. Первое суп, второе галушки, третье – чай. Даже лепешки испекли наши девушки…

Вася так расхваливал блюда, что казалось, мы попали в первоклассный ресторан. Но начали есть и возвратились к действительности. Галушки представляли собой кусок теста, который приходилось резать ножом. Суп – мучная болтушка. Однако мы настолько изголодались, что прямо набросились на еду, и котелки быстро опорожнились. Подкрепившись, завалились спать. Теперь уже ничто не страшно. Мы со своими!

НОВЫЕ ИСПЫТАНИЯ

Неудача в бою за Поляницу заставила не только командиров, но и всех партизан задуматься над создавшимся положением, мобилизовать все свои силы, которые неимоверно быстро таяли в непрерывных боях. Над соединением нависла смертельная опасность.

Гитлеровцы, окрыленные тем, что сумели преградить партизанам путь на юго-восток, активизировали свои действия, захватили командные высоты и закрыли нам все выходы из гор. С юга нас подпирала венгерская дивизия, с юго-востока и востока – 273-й горно-стрелковый и 32-й эсэсовский полки. С севера и запада – 6-й и 26-й полки. Авиация группами от двух до десяти самолетов наносила непрерывные удары по колонне, а также по району сосредоточения. Кольцо окружения сжималось с поразительной быстротой.

Немцы считали разгром партизан решенным делом. Горы, полонины, ущелья пестрели фашистскими листовками. В них сообщалось, что мы окружены, и «любезно» предлагалось «прекратить бесполезное сопротивление и сдаться в плен». Всем, кто добровольно сдастся, гитлеровское командование обещало чуть ли не райскую жизнь. «У вас иного выбора нет: голодная смерть или сытая жизнь в плену», — говорилось в листовках. Тем, кто выдаст Ковпака и Руднева, предлагалась высокая денежная награда. Голова Ковпака первоначально была оценена в пятьдесят тысяч польских злотых или немецких марок, по выбору предателя. Но проходили дни ожесточенных боев, и цена на голову партизанского вожака выросла до ста тысяч.

Партизаны предпочли голод и смерть в бою!

Утром двадцать девятого июля командиры батальонов и рот собрались в штабе соединения, чтобы обсудить создавшееся положение. Ковпак открыл совещание и предоставил слово комиссару.

Так уж повелось, что командир первое слово давал Рудневу, а затем внимательно, терпеливо выслушивал остальных командиров и в конце давал указания.

Руднев похудел, но, как всегда, был гладко выбрит и аккуратно одет. Он говорил спокойным голосом:

– Вам хорошо известна обстановка, которая сложилась на сегодня. Скрывать не буду. Создалось весьма серьезное положение… Затяжные бои не в нашу пользу. Каждый бой вырывает из наших рядов десятки бойцов. Мы и так имеем около сотни раненых. Кормить партизан нечем. Боеприпасов пока достаточно. Но их хватит максимум на десять дней таких боев, какие нам приходится вести. Радиосвязь с Большой землей неустойчивая…

– Забрались к черту на кулички, — вставил Кульбака.

– Помощи ждать неоткуда, — продолжал Руднев. — Принять самолеты в горах не представляется возможным. Надо пробиваться из окружения и выходить в более выгодный район. Предлагаю выход осуществить в северном направлении… Но прежде, чем идти на прорыв, необходимо избавиться от обоза и… тяжелого оружия, — закончил комиссар.

Последние слова комиссара подействовали на присутствующих ошеломляюще. Ковпак бросил настороженный взгляд на командиров подразделений и начал не спеша завертывать цигарку. Первым не выдержал командир артиллерийской батареи. Он подскочил, как ужаленный, и закричал:

– Ни за что! Это, это знаете…

– Садитесь, товарищ майор, — строго приказал Ковпак.

Майор сел, и его глаза растерянно забегали, ища сочувствия и поддержки товарищей. Все опустили головы и подавленно молчали. Партизанские командиры не решались смотреть друг другу в глаза. Мыслимое ли дело, уничтожить орудия и минометы, ударную силу соединения! То, что создавалось годами, завоевывалось кровью, жизнями многих товарищей!

Длительное молчание вдруг прорвалось. Заговорило сразу несколько человек.

– Нельзя уничтожать тяжелое оружие, — кричали одни.

– А как с ним совершать переходы по бездорожью? — спрашивали другие.

– Комиссар дело говорит!

– На руках пушки понесем, — доказывал Анисимов.

– Где людей взять?

– Все силы мобилизуем, а понесем…

– Кто же будет воевать, если все будут нести орудия и минометы? Надо в первую очередь думать о людях. Для переноски раненых полтыщи человек потребуется, — сказал молчавший до сих пор Базыма…

Ковпак, стараясь скрыть волнение, курил и внимательно прислушивался к перепалке. Когда пыл командиров остыл, он спросил:

– Кто хочет высказать свое мнение?

Поднялся коренастый, неторопливый и спокойный командир третьего батальона Федот Данилович Матюшенко.

– Криком делу не поможешь, — начал он. — Пытаю вас, дорогие товарищи, что главное: люди или орудия? Люди! Люди добывали это оружие и еще добудут. Жаль бросать? Не спорю. Но пока мы будем тягать по горам пушки и минометы, нас перебьют, и никому они не будут нужны. К тому же рано ли поздно бросать все равно придется… Поддерживаю предложение комиссара.

К нему присоединилось большинство командиров. В результате обсуждения был издан приказ. В нем говорилось: для повышения маневренности обоз перевести на вьюки, орудия и батальонные минометы, после того как будут израсходованы снаряды и мины, взорвать, легкораненых посадить верхом на лошадей, для тяжелораненых приспособить носилки, все запасы патронов раздать партизанам. Все работы должны быть закончены к шести часам вечера.

Командиры подразделений расходились подавленные.

– Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, — бубнил себе под нос помпохоз…

В то время как артиллеристы и минометчики сокрушали врага, расходуя остатки боеприпасов, а в ротах мастерили вьюки и носилки, разведчики разыскивали пути для движения соединения и слабые места противника. Но их старания были безуспешны. Все дороги, тропы и вершины успели занять немцы.

Выслушав доклад разведчиков, Ковпак долго рассматривал карту, а затем уверенно сказал:

– Дорога должна быть! В первую мировую я сам ее строил. Идем шукать.

Сидор Артемович шел впереди с длинной суковатой палкой. Он легко скользил по склону горы и молодцевато пробирался сквозь кустарники. Мы еле поспевали за ним. Временами командир останавливался, посматривал по сторонам, сверялся с картой. Казалось, и на этот раз поиски бесполезны. Но вот Ковпак остановился, внимательно осмотрелся и, сняв шапку, бахнул ее о землю.

– Шоб я вмер, она! — сказал он, повеселев.

Мы удивленно смотрели на улыбающегося старика. Дороги не было.

– А где же дорога, Сидор Артемович? — спросил Черемушкин.

– Ось вона, — притопнул Ковпак. — Я на ней стою. Эх вы, разведчики, смотрите туда!

Мы подняли головы и посмотрели в том направлении, куда указывал командир. Вверху среди вековых грабов угадывалась просека.