Архип - Евгений Чернышев Страница 40

— Стой, стой. инаю… святым!!! — изо всех сил надрывая глотку, закричала фигура. Наконец-то у хозяина получилось разобрать хотя бы часть его слов.

Придя в себя от неожиданности, все-таки в его глуши случайные прохожие не то, чтобы каждый день приключались, особенно по ночам, Афанасий с любопытством выглянул снова. Раз человек сразу ничего плохого не сделал, значит не может, или не хочет.

— Помо… Замер… луйста, — надрывался нежданный гость. "Помоги, замерзаю, пожалуйста" — догадался Афанасий. Оно и не удивительно, что замерзает. Погода-то премерзейшая.

— А ты кто будешь? — крикнул в ответ хозяин, внимательно рассматривая гостя. Тот подошел еще ближе почти к самому частоколу, шага два буквально осталось. Теперь его ор уже можно было вполне разобрать, особенно, ежели слегка наружу свеситься. Да и самого его можно было разглядеть в неровном свете треплемого на ветру пламени смоляного факела. Это был мужик. Крепкий, высокий, с густой всклокоченной бородой, сейчас совершенно белой из-за налипшего слега, в добротном, хотя и в нескольких местах подранном кожухе в пол и странноватой высокой, пяди на две, валяной шапке, подбитой мехом, в рукавицах, отчего-то разных, одна с цветным окраем и маленькая, словно бабская, а вторая без, нормального размера.

— Приказчик я! Купецкий! С городу — прокричал незваный гость охриплым голосом. — В село еду. С пути сбился, заплутал!

Вот тебе, бабушка и Юрьев день, подумал Афанасий, это ж как надо с пути сбиться, чтоб аж семь верст по снежной целине носом пропахать? Дорога-то хоть сколько-то нахоженная до его хутора одна была и та от Сумятинской, а дотуда от самого села к нему тянулась, не промажешь ни в какой буран, колея-то одна. Да и ежели б по ней ехал, так с другой стороны в забор уперся. И голос у него хриплый, сорванный, будто не первый час у забора надрывался. А ежели так долго стоял, подумалось мужику, то чего сам войти не попробовал? Частокол невысокий, от зверей, не от люда. Нечто стеснительный? Так когда морозец-батюшка за зад кусает, обычно не до стеснительности становится.

— Волки напали на меня, — продолжал рассказывать тем временем странный "приказчик". — Выскочили из темноты, лошадь задрали. Мне, вот кожух располосовали, — он схватил себя за полу и приподнял ее повыше, показывая, что по левой стороне она распущена почти что на ленты.

— Господи Иисусе, — перекрестился от такового зрелища Афанасий. Жуть пробирала, стоило подумать, что с человеком зубищи, что так крепкую дубленую кожу полосуют сделать могут. И, вторя его мыслям, где-то вдалеке завыли волки.

Приказчик испуганно закрутил башкой:

— Пусти меня, мил человек, — заломил он руки. — Зверюги ж щас конягу мою доедят, сюда доберутся.

Чисто по-человечески Афанасий его жалел, негоже православному человеку страдающего на пороге бросать. Тем более в опасности великой, но с другой стороны, уж очень странным он выглядел и слишком невероятными казались его россказни. Волки взвыли опять, уже значительно ближе, словно поторапливая. Видя колебания хозяина, незваный гость сбросил рукавицы и вынул из-за пазухи пачку бумаг. Протянув их вперед, в круг света, чтобы Афанасий разглядел солидную пачку кредитных билетов, он горячо затараторил:

— Я заплачу, хозяин, не обижу, слово даю. Только запусти внутрь. Тут тридцать рублев, все твои.

Тридцать рублей, взыграла алчность в душе Афанасия, сметая привычную крестьянскую осторожность, по деревенским меркам немалые деньги. Хватит все капканы, чуть не от деда доставшиеся еще и уже солидно прохудившиеся, поправить. И еще младшему на новый нож хватит, а то с огрызком ходит источившимся до ширины двух пальцев.

— Хозяин, — причитал, потрясая пачкой ассигнаций, перепуганный приказчик.

И, зачарованно глядя на горсть смятых билетов, Афанасий, наконец, решился. Люто выругавшись, он спрыгнул с палисада, откинул засов со скоб и приоткрыл ворота ровно на столько, чтоб гостю хватило протиснуться внутрь.

— Спасибо, хозяин, — с чувством проговорил приказчик, суя в руки Афанасию пачку купюр. Тот машинально схватил протянутой и уставил на них, совершенно позабыв, что до сих пор не закрыл воротину. Это и вправду были кредитные билеты. На один два и три рубля серебром. Всамделишние, правда все старые, измятые и многие испачканные в чем-то коричневом.

— Тут много больше… — начал было Афанасий, поднимая глаза и осекся, с ужасом глядя, что спасенный им человек скидывает на пол кожух, под которым не оказалось никакой иной одежды или обуви. Только мускулистое, покрытое густыми серыми волосами, почти шерстью, тело.

— Ничего, хозяин, бери, — оскалился тот, и челюсть его, неестественно вытянувшая вперед, оказалась полной острых клыков хищника. За забором снова завыли и что-то тяжелое с силой врезалось в воротину. Брызнули в разные стороны искры, словно при попадании в дерево молнии, но охотник не сумел удержать дверь и кубарем откатился на середину двора. Из белесой мути, за его пределами медленно вышли несколько страшных мохнатых теней.

— Бери, хозяин, бери, — повторил, слегка нечленораздельно, да и как внятно говорить с такими клычищами-то, гость, теперь уже полностью покрытый стремительно нарастающим мехом. Он сгорбился, а руки уже более походили на когтистые лапы. И только высокая войлочная шляпа, пусть и слегка съехавшая набекрень, напоминала о том, что совсем недавно это чудовище было человеком.

Архип проснулся резко, даже болезненно. По телу ошалелым табуном носились мураши, спина выгнута коромыслом, как при падучей, руки до боли сжаты в кулаки так, что нельзя было уверенно от чего ладони стали влажными, то ли от пота, то ли от выступившей крови, зубы скрипят друг о друга, кажется, будто сейчас начнут крошиться.

— Архипушка, душа моя, — сонный голос Дарьи был полон тревоги. Женщина, не до конца еще пробудившись, положила теплую мягкую ладонь на лоб любовника. — Господи, боже, да ты весь горишь…

— Дя Архип, чо случилось? — из светлицы донесся испуганный девичий голос, какое-то шебуршание и следом грохот.

Это Айрат — приблуда татарская. Сирота, спасенная колдуном от порчи в прошлом месяце и с тех пор ни в какую не соглашавшаяся из дома его куда-нибудь съезжать. Готовила, убирала, даже соблазнить сдуру попыталась. Лишь бы не выгнали. Дарья приревновала было, но, глянув на уморительно наивные хитрости девицы, только расхохоталась. Нет, оттаскала за волосы, конечно, но без злобы большой, так для воспитания, чтоб место свое знала, пискля. А потом вообще сжалилась и даже помогла уговорить Архипа до лета Айрат не прогонять. Но, на всякий случай, и сама к колдуну окончательно уже переехала. Береженого, оно, знаете ли и Бог бережет, мало ли чего. Девка-то и впрямь умопомрачительно красивая, за ней у колдунской усадьбы уже выстроилась цельная очередь претендентов на руку и сердце.