Белькампо - Современная нидерландская новелла Страница 39

Броуз шел за этим матросом по оштукатуренным коридорам; они казались такими же бесконечными, как в его сне. Просто невероятно, что они все-таки добрались до адмиральского кабинета. Адмирал сидел за письменным столом.

— Садись, Броуз.

Броуз сел и не без удивления подумал: значит, я существую в природе, на земле. Адмирал молчал больше минуты, уставясь Броузу в кадык.

— Через несколько дней, — заговорил он наконец, — война прекратится. Другие люди выяснили, что Зверюга собирается в поездку, установили, по какому маршруту и на каком судне. Десятки разведчиков занимались этим в течение многих месяцев, рискуя жизнью. А их работа немыслима без всего нашего разведывательного аппарата в целом, он же в свою очередь немыслим без нашего правительства. В конечном итоге уничтожение Зверюги — заслуга всего нашего многострадального народа. Но центральное место займешь ты, Броуз.

Нет, подумал Броуз, не я, а приказ, который я получил. Он поправился: но это моя собственная воля — и стал слушать дальше.

— Один из разведчиков погиб, — сказал адмирал, — но в его гибели нет ничего особенного. Он мог бы и спастись. Это была лотерея. Для всех нас это лотерея, кроме тебя. Ты единственный, кто знает заранее, что его гибель неизбежна.

Да, подумал Броуз, и что же из этого следует?

— И потому ты погибнешь совсем другой смертью — не смертью героя, ведь ты идешь на нее не добровольно, но смертью непреложной, как закон природы. — Адмирал щелчком отбросил монокль и продолжал: — Через месяц все мы вернемся домой. Кроме тебя. У большинства из нас где-нибудь еще остался хоть кто-то из родных или друзей. У меня, например, вся семья цела и невредима; я богат, а богатые эвакуируются из городов, где погибают семьи таких, как ты. Но даже и тот, кто потерял всех, скоро найдет себе жену и наплодит детей. Пойми меня правильно, Броуз. Через несколько лет, если не раньше, все мы, в сущности, забудем эту войну. Наша скала превратится в сказочный курорт для миллионеров. Я сам разработал его проект, и он уже утвержден. Утверждены и другие проекты: во всех частях света уже проектируют следующую войну, и, когда она начнется, лет эдак через двадцать, теперешняя окажется совершенно бессмысленной, и наша победа, и смерть Зверюги тоже. А в промежутке между двумя войнами все мы будем снова спать с женщинами, устраивать празднества, напиваться, наживать деньги, покупать автомобили и ездить на курорты.

Адмирал посмотрел ему в глаза и слегка прищурился.

— Но, вспомнив о тебе, Броуз, — это будет случаться очень редко, — мы словно бы заглянем в иной мир, и мурашки побегут у нас по спине. Железный, ты будешь выситься за пределами всего человеческого во веки веков. Я сделал тебя вечным воплощением войны, ибо ничего другого тебе не дано. И мы остановим свои роскошные автомашины у обочины и целую минуту будем не в силах ехать дальше. Будет блестеть асфальт, и ветер принесет лесную свежесть — но где-то будешь существовать ты, железный, ты будешь во всех ароматах земли, в дуновении ветра, за лесами…

Битком набитая людьми, взрывчаткой, навигационными приборами и военными донесениями, «У-253» шла на глубине пятнадцати футов к тому району, где пролегал курс Зверюги. Хотя никто не знал о его повышении, Броуз поел за офицерским столом. Отвального ужина не устраивали — дали то, что всегда. За исключением одного офицера с базы, кругом были незнакомые люди — посланцы родины с замкнутыми лицами, на которых ничего нельзя было прочесть. Говорили мало. Повсюду стояли лицом к стене матросы: они следили за показаниями приборов, вмонтированных среди труб и проводов — нервов и кровеносных сосудов трепещущего тела подводной лодки.

В девять часов он выпил чашку кофе, уронил голову на стол и заснул. Врач пощупал у него пульс и велел отнести его в кубрик.

Зверюга приближалась, следуя своим курсом, а наперерез ей двигался Броуз, спящий бездонным сном на глубине пяти метров под водой, в коконе из железа.

В четыре часа утра он проснулся. Перед ним стоял офицер с базы.

Броуз, изумленный, сел в постели. Так он существует! На спинке стула висел его кожаный костюм. Пока он одевался, офицер сидел, обхватив голову руками.

Броуз надел брюки, и вера в то, что он существует, покинула его. Нет, должно быть, это игра воображения. Такого рода сомнения приходили ему в голову и раньше, но теперь он знал наверняка. Другие существуют, а он — нет. Еще тогда, когда отец читал отрывки из «Одиссеи» — а в это время уже лежали наготове семиствольные минометы и глубинные бомбы, — у него было чувство, что он не существует: наверное, где-то есть совсем другой мир, там он родился, и был бы на своем месте, и мог бы существовать реально, но он заблудился, сбился с пути, и не может вернуться домой, и теперь существует только как промежуточная форма, как переход, как игра воображения в пустоте между двумя мирами…

Вместе с офицером он пошел к капитану, чужому человеку, посланному родиной. Ему показали на карте точку в океане, где они сейчас находились, показали предполагаемое местонахождение Зверюги и еще раз — курс, которым должен будет плыть он, когда настанет время. «У-253» будет транспортировать его вместе с его машиной до девяти часов утра, но тогда они уже войдут в радиус действия самой внешней цепи сторожевых судов и потому не смогут всплыть на поверхность. Лишних слов не говорилось, все по делу. Матросы помогли ему облачиться в костюм с измерительными приборами, а лодка тем временем начала всплытие. Броуз смотрел на капитана. Капитан курил и смотрел на один из счетчиков. Он был деталью подводной лодки. В то мгновение, когда железный трап поднялся над водой, Броуз отдал честь и повернулся кругом.

«У-253» бесшумно скользила сквозь мрак на поверхности, овеваемая теплым ветром. Тьма тихо плескала в корпус. Несколько матросов побежали по мокрой палубе на нос и открыли машину. Поспешно помогли Бррузу влезть, надели на него хобот кислородной маски, но, прежде чем они успели опустить колпак, офицер с базы, который тоже вышел на палубу, бросился жать Броузу руки, задыхаясь, бормотал невразумительные слова, фразы и, почти невидимый в ночи, то склонял, то вскидывал голову; он лепетал, задыхался, плакал, а Броуз кивал ему и ответ и тоже плакал, и слезы затекали ему в открытый рот…

Когда туман у него в голове рассеялся, все было пусто, над ним был колпак, а позади него стальное чудище задраивало свой люк. Внезапно он ощутил всю беспредельность окружающей ночи — беспредельность мира, где его нет. Кругом все пошло вверх, вода ритмично зашлепала в колпак, а потом накрыла его, и в этот миг в наступившей тишине Броуз вдруг осознал, что человек — это космический зверь, рождающий богов и борющийся с ними, претворяющий свой разум в машины. С головой в колпаке, уже глубоко под водой, он застучал зубами, ужасаясь неизмеримости чуда, которое вдруг предстало ему.

Он увидел, как человек явился из космоса на тихую землю, неся с собой беспокойство мыслей и слов. Молнией промелькнула перед ним вся история человека: вот он живет среди лесов, посылая к небу таинственные сигналы, разводя костры, вот мало-помалу из человеческого мозга выступают слова — фантомы, которые медленно заполоняют землю, обернувшись машинами, обернувшись заводами, электростанциями, которым несть числа, и все они таинственным, непостижимым образом продолжают человеческое тело: мысль обратила ноги человека в колеса, а руки в корабли, самолеты и пушки, а кожу — в каски и блиндажи, сердце — в электричество, а уши и глаза — в радары и телескопы. Единое человеческое тело из стали, оно изрыгает дым, вращается, сыплет искрами, оно распростерлось по всей земле, и вторглось внутрь земли и под воду, и кружится в воздухе, и его же слова падают на него дождем бомб и огня…

С раскрытым ртом, скользя глубоко в черной толще воды, Броуз прозревал усовершенствованного человека: широко расставив ноги, обратясь лицом на восток, вставало разлагающееся чудовище с глазами волка и руками Христа, взор его был устремлен в космос, а под черепной коробкой — географическая карта, и самого человека не видно под оружием и орудиями пыток, которыми он утверждает свою веру; усовершенствованный человек — ревущий огненный столп, бог костров инквизиции.

— Сейчас восемь часов сорок девять минут двенадцать секунд. Мы находимся на рубеже первой защитной зоны каравана. Центр каравана приблизительно в девяти милях. Караван движется со скоростью пятнадцать узлов в направлении на северо-северо-восток. В воздухе большое количество самолетов. Ваши координаты…

Оцепенев, Броуз слушал голос в наушниках. Жесткий и сухой голос капитана. Ноги у Броуза были словно из синего прозрачного льда.

— Через сто двадцать секунд начинаем разворот. Отделяйтесь от нас через шестьдесят секунд. Вы меня поняли?