Поп-книга - Евгений Владимирович Сапожинский Страница 4

Кто-то стал насиловать ржавый «Фольксваген». Мотор стонал, не в силах завестись. Шел снег.

Потом появился Вонючка Билли. Когда я его так назвал, Оля-маленькая заржала, как всегда. Что-то, а ржать она любила. Не было ни дня, чтоб не раздавался на весь магазин ее жутковатый хохот, от которого дребезжали стекла и падали книги со стеллажей. Парадоксально, но на самом деле рассмешить ее было не так-то легко. Некие не сильно далекие умы вроде Модеста считали, что ей достаточно показать палец, и она загнется от смеха. Да, она смеялась и от плоских шуток. Но не от них самих. Оля глумилась над теми, кто их произносил.

Итак, пришел В. Б. и сказал, что у него, видите ли, книги отложены, и на них ему обещана двадцатипроцентная скидка. Эти, что ли, спросил я. Даже не глядя на ценники, было понятно, что скидка получалась изрядная. И во имя чего? Да, сказал Вонючка Билли, эти, мне их обещала Катя. Катя же как раз взяла на этот день выходной, что было редкостью. Она работала почти всегда. Пришлось чувака расстроить: не в курсе я. Билли сжал зубы и ушел. На следующий день Катя настучала мне по голове: это же был некто N., я сразу же понял по ее безумным глазищам, что пришла очередная любовь до гроба. А я этого N. послал, ай-яй-яй. Катя была в бешенстве, но и я тоже. В. Б. стал меня раздражать с самого начала.

Меня проинструктировали насчет следующего появления Вонючки Билли. Я не заморачивался, ведь он должен был прийти на Катиной пяти- или шестидневке. Так и случилось. Пришел он вечером, перед закрытием, как-то сама собой нарисовалась водка. Помню, мы все сели впятером (столько нас на данный момент осталось) вокруг табуретки-лесенки, типично бибиотечной, на которой красовалась пол-литровка и какой-то салатец, а также пластмассовые стаканчики с дешевой запивалкой. В. Б. завел речь, держа стопарик; все засохли, внимая. Наконец, выпили. Я очень грамотно рассадил хозяев и гостя: Катя находилась не рядом со мной, а с этим умником, но сидела-то напротив меня. Это обстоятельство стало напрягать его еще до того, как мы допили водку и я сходил за вторым пузырем. Не понравилось ему, видите ли. Но на то и было рассчитано.

С В. Б. Катя, естественно, покувыркалась, и опять я имел с ней психоделические разговоры в курительном кабинете. Заведующая стучала в дверь и возмущалась: хватит курить, кто же работать будет. Оля смеялась, а Вонючка Билли со своей рязанской харей решил умотать в Израиль (ну да, еврей. Такой же, как и я). У него там жена, вот как. И дети. Катя опять плакала и спрашивала меня, как жить. Знаете, выражение «сердце защемило» вовсе не литературное, вот как раз там-то, в курилке, это до меня и дошло. Я смотрел на заплаканное Катино лицо. «Выходи за меня замуж», — все время хотелось сказать мне, но в этот раз сдержался. А дальше было, конечно, хуже: не прожив на земле обетованной и двух месяцев, В. Б. вернулся в Питер, причем чуть ли не автостопом: пять тысяч баксов, лежащих в кармане его куртки, исчезли таинственным образом — вот так. После посещения семьи.

Они начали жить с Катей по-прежнему, только на одну ее зарплату. Раньше Билли был крутым юристом, и неплохо зарабатывал, но по приезду восстановиться на прежней работе не удалось. Сунулся в другие конторы — оказалось, везде юристов, как собак нерезаных. Они начали пить. На нашей работе это, впрочем, никак не сказывалось — поутру Катеринка приходила, как всегда, свежая и сияющая. При этом паленую водку (на более дорогую денег не было) им приходилось закусывать аспирином, чтобы потом голова не болела, — так сама мне призналась Катя.

Жалеть? Конечно, я жалел ее. Смотреть на все это было горько. В голове у меня крутилась, как закольцованная лента в автоответчике, та же мысль: Катя, выходи за меня.

Я был готов взять ее такой, заблудшую овцу, и стать пастырем. О-о, как возвышенно это звучит. Она тосковала; мое плечо было, как всегда, подобием подушки. Низко наклонялась. Я вынимал голову, спрятанную между ног, одетых в модные джинсы, и пытался как-то ее убаюкать и вразумить: Катя, Катя, все будет хорошо, все наладится. Только выйди за меня…

— Ты закончила с отчетом? — я грохотал бутылками, сегодня было выпито больше, чем я ожидал.

— Да. Сейчас пойдем. — Что-то, происходящее в компьютере, Кате не нравилось: она видела на мониторе то, чего я постичь не мог. Тупо перебирал пустые емкости в полиэтиленовом мешке — их надо было выкинуть по дороге. В холодильнике лежали два литра (20×100 мл) спирта, купленного в аптеке: утром специально поехал нетрадиционным путем, дабы посетить лавку химикалий. Сгреб пузырьки и упаковал. Потом это сыграло не очень веселую роль.

Винда выдала прощальный сигнал.

— Все.

Мы вышли. Катя заперла дверь. Народу было немного, двенадцатый час. Подзасиделись сегодня.

Пошли к метро.

«Следующая станция…»

«„Владимирская“. Осторожно, двери закрываются! Следующая…»

«„Пушкинская“…»

«„Технологический институт“…»

«„Балтийская“…»

«„Нарвская“…»

«„Кировский завод“…Осторожно…»

Метрошная толпа не была прикольной. Когда-то мне было интересно наблюдать за людьми, теперь я потерял к ним интерес. Любовался Катей. Она ехала в мой район. Не ко мне, конечно, это было бы полной фантастикой, а к подруге.

На «Ленинском» мы вышли. Неторопливо побрели дворами. Очки, что ли, надеть? Так ведь и так темно. Спешить некуда. Наконец добрались до нужного дома.

— Спасибо, Яков, — сказала Катя, протягивая мне руку в пестрой рукавичке. О, почему я не заорал сумасшедше и не пустил себе пулю в лоб? Воображаемый ПМ уже начал материализовываться в кармане.

— За что? — мне уже хотелось блевать, по крайней мере, харкнуть. По пути я взял «бомбу» крепкого. Катерина, эстетка, попивала из 0,33.

— За то, что ты меня любишь. — Катя потянулась ко мне, чтобы поцеловать в щеку, но я не сделал ответного движения. Впрочем, и не отстранился. Пошлятина какая.

— Катя. — Я присел на оградку и показался себе в очередной раз очень умным. — Катя, ну почему все так?

Выпил. Катя молчала. Снег то шел, то переставал идти. Теперь мне предстояло двигаться пешком до «Ветеранов», а там — бог подаст.

Достал сигарету и закурил. Паршиво-то как! Любовь.

— Знаешь, а я тебя тоже люблю. По-человечески…

— Пока. — Я пошел. Может быть, я действительно дурак, только вот не люблю, когда меня любят «по-человечески». Дрэк.

Я пришел на «Ветеранов» — это заняло минут пятнадцать, вряд ли больше. Было не так уж