Жан-Батист Мольер - Смешные жеманницы

Мольер Жан-Батист

Смешные жеманницы

Жан-Батист Мольер

Смешные жеманницы

Перевод Н. Яковлевой

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА и ПЕРВЫЕ ИСПОЛНИТЕЛИ

ГОРЖИБЮС - почтенный горожанин.

Мадлон - его дочь, жеманница.

КАТО - его племянница, жеманница.

ЛАГРАНЖ - отвергнутый поклонник.

ДЮКРУАЗИ - отвергнутый поклонник.

МАРОТТА - служанка жеманниц.

АЛЬМАНЗОР - слуга жеманниц

МАСКАРИЛЬ - слуга Лагранжа

ЖОДЛЕ - слуга Дюкруази

ДВА НОСИЛЬЩИКА с портшезом

ЛЮСИЛЬ, СЕЛИМЕНА - соседки, скрипачи, наемные драчуны

Действие происходит в Париже, в доме Горжибюса

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Лагранж, Дюкруази.

Дюкруази. Господин Лагранж! Лагранж. К вашим услугам. Дюкруази. А ну-ка, поглядите на меня, только прошу не смеяться. Лагранж. Что вам угодно? Дюкруази. Какого вы мнения о нашем визите? Много ли вы им довольны? Лагранж. Я бы желал слышать ваше мнение. Довольны ли им вы? Дюкруази. Откровенно говоря, не очень. Лагранж. Я, признаюсь, глубоко возмущен. Помилуйте! Какие-то чванливые провинциалки жеманятся сверх всякой меры, обходятся свысока с порядочными людьми! Как это они еще догадались предложить нам кресла! И позволительно ли в нашем присутствии все время перешептываться, зевать, протирать глаза, поминутно спрашивать: "А который теперь час?" И на все вопросы ответ один: "да" или "нет". Согласитесь, что, будь мы самыми ничтожными людьми на свете, и тогда нельзя было бы нам оказать худший прием, не так ли? Дюкруази. Полноте! Вы уж не в меру чувствительны! Лагранж. И точно, чувствителен.. Настолько чувствителен, что хочу проучить этих девиц за дерзость. Я догадываюсь, почему они нами пренебрегают. Духом жеманства заражен не только Париж, но и провинция, и наши вертушки пропитаны им насквозь. Короче говоря, эти девицы представляют собой смесь жеманства с кокетством. Я понял, как удостоиться их благосклонности. Доверьтесь мне, и мы сыграем с ними такую шутку, что жеманницы сразу поймут, как они глупы, и научатся лучше разбираться в людях. Дюкруази. А в чем состоит шутка? Лагpaнж. Маскариль, мой слуга, слывет острословом; в наше время нет ничего легче, как прослыть острословом. У этого сумасброда мания строить из себя важного господина. Он воображает, что у него изящные манеры, он кропает стишки, а других слуг презирает и зовет их не иначе как скотами. Дюкруази. Ну-ну, говорите! Что вы придумали? Лагранж. Что я придумал? Вот видите ли... Нет, лучше поговорим об этом в другом месте...

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Те же и Горжибюс.

Горжибюс. Ну что? Виделись вы с моей племянницей и дочкой? Дело идет на лад? Объяснились? Лагранж. Спрашивайте об этом у них, а не у нас. Нам же остается только покорно поблагодарить вас за оказанную нам честь и уверить вас в нашей неизменной преданности. Дюкруази. В нашей неизменной преданности.

Лагранж и Дюкруази уходят.

Горжибюс (один). Те-те-те! Что-то они не очень довольны. Что за причина? Надобно разузнать. Эй!

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Горжибюс, Маротта.

Маротта. Что прикажете, сударь? Горжибюс. Где твои госпожи? Маротта. У себя. Горжибюс. Чем они заняты? Маротта. Губной помадой. Горжибюс. Довольно им помадиться. Позови-ка их сюда.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Горжибюс один.

Горжибюс. Негодницы со своей помадой, ей-ей, пустят меня по миру! Только и видишь, что яичные белки, девичье молоко и разные разности,- ума не приложу, на что им вся эта дрянь? За то время, что мы в Париже, они извели на сало по крайней мере дюжину поросят, а бараньими ножками, которые у них невесть на что идут, можно было бы прокормить четырех слуг.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Горжибюс, Мадлон, Като.

Горжибюс. Нечего сказать, стоит изводить столько добра на то, чтобы вылоснить себе рожу! Скажите-ка лучше, как вы обошлись с этими господами? Отчего они ушли с такими надутыми лицами? Я же рам сказал, что прочу их вам в мужья, и велел принять как можно любезнее. Мадлон. Помилуйте, отец! Как могли мы любезно отнестись к неучтивцам, которые с нами так невежливо обошлись? Като. Ах, дядюшка! Неужели хоть сколько-нибудь рассудительная девушка может примириться с их дурными манерами? Горжибюс. А чем же они вам не угодили? Мадлон. Хороша тонкость обращения! Начинать прямо с законного брака! Горжибюс. С чего же прикажешь начать? С незаконного сожительства? Разве их поведение не лестно как для вас обеих, так и для меня? Что же может быть приятнее? Уж если они предлагают священные узы, стало быть, у них намерения честные. Мадлон. Фи, отец! Что вы говорите? Это такое мещанство! Мне стыдно за вас,- вам необходимо хоть немного поучиться хорошему тону. Горжибюс. Не желаю я подлаживаться под ваш тон. Сказано тебе: брак есть установление священное, и кто сразу же предлагает руку и сердце, тот, стало быть, человек порядочный. Мадлон. О боже! Если бы все думали, как вы, романы кончались бы на первой же странице. Вот было бы восхитительно, если бы Кир сразу женился на Мандане, а Аронс без дальних размышлений обвенчался с Клелией! Горжибюс. Это еще что за вздор? Мадлон. Полноте, отец, вот и кузина скажет вам то же, что и я: в брак надобно вступать лишь после многих приключений. Если поклонник желает понравиться, он должен уметь изъяснять возвышенные чувства, быть нежным, кротким, страстным - одним словом, добиваясь руки своей возлюбленной, он должен соблюдать известный этикет. Хороший тон предписывает поклоннику встретиться с возлюбленной где-нибудь в церкви, на прогулке или на каком-нибудь народном празднестве, если только волею судеб друг или родственник не введет его к ней в дом, откуда ему надлежит выйти задумчивым и томным. Некоторое время он таит свою страсть от возлюбленной, однако ж продолжает ее посещать и при всяком удобном случае наводит разговор на любовные темы, предоставляя обществу возможность упражняться в остроумии. Но вот наступает час объяснения в любви; обычно это происходит в укромной аллее сада, вдали от общества. Признание вызывает у нас вспышку негодования, о чем говорит румянец на наших ланитах, и на короткое время наш гнев отлучает от нас возлюбленного. Затем он все же изыскивает средства умилостивить нас, приохотить нас понемногу к страстным излияниям и, наконец, вырвать столь тягостное для нас признание. Вот тут-то и начинаются приключения: козни соперников, препятствующих нашей прочной сердечной привязанности, тиранство родителей, ложные тревоги ревности, упреки, взрывы отчаяния и, в конце концов, похищение со всеми последствиями. Таковы законы хорошего тона, таковы правила ухаживания, следовать которым обязан светский любезник. Но пристало ли чуть не с первой встречи вступать в брачный союз, сочетать любовь с заключением брачного договора, роман начинать с конца? Повторяю вам, отец: это самое отвратительное торгашество. Мне делается дурно при одной мысли об этом. Горжибюс. Что за дьявольский жаргон? Вот уж поистине высокий стиль! Като. И точно, дядюшка: сестрица здраво о вещах судит. Пристало ли нам принимать людей, которые в хорошем тоне ровно ничего не смыслят? Я готова об заклад побиться, что эти неучтивцы никогда не видали карты Страны Нежности, что селения Любовные Послания, Любезные Услуги, Галантные Изъяснения и Стихотворные Красоты - это для них неведомые края. Ужели вы не замечаете, что самое обличье этих господ говорит об их необразованности и что вид у них крайне непривлекательный? Явиться на любовное свидание в чулках и панталонах одного цвета, без парика, в шляпе без перьев, в кафтане без лент! Ну и прелестники! Хорошо щегольство! Хорошо красноречие! Это невыносимо, это нестерпимо! Еще я заметила, что брыжи у них от- плохой мастерицы, а панталоны на целую четверть уже, чем принято. Горжибюс. Неужто у них и впрямь рассудок помутился? Стрекочут, стрекочут - в толк не возьму, что они болтают. Слушай, Като, и ты, - Мадлон... Мадлон. Умоляю вас, отец: забудьте эти нелепые имена и зовите нас по-другому. Горжибюс. То есть как - нелепые? Да ведь эти имена даны вам при крещении! Мадлон. О боже мой! Как вы вульгарны! Поверить трудно, что такой отец, как вы, мог произвести на свет столь просвещенную дочь! Разве говорят в изящном стиле о каких-то Като и Мадлон? Согласитесь, что одно такое имя способно опошлить самый изысканный роман. Като. Правда, дядюшка: от столь резких звуков мало-мальски музыкальное уха невыразимо страдает. Зато имя Поликсена, избранное сестрицей, или Аминта, как я себя называю, отличается благозвучием, которого даже вы не сможете отрицать. Горжибюс. Вот вам мое последнее слово: я знать не знаю никаких других имен, кроме тех, которые вам даны при крещении. Что же касается до господ, о которых идет речь, то мне хорошо известны их семейства, а также и достатки. Мой вам приказ: выходите за них замуж! Мне надоело с вами возиться: нянчить двух взрослых девиц - непосильное бремя для человека моих лет. Като. Что до меня касается, дядюшка, то я одно могу сказать: я считаю замужество делом в высшей степени неблагопристойным. Можно ли свыкнуться с мыслью о том, чтобы лечь спать рядом с неодетым мужчиной? Мадлон. Позвольте нам хоть немного подышать атмосферой парижского высшего общества,- давно ли мы расстались с провинцией? Позвольте нам самим завязать роман по взаимной склонности и не слишком торопите с развязкой. Горжибюс (в сторону). Дело ясное: совсем рехнулись. (Громко.) Я уж вам сказал: я ничего не понимаю в вашей болтовне, но я желаю быть полным хозяином в доме. Или вы без всяких разговоров пойдете под венец, или, черт возьми, я вас упрячу в монастырь! Помяните мое слово! (Уходит.)