Валентина Немова - Лишний вес Страница 14

Передо мной в данный момент одна из книг Дарьи Дмитриевны. А предисловие к ней написал не какой-нибудь никому не известный критик-литературовед, а одна из самых читаемых в стране поэтесс, бывшая фронтовичка. Свое мнение о творчестве я выскажу позднее, а теперь напомню читателям поговорочку, бытующую в писательской среде:

Талантам надо помогать,

А прочие пробьются сами.

Самым большим своим достоинством, которым он даже щеголял, Ненашев считал собственную правдивость. Это отмечают, честность его, все критики. Но с тех пор как Дарья Дмитриевна словно по щучьему велению сделалась писательницей и стала выпускать каждый год по книге, я в его хваленой правдивости засомневалась. Читать произведения этой новоявленной писательницы, да и самого Ненашева не стала. Зачем копаться в чувствах непорядочных людей?

Я думаю: Ненашеву не очень-то хотелось оказать эту сомнительную услугу своей второй половине. Но что поделаешь? Когда-то надо было начинать расплачиваться с нею за все, что она как хозяйка дома и его личный секретарь для него делала. И нашел же способ!

Долго я бойкотировала его творчество. И только тогда, когда он издал книгу, названную им самим "главной", а читателями — шедевром, вновь заинтересовалась этим писателем.

Прочитала роман-газету, в которой эта вещь была опубликована, хотя, как уже было отмечено, не очень внимательно. Попробуйте-ка со всем вниманием прочитать восемьсот страниц. Не получится. Поняла, конечно, что в этот труд было вложено много сил и времени. Порадовалась за Ивана Семеновича. Мне было приятно сознавать, что с автором этой книги была я когда-то лично знакома. И вот опять разочарование. Его злорадство, вызванное тем, что мне так и не удалось по-настоящему "пробиться", стать членом союза писателей (а это, надо полагать, стало откуда-то известно, его злопыхательство, мелочная мстительность — это так подло, так низко, вовсе не к лицу большому таланту, каким его все считали, и прежде всего он сам. Такая злоба, такая ненависть сильнейшая. Уж не от любви ли она, неразделенной, идет? А если он любил меня в прошлом, то почему мне вовремя не признался в этом и дал повод приревновать его к другой женщине? Ведь он не несколько вечеров, не несколько месяцев, а в течение трех лет, и пальчиком ко мне не прикасаясь, обхаживал меня! И почему, смирившись в то время с тем, что я дала ему отставку, тридцать лет спустя вдруг распсиховался, взъелся на меня? А если не любил, то чего же ему от меня было надо? Ничего, ничего я не понимала. И не могла не думать об этом.

Чтобы разобраться в этом загадочном, ущемившем мое самолюбие человеке, решила заняться чтением других его произведений, начав с тех, которыми пренебрегла, когда он, покривив душой, добился места в большой литературе для своей супруги. Стала читать его книги очень внимательно, и наконец мне открылось его истинное лицо.

Во-первых, мне захотелось выявить, как он относится к женщинам вообще. А поскольку прототипом почти всех его героев мужского пола является он сам (это отмечала критика), докопаться до истины оказалось нетрудно. Тем более, что он не имел привычки приукрашивать себя, хвалясь своей прямотой и правдивостью. В одном из рассказов повествует он о своей первой женщине, которая, не дожидаясь, когда он сделает "первый шаг", сама предлагает ему себя. Накормила, напоила, в постель уложила. С каким восторгом описывает он то, что между ними произошло. Как было все хорошо, просто и естественно. Были бы все женщины такими, как эта.

Следующая оказалась девушкой. И хотя целовалась с ним "до умопомрачения", большего не допустила, оберегая "девчоночью честь". Эта девушка не угодила ему. Он ее быстро позабыл. Впрочем, первую тоже. Разлучившись с нею, пытался завязать переписку, но в письмах показалась она ему скучной, неинтересной. Мысль о том, что нужно сохранять верность, если тебе понравился человек, не приходит ему в голову. Зачем? Завтра же могут убить. Война. А потому надо пользоваться моментом. Переходя со своим полком из одного населенного пункта в другой, он меняет женщин. Нашла я и тот рассказ, в котором говорится о первой ночи с женщиной, что стала его женой. Эта повела себя с ним, как первая. Он остался очень доволен ею, хотя причислил ее к "остальным". Она проявила бескорыстие, готовность носить его на руках. И носила впоследствии, время от времени попадая по его вине, разумеется, в такие переплеты, из которых выкарабкивалась с большим трудом, но на судьбу свою не жаловалась. Разве он может бросить такую жену, даже охладев к ней. Вдруг та, которая ее заменит, окажется совсем другой, хоть и будет иметь ряд преимуществ? Заставит самого себя обслуживать. Начнет капризничать, требуя к себе внимания. Отвлекать от работы. Этого никак нельзя допустить. Он должен трудиться. Добиваться успеха. Он же очень талантливый! Он — гений. А она… В общем, курица — не птица. Баба не человек. Это давно всем известно.

Всех больше поразил меня рассказ, где говорится о писателе, который уже не молод (ему уже лет семьдесят). Он оставляет свою, преданную ему супругу (она ведь тоже состарилась, что с нее возьмешь теперь при всей ее самоотверженности?) и сходится с молодой женщиной, которая лет на двадцать его моложе (а то и больше). Работает в библиотеке, заведует отделом "секретных материалов".

Но лишь только я дошла дошла до этих слов — "секретные материалы", до меня дошло и то, ради чего герой рассказа, старик-писатель, задумавший написать книгу о войне, и не какую-нибудь простенькую, а потрясающую, сблизился с молодой библиотекаршей.

Женщина согласилась стать его сожительницей, обслуживать в быту и помогать в работе. Он ее предупреждает, что работать придется очень много. На машинке печатать не одним пальчиком, как она это делала до сих пор, а всеми десятью.

Дочитав это произведение до конца, я подивилась своей глупости. Как я раньше не догадалась, чего от меня ему было нужно? Что он учитывал, ухаживая за мной? Во-первых, то, что я была его супруги моложе на целых тринадцать лет, во-вторых, то, что у меня было высшее образование, которого не было ни у него, ни у Дарьи Дмитриевны, в-третьих, кое-какие, как он, наверное, считал способности к творчеству, которые тоже могли быть использованы в работе над его книгами. В общем, для должности его личного секретаря я очень и очень подходила. Ну и как женщина тоже подошла бы, по его мнению. На первых порах, без сомнения, он, чтобы заманить меня, сделал бы что-то мне приятное, в смысле творчества! Помог бы доработать рассказ-пьесу, протащил бы в союз писателей, а потом так бы закабалил, что я начисто позабыла бы про свою мечту стать писателем. В конце рассказа есть такие слова: "Она обняла его грязными руками (она только что занималась каким-то делом по хозяйству и не успела умыться)." Так и я, свяжись с ним, то с тряпкой ходила бы по дому, наводя, по его требованию, идеальную чистоту, то тюкала бы по клавишам пишущей машинки десятью пальцами, перепечатывая сотни раз его рукописи, трудясь рази его успеха от зари до зари.

Разобравшись во всем этом, я перестала казниться, что оттолкнула его. Можно было себе представить, сколько женщин, включая и Дарью Дмитриевну, трудились на него. Без их помощи едва ли достиг мировой известности как писатель. А расплачивался он с ними за их помощь, как и с Дарьей Дмитриевной, протаскивая их в союз писателей, независимо от того, есть или нет у них нужное для творчества дарование.

Возможно, поработала на него и та особа, чью фамилию он у меня спросил, не беспокоясь о том, как восприму я этот его поступок. А та "веселенькая дамочка" могла пригодиться ему в работе, у нее тоже ведь было высшее образование…

Использовал он, идя к заветной цели, не только женщин, "подружек" своих, но и мужчин, "товарищей по цеху". Об этом как раз и говорится в приведенной выше статье.

Все они были хоть не намного, но его моложе. Сочувствовали ему как участнику войны, учитывая, что она отняла у него много времени и сказалась не здоровье. Они помогали ему осваивать азы писательского ремесла, совершенствовать написанное им. Старались привлечь к его творчеству внимание читателей, печатая в газетах хвалебные статьи о нем. Я уверена, в том, что ему была присуждена Государственная премия за книгу о браконьерах, тоже есть заслуга его друзей-писателей, имевших связи в Москве, в "высших эшелонах власти", как теперь говорят. Надо сказать, что и он, пока жил в центре России, старался делать добро своим соратникам (вспомним, как он выручил из беды Чижовкина, когда тот задолжал издательству). Но это происходило, когда он как прозаик был слаб. Что же случилось, когда он окреп? Добившись известности в стране, он зазнался. Стал презирать тех, кто помог ему подняться. В частности людей, имеющих высшее образование. Стал гордиться своей необразованностью. Вот, мол, я — институтов не кончал, а всех вас умнее и талантливее. В том же рассказе, где речь идет о старике-писателе и молодой библиотекарше, есть один очень любопытный эпизод. Пригласили его в библиотеку на вечеринку. Заиграла музыка. Женщины начали по-современному танцевать, что герою нашему не очень-то понравилось. Он возмущается про себя: "И полезло из него высшее образование". Но, собственно, при чем тут образование? Эти женщины молоды. А ты старик. Затесался в их компанию, и все тебя раздражает. Чтобы не раздражаться, сидел бы дома со своей старухой и не лез бы туда, где веселится молодежь. И молодость его нервирует, и высшее образование, которого у него самого нет. Но злость свою внешне он не проявляет. Выдать себя — выгонят. А этого нельзя допустить. Непременно надо из знакомства с библиотечными служащими выгоду извлечь. Получив то, что запланировано, можно и к своей благоверной вернуться. Как его уход впоследствии отразится на сожительнице, молодой женщине, писателя это не беспокоит. То, что и она вложила свой труд в его работу, ничуть его не озадачивает, дельца этого. Став знаменитостью номер один, он постарался отделаться от старых друзей, товарищей по цеху, некогда ему помогавших, чтобы уже никто не напоминал ему о том времени, когда был "никем" и нуждался в помощи и защите. Сославшись на то, что устал от "многолюдства", уехал в такую даль от центра, что добраться до него не каждый желающий имел возможность. Но это еще не все. Он стал поливать грязью своих вчерашних друзей. В комментариях к главной книге заявил, что в советской литературе, кроме него, Ненашева Ивана Семеновича, нет ни одного приличного писателя. Не говоря уже об Островском Н. с его Павкой Корчагиным, перечеркнул таким образом М. Шолохова, чей "Тихий Дон" обошел весь мир, Твардовского с его Василием Теркиным, который покорил в военное время всех советских читателей и т. д. В течение многих лет Твардовский был ответственным редактором самого главного в стране журнала "Новый мир". В это время вышел в свет роман Чижовкина, бывшего друга Твардовского по литинституту. Чижовкин, разумеется, обиделся на Ненашева и за себя, и за Твардовского, что, разумеется, привело двух бывших друзей к ссоре.