Торквато Тассо - Освобожденный Иерусалим Страница 16

ПЕСНЯ ШЕСТАЯ

От сладостной надежды между темТревоги осажденных утихают.Под кровом ночи к ним без перерываВсе новые подвозятся припасы;На север обращенные валыУнизаны снарядами вплотную:Высоких стен громада представляетДля города надежнейший оплот.

И все же Аладин неутомимый,Не отличая в небе дня от ночи,Работ не прекращает: там повыситьВелит он вал, здесь башню укрепить;Рабочие, из сил уж выбиваясь,Орудия выделывать спешат.Но, вне себя от этой проволочки,Такую речь ведет Аргант султану:

«Ты долго ль будешь к нашему бесчестьюДержать нас в заточенье? Слышу яСтук молотов о наковальни, слышуЗвон лат, щитов и шлемов; но к чемуПриготовленья все твои, не знаю.Разбойники ж тем временем селеньяКругом опустошают, грабят замки,И им никто препятствовать не смеет.

Труба их не тревожит в сладком сне,И пиршеств их никто не прерывает;Спокойно целый день они проводятИ без помех покоятся всю ночь.Ты ж в чаянии помощи ЕгиптаБеспечностью и леностью своеюЛишь голод ускоряешь, что грозитНам рабскими оковами иль смертью.

Что до меня, я не хочу в печальномЗабвении стяжать конец постыдный;Я не хочу, чтоб солнце, воротившись,Меня застало спрятанным в стенах.Пусть над моею жизнию свершитсяВеление Небес: по крайней мере,Тогда не скажут, что Аргант погибВдали от битв без славы и отмщенья.

Ах, если бы не вся твоя отвагаТеперь угасла, если бы хоть искрыЕе ты сохранил, тогда не стал быИскать я смерти доблестной в бою,А пожелал бы жизни и победы.Идем врагу и жребию навстречу!В опасности нам смелость зачастуюМудрейшие советы подает.

Но если, веру в смелость потеряв,Боишься ты свои все силы сразуСлучайностям сражения подвергнуть,Могли бы спор два воина решить.Чтоб к вызову чувствительно отнессяВоеначальник их, пусть сам назначитОружие и место и подробноОпределит порядок поединка.

Лишь обладал бы воин христианскийДвумя руками и одной душой,Не более, как ни был бы он храбр,Исхода ты не должен опасаться:Не может быть проиграно то дело,Которого защитником Аргант.Моя рука тебе залогом будет:В ней жребий твой и в ней твоя победа».

Сказал. И отвечает Аладин:«Хотя и устарели эти руки,Но меч держать они еще способны.Не так уж, пылкий юноша, душоюЯ низок и труслив, чтоб славной смертиБесславную свободу предпочесть,Когда бы нам и вправду угрожалиТе беды, что предвидишь ты невдолге.

Да сохранит нас Небо от позора!Есть тайна у меня; ее откроюЯ одному Арганту. Сулейман,До недр глубоких Ливии проникнув,Набрал орду кочующих арабов:На христиан в отмщенье за НикеюНечаянно он ночью нападет,А нам доставит помощь и припасы.

Он скоро должен быть у наших стен.Пусть христиане тщетно торжествуют,А мы пока исполнимся заботыПрестол мой от крушенья сохранить.Прошу тебя, умерь отваги пламяИ храбрости клокочущей кипенье:Настанет миг, указанный тебеДля славы боевой, а мне – для мести».

Соперника заслышав только имя,Черкес неукротимый уж пылаетНегодованьем против АладинаИ говорит: «Ты можешь, государь,Войну и мир творить по произволу;Будь терпелив и льсти себя надеждой,Что царства своего не уберегшийТвое теперь сумеет защитить.

Жди ангела-хранителя, что долженИзбавить правоверных от осады!А мне себя довольно самого.Из рук чужих я не хочу свободы:Пока ты здесь в бездействии томишься,Дай разрешенье мне сойти в равнину;Ты храбрости моей не признаешь,Так буду драться я как вольный воин». —

«И меч свой, и отвагу сохранитьТебе для лучшей цели надлежало б;Но если так ты жаждешь поединка,Препятствовать я в том тебе не буду».Тогда Аргант зовет без колебанийГлашатая и говорит: «Тотчас жеСтупай во вражий стан и громогласноНачальнику мой вызов передай.

Скажи, что некий воин мусульманский,В стенах не выносящий заточенья,Желаньем пламенеет показать,Как велика его неустрашимость;Что он готов сразиться на равнине,Лежащей между городом и станом,И вызов шлет тому из христиан,Кто в храбрости своей уверен больше,

Что он не ограничится одним;Что и второй, и третий, и четвертый,И пятый, славный или неизвестный, —Все могут выступать поочередно;Что побежденный с поля поединкаПойдет за победителем, как раб».Сказал, и облекается глашатайВ пурпуровую с золотом одежду.

И посланный является к Готфриду,Сидящему среди других вождей.«Дозволишь ли, – он молвит, – государь,Глашатаю исполнить порученье,Что на него возложено?» – «Ты можешьСвободно говорить, я разрешаю».Неверный же на это: «Мой приходНа радость иль тревогу, сам увидишь».

Он продолжает и высокомерноПередает на поединок вызов.От дерзости дрожа, все христианеНегодованье громко выражают.Готфрид ему: «Тот воин, что тебяПослал, идет на пагубное дело;Он скоро убедится в этом самИ пятого борца уж не дождется.

Пусть явится; для поединка местоСвободным он найдет и никакогоНе должен опасаться оскорбленья:Из воинов моих один кто-либоСразится с ним охотно и, клянусь,Оружием сразиться равным только».Сказал и смолк; глашатай же спешитСвезти ответ спесивому черкесу.

И говорит: «Вооружайся, рыцарь!Твой вызов принимают христиане;От менее до более отважныхЖелают все померяться с тобой.Я множество с угрозой видел взглядов,Я множество с мечами видел рук;Военачальник даст тебе охрану».И требует Аргант свои доспехи.

Нетерпеливо он их надевает,Горячим увлекаемый порывом;И говорит Клоринде Аладин:«Несправедливо было бы егоНа битву в одиночестве отправить,Тебе же здесь в бездействии остаться;Возьми с собою тысячный отрядИ наблюдай издалека за боем».

Тотчас вооружается КлориндаИ во главе отряда выступает;Аргант же перед ними на конеВ своем обычном воинском убранстве.Меж городом и христианским станомПространство есть обширное: егоПоверхность без неровности малейшейКак будто предназначена для боя.

Туда-то и спускается АргантИ там один перед врагом гарцует.Он горд своей отвагой и посадкой,И взор его угрозою горит.Таков был Энцелад в полях флегрейских,Таков был Голиаф перед Давидом.И многим мощь руки его знакома,И большинству он страха не внушает.

Готфрид еще не выбрал никогоВ противники спесивому Арганту;Но все из глубины сердец желанья,Все взгляды обращаются к Танкреду.Отважнейшим среди героев онЕдинодушным выбором отмечен;Уж это имя слышится, и явноСклоняется к нему и сам Готфрид.

Все напоследок сходятся в одном,И говорит тогда Готфрид Танкреду:«Иди, я разрешаю и надеюсь,Что варвара ты укротить сумеешь».Танкред, гордясь отличием почетным,Ни радости, ни пыла не таит,Садится на коня и выступаетС достаточным отрядом из окопов.

Еще он поля битвы не достиг,Как видит вдруг надменную Клоринду,И сразу же осанкой благороднойОна его приковывает взоры;Наряд ее белей, чем снег, что вечноАльпийские вершины покрывает;Наличник шлема поднят, и онаВся видима с высокого пригорка.

Танкред туда уж и не смотрит больше,Где ждет его с угрозою Аргант;Перед собою видя лишь однуКлоринду, он коня пускает шагом.И вот уж он как вкопанный стоит:Снаружи лед, а сердце пламенеет;Вся жизнь его в глазах, о поединке ж,По-видимому, вовсе он забыл.

Аргант, не примечая, чтобы к боюГотовился кто-либо, восклицает:«Противника я думал встретить здесь;Иль смельчака такого не найдется?»Танкред в оцепенении с КлориндыНе сводит глаз и ничего не слышит.Тогда Оттон, коню дав шпоры, первыйНа поле брани выехать спешит.

Оттон и без того мечту лелеялПомеряться с черкесом в поединке;Но, уступив Танкреду место, онКак провожатый выехал из стана.Однако, увидав, что у герояСовсем не поединок в голове,Нетерпеливый юноша стремитсяВоспользоваться случаем нежданным.

Быстрее леопарда или тигра,Разбойников лесных, на сарацинаЛетит Оттон, копье вонзить готовый.Танкред в себя приходит наконецИ, словно пробудившись от кошмара,Сковавшего все помыслы его,Кричит Отгону вслед: «Мне драться надо!Остановись!» Но тот его не слышит.

Танкред пылает гневом и досадой;В душе огонь и краска на лице:Другой на поединок вышел первым!Нет для него тягчайшего позора.Меж тем в разгаре схватки юный воинПротивнику удар наносит в шлем;А тот, мечом рассекши щит Отгона,В один удар и латы пробивает.

Шатается и падает Оттон.Аргант, сильнее будучи и крепче,В седле едва заметно покачнулсяИ на врага поверженного с крикомВысокомерным налетает: «Сдайся!Большой уж будет славой для тебяБахвалиться повсюду невозбранно,Что ты вступил со мной в единоборство».

И слышит он в ответ: «Нет, христианинОружия так скоро не слагает,А я хочу отмстить иль умереть».Аргант дрожит от бешенства и, пламяКак будто извергая, произносит:«Ты милостью моею пренебрег,Так испытай же мощь мою за это».

Сказал и, попирая все законыИ рыцарства и чести, устремляетКоня на христианина в упор.Удара избежав, последний ранитАрганта в бок и вынимает меч,Весь кровью победителя покрытый.Нимало сил от раны не теряя,Тот пущей загорается лишь злобой.

Коня он останавливает вдругИ повернуть обратно будто хочет;Потом быстрее молнии нежданнымНалетом нападает на врага.И чувствует Оттон, что на дрожащихНогах ему уже не удержаться:Едва дыша, без сил, почти без чувств,Он в судорогах падает на землю.

Черкес не знает в ярости пощадыИ, подминая тело под коня,Кричит: «Погибнет каждый горделивец,Как гибнет под конем безумец дерзкий».Танкред, расправой дикой возмущенный,Уж больше не колеблется: он хочетУдаром равным промах свой покрытьИ прежний блеск вернуть своей отваге.

И он, коня пришпорив, поспешаетК злодею с криком: «Подлая душа,Ты низостью пятнаешь и победу!Какую честь найдешь ты в этом зверстве?Уж не среди ль разбойников-арабовИль худших дикарей еще ты вырос?Беги от света Божьего и скрой,Чудовище, в лесах свою жестокость».

Едва он смолк, неверный от бесчестьяВ неистовое бешенство приходит:Он хочет говорить, но издаетПодобие лишь львиного рыканьяИль грома, что глухим раскатом вследЗа молнией разносится по небу;Так откликом души воспламененнойНаружу вырываются слова.

Угрозами взаимными друг в другеУсугубив и гнев и гордость, оба,Чтоб для разбега дать простор коням,Назад с проворством равным подаются.Усиль, о Муза, голос мой и сердцеТакой же лютой яростью наполни,Чтоб мог я передать весь ужас боя,Чтоб стук мечей звучал в моих стихах!

С направленными копьями врагиСвирепо налетают друг на друга.Ни лев, когда он прыгнул, ни орел,Стремящийся на землю за добычей,Ни молния, что воздух рассекает,Не могут с ними в скорости сравняться:Их копья вмиг ломаются о шлемы,И сотни искр снопом взлетают вверх.

Всю почву стук удара потрясает;Ему могучим ревом вторят горы:Но ни толчок взаимный, ни ударПригнуть лихие головы не в силах.Упавшие под седоками кониВстать на ноги стараются напрасно;Противники бросают их тогдаИ, взяв мечи, как пешие дерутся.

Руке рука навстречу, взгляду взглядИ шагу шаг: разнообразят обаИ приступ и защиту бесконечно;Спасаются искусством от искусстваИ хитростью обманывают хитрость;Там явственно грозят, здесь нападают;Внезапно открываются, врагаТем самым открываться заставляя.

И вдруг Танкред под вражеский ударСвой бок незащищенный подставляет;Аргант спешит воспользоваться этимИ делает такую же оплошность.Мечом удар искусно отразив,Танкред Арганта ранит в бок открытый,Поспешно оправляется и ждетПротивника, неуязвимый снова.

При виде крови льющейся своейЧеркес приходит в ужас и смятенье;Охваченный унынием зловещим,Он и дрожит, и стонет, и вздыхает,И с возгласом неистовым врагуУдар ошеломляющий готовит.Но тот настороже и в плечевойСустав ему еще наносит рану.

Таков медведь в лесах вершин альпийских,Когда он, тяжко раненный, свирепоИ смело на охотников идетИ сам свою погибель ускоряет;Таков же и черкес Аргант, двойнойПозор двойною раною стяжавший:Весь ярости и мщению отдавшись,Он о своей охране уж не помнит.

Всю мощь свою в одной руке собрав,Таким он разражается ударом,Что из-под ног земля, дрожа, уходит,И воздух ярко искрится вокруг.Танкреду нападать уж не под силу:Едва он в состоянье защищаться;Ничто его не может оградитьОт ярости стремительной Арганта.

В доспехах подобравшийся ТанкредНапрасно ждет, когда утихнет буря:Все отступает он, и все нещадноТеснит его спесивый сарацин;Но больше он противиться не в силахМогучему влечению и, самПереходя внезапно в наступленье,Наскакивает бурно на Арганта.

Рассудок помрачается в них злобой,И силы их усугубляет ярость:Удары все без промаха, земляОсколками оружия покрыта;Оружие в крови; кровь льется с потом;Мечи их, будто молнии, сверкают,Раскатами небесными гремятИ падают, как стрелы грозовые.

Два стана и в смущенье, и в тревогеНа зрелище, не виданное раньшеИ в ужас повергающее, смотрят,С надеждой делят страх и ждут конца;С бойцов не сводят глаз ни те, ни эти;Ни там, ни здесь ни звука, ни движенья:В безмолвии оцепенели все,И лишь сердца волнуются незримо.

Дух испустить противники могли быОт истощенья сил; но все предметыВ тенях ночных уж тонут, и тогдаЯвляются глашатаи с обеихСторон, чтоб прекратить единоборство:То – честный Аридей, а от неверных —Пиндор, разумный старец, что привезВ стан христианский вызов от Арганта.

С уверенностью в силе прав народныхИ древнего обычая борцовОни жезлами мира разнимают.«О воины! – Пиндор им говорит, —Вы каждый славу равную стяжалиИ каждый храбрость равную явили;Так прекратите ж схватку, окажитеПочет ночному мраку и покою!

Свой путь окончив, солнце прерываетВаш труд, и ночь приносит мир природе.Сердца великодушные деянийПод кровом тишины и тьмы не терпят».Аргант на это: «Лишь при свете дняСражаться я хотел бы; но отсюдаЯ не уйду, пока не даст мне клятвыПротивник мой, что он сюда вернется». —

«А ты, – Танкред ему, – поклясться долженЧто с пленником вернешься, не иначе;Лишь под таким условием согласенЯ поединок отложить». КлянутсяТот и другой; а чтобы дать им времяИ отдохнуть, и раны залечить,Глашатаи решают, что шестаяЗаря для новой встречи будет сроком.

Ужасное единоборство этоВ сердцах как христиан, так и неверныхГлубоко и надолго поселяетИ чувство изумления, и трепет:Повсюду лишь одни ведутся речиО храбрости и доблести обоих;И сравнивая их по превосходству,Во мнениях расходится толпа.

И ждут в недоумении, комуИсход борьбы вручит победы пальму:Над храбростью ль восторжествует ярость,Иль доблесть покорится самохвальству.Но в этой неизвестности являетНежнейшую заботу и тревогуПрекрасная Эрминия: полжизниЕе в руках таинственной судьбы.

Хассана дочь, царя Антиохии,Эрминия в числе другой добычиДосталась христианам, сокрушившимНаследственный престол ее отца.Но доблестный Танкред к ее несчастьямС почтением и жалостью отнесся,И на останках родины своейОна еще царицею считалась.

Герой утешил пленницу свою,Свободу ей вернул и все богатства;Но узами крепчайшими ей сердцеУже сковал всесильный бог любви.Тоска ее, свободную, съедаетПо милом, по тюрьме и по оковам;Но честь велит, и с матерью онаПриют в стране приязненной находит.

Является она в Иерусалим,Где принята тираном Палестины,И вскоре же под скорбным покрываломВ могилу мать с рыданьем провожает;Но ни потеря эта, ни изгнаньеИз сердца у нее не могут вырватьНи той стрелы, что ранила его,Ни пламени его объявшей страсти.

Несчастная, увы! безумно любит;Но от нее возлюбленный далеко.И страстный пыл поддерживают в нейВоспоминанья лишь, а не надежды:Чем глубже тайна в сердце залегает,Тем ярче разгорается огонь.Но, наконец, Иерусалим в осаде,И счастье ей сулит надежда снова.

При виде рати гордой и отважнойУнынию весь город предается;Одна со светлым, радостным лицомЭрминия глядит на иноверцев.Меж христианских воинов ревнивоВыслеживает милого она;То нет его, то вдруг его разыщетИ говорит с восторгом: «Вот он, вот!»

Высокая есть башня во дворцеПочти у самых стен; с ее верхушкиВесь христианский стан как на ладони:Открыты взгляду горы и долины.Оттуда, чуть осветит солнце мир,До той поры, как лягут тени ночи,Эрминия за станом наблюдает,Вздыхая и любовь свою лелея.

Отсюда и на бой она смотрела,И сердце трепетавшее как будтоТвердило ей: «Вот тот, кого ты любишь;Вот тот, над кем теперь витает смерть».И взгляды беспокойные за каждымДвижением следили; меч Арганта,Танкреда ударяя, каждый разТакую ж наносил ей рану в сердце.

Когда же до нее доходит вестьО том, чем день минувший завершилсяИ что еще Танкреду угрожает,В ней новая рождается боязнь:Она, от всех скрываясь, втихомолкуСо вздохами перемежает слезы;Бескровного, поблекшего лицаЧерты полны и горести и страха.

Одна другой ужаснее картиныК себе ее приковывают мысли:Страшнее смерти сон ее во тьмеЗловещими виденьями пугает.Ей чудится возлюбленный в крови,Истерзанный, о помощи молящий;В смятении проснется: и в глазах,И на груди – невысохшие слезы.

И не одна опасностей грядущихБоязнь ее волнует и тревожит;Страшат ее и раны, что героюНанес Аргант в неистовстве своем.Растут кругом обманчивые слухи,Растут и муки в сердце у нее:Танкред лежит, ей мнится, без движенья,Готовый уж глаза закрыть навеки.

От матери своей она узналаПро свойства чудодейственные трав;Узнала, по обычаю Востока,Как боли заговаривать и какЗалечивать на теле пораненья.О, отчего она своей рукойНе может приложить лекарство к ранамТого, кто ей на свете всех дороже!

Как милого лечить она хотела б!Меж тем его врага должна лечить.Нередко мысль приходит ей АргантуНамазать раны соком ядовитым;Но руки непорочные ееПротивятся такому злодеянью:Тогда она желает, чтобы силуИ чары и лекарства потеряли.

Она не побоялась бы пойтиВо вражий стан: давно уж пригляделисьЕе глаза к событиям военным.Душа ее закалена привычкойК опасностям, невзгодам и трудам,И не из тех она трусливых женщин,Что тени даже собственной боятсяИ, чуть о страшном слышат, уж дрожат.

Особенно в ней гасит страх любовь.Чтоб своему последовать влеченью,Она спокойно в Африку пошла бы,К чудовищам и гадам ядовитым;Но если ей за жизнь свою не страшно,Должно быть страшно ей за честь свою:Любовь и Честь, на сердце посягая,Его в соревнованье и терзают.

Ей Честь кричит: «Ты, юная царевна,Что мне повиновалась до сих порИ чью я непорочность сохранилаВ неволе и в несчастиях, ты хочешь,Свободная, утратить это благо?Кто в этом нежном сердце мог зажечьГубительное пламя? Ах! о чемТвои мечты? И в чем твои надежды?

Общественное уваженье, даньУму и добродетели – ничтоВ твоих глазах? Среди врагов позораПрелестницей ночной искать ты хочешь?Твой победитель скажет: «ПотерявПрестол, меня ты стала недостойна!»Покинутая, будешь преданаТы оскорбленьям воинского сброда».

Коварная Любовь иное шепчет:«Не зачата ль ты чудищем лесным?В скалистых льдах на свет не родилась ли?Чувствительной и юной, не тебеПренебрегать любви мятежным пылом.Не каменным и не железным сердцемВладеешь ты, чтоб убегать, краснея,Чуть имя только милого услышишь.

Иди, куда влекут тебя желанья!Тебя страшит жестокий победитель?Кто ж разделял твою печаль? Кто тронутСлезами был твоими? Он жесток?!Не ты ль, когда колеблешься так долго?Танкред великодушный погибает,А ты, неблагодарная, заботыВсе отдаешь противнику его!

Верни Арганту яростному жизнь,Верни ему и силы, чтоб ТанкредаОн доконал: так вот какая будетРасплата за его благодеянья!И у тебя могли подняться рукиНа эту нечестивую работу!И крыльев не дал стыд еще тебе,Чтоб улететь отсюда без оглядки!

Какой восторг, какая честь была быДля любящего сердца твоего,Когда б своей рукой в своем героеТы оживила гаснущее пламя:Когда б Танкред обязан был тебеВозвратом красоты своей поблекшей!Любуясь им по-прежнему, своеТы обожала б в нем произведенье!

Его бы слава стала и твоею,Делила бы ты подвиги его:Счастливая, в его объятьях чистыхТы брачные бы радости вкушала.Супругой уважаемой ТанкредаЯвилась бы ты меж латинских женВ Италии прекрасной, где и доблестьИ вера светом истины сияют».

Безумная, отдавшись грезам сладким,Заранее в блаженстве утопает;Но тучей омрачающей в душеРождаются тревожные сомненья:Как выйти незаметно из Солима?Как бдительную стражу обмануть?Как отпереть ворота, что всегдаБоязнь вторженья держит на запоре?

Эрминия с Клориндой неразлучна:Рождающийся день их видит вместе;День угасает, всё они вдвоем;Когда же ночь окутывает землю,Постель одна и та же зачастуюПокоит негой сладостной обеих.Все говорит Эрминия Клоринде,Лишь тайны сердца ей не открывает.

Хранит она глубоко тайну эту.Когда вздохнуть случится при подруге,Она тотчас придумает причину:Как будто о судьбе своей скорбит.Не ведает ни часа, ни мгновеньяИх дружеский союз, и, налицо лиКлоринда, или нет, ее жилищеОткрыто для Эрминии всегда.

В отсутствие воительницы к нейЯвляется Эрминия однаждыИ остается ждать все с той же думой:Как выполнить и утаить побег.Пока она, боясь и сомневаясь,Колеблется меж тысячью решений,Доспехи ей бросаются в глаза;И говорит она себе, вздыхая:

«Счастливая воительница! Ах,За что меня судьба так обделила!Не подвиги, не суетная славаКрасы во мне к ней зависть возбуждают…Но шаг ее не связан длинным платьем,И в клетку не посажена отвага:Пойдет, куда захочет, и ееНи страх не остановит, ни стыдливость.

За что, за что и Небо и природаМне в смелости такой же отказали?Как и она, могла б я променятьДокучные одежды на доспехи.Ни гроз, ни бурь, ни зноя, ни морозаТогда я не боялась бы: однаИль не одна спустилась бы в равнину,Хоть день блести, хоть ночь мерцай звездами.

Безжалостный Аргант, тогда не первыйТы вышел бы на бой с моим врагом!Опередила б я и, может статься,Он пленником моим теперь уж был бы,Под нежной властью преданного сердцаЛегчайшие бы цепи он носил;Своей неволей он мою смягчал бы,И гнет ее мне не был бы так тяжек;

Иль пусть бы меч его меня пронзилИ грудь мою до сердца разорвал бы.Тогда бы зажила, по крайней мере,Амуром нанесенная мне рана;Тогда бы мир моя душа узнала,И опочила б я на лоне смерти,А победитель, может быть, мой прахВ могилу опустил бы со слезами.

Куда мои желанья забрели?Теряюсь я в мечтаньях безрассудных.Итак, удел мой – узницей остаться,Отбросом жалким пола моего!Нет, сердце, ободрись, познай отвагу!Иль не могу за меч хоть раз я взяться?Иль эти руки, как они ни слабы,Поднять не могут тяжесть хоть на миг?

Нет, могут; мне Амур на то даст силу:Внушает смелость он и робким душам.Едва в себе огонь его почуяв,Олень летит неустрашимо в бой.Я в бой не собираюсь: лишь на времяЖелаю я в Клоринду превратиться;Подобием ее себя прикрыв,Отсюда я с уверенностью выйду.

Иль у ворот поставленная стражаОстановить меня посмеет?.. Нет!..Уловка мне удастся непременно:Иного я пути себе не вижу.Обман невинный нравится Амуру;Фортуна улыбается ему!Пора: еще Клоринда у султана;Благоприятней случая не будет».

И принято решение. ДобычаНеукротимо-пылкого Амура,Она остановиться уж не может:Забрав доспехи бранные Клоринды,Украдкою уносит их к себе.Свидетелей прогнал счастливый случай;Заступница влюбленных и воров,Побег ее скрывает ночь ревниво.

Звездами увенчался свод небесный.Эрминия, пылая нетерпеньем,К себе тайком любимую служанкуИ преданного конюха зовет:Отчасти лишь она им открываетНамеренья заветные свои,Задуманное бегство объясняяПравдоподобной в их глазах причиной.

У конюха к отъезду все готово;Царевна же тем временем снимаетС себя великолепные одежды.Без них она становится лишь краше:Какой бы ни сняла убор – под нимНежданное сокровище для взора;При помощи доверенной онаПоспешно облекается в доспехи.

Сжимает сталь и волосы и шею,Чуть держит щит дрожащая рука;И, вскоре вся покрытая железом,Эрминия старается усвоитьВоенную осанку и походку.Амур улыбку шлет преображенью:Так улыбался он, когда АлкидОрудовал веретеном и прялкой.

Под непривычной тяжестью онаЗа шагом шаг едва волочит ноги.Ослабшее, согнувшееся телоОпору в верной спутнице находит;Однако ей надежда и любовьУтраченную бодрость возвращают.Идут по уговору и садятсяВтроем на заготовленных коней.

И так, переодетые, все троеПо улицам глухим и сонным едут;Совсем от глаз укрыться им нельзя:Блестит вооруженье и во мраке.Но их никто остановить не смеет:Дорогу все дают им, чуть завидят;Знакомые доспехи с тигром страшнымВнушают и почтенье и боязнь.

Хотя и успокоившись немного,Все ж за себя Эрминия трепещет;Сама своей отваге удивляясь,К воротам приближается она.Смущенному привратнику царевнаПриказывает властно: «Отпирай!Клоринда – я и еду, чтоб исполнитьМне данное султаном повеленье».

Воительницы голос и доспехиОбманчивое сходство довершают;Привратник повинуется: в воротаЭрминия проскальзывает быстро,И спутники спешат за нею вслед.Чтоб бегство до конца обезопасить,В долину углубляются они,Держась ее извилистых тропинок.

Достигнув, наконец, такого места,Где их никто не видит за холмами,Царевна едет медленней: прошлаВначале им грозившая опасностьИ можно дать коням передохнуть.Но новая боязнь в ней возникает:Какие в стане ждут ее препоны,О том Любовь лукаво умолчала.

Доспехи, столь полезные в Солиме,На гибель будут ей среди врагов;И все ж она хотела б не иначе,Как взору победителя, открыться:Неведомой никем она хотела бДобраться до него, не подвергаяОпасности ни честь свою, ни славу.И конюха зовет она тогда.

«Ты должен, – говорит, – вперед поехатьИ возвестить прибытие мое;Будь осторожен, скромен; попросиВвести тебя к Танкреду прямо в ставку;Скажи ему, что женщина однаЕго спасти желает, а в наградуЗа это мира требует: да, мира,Взамен войны, объявленной Амуром.

Еще ты скажешь, что она себяЕго великодушию вверяет.И всё; а коль настаивать он будет,Прибавь, что ничего не знаешь больше.Ступай и поскорее возвращайся:Здесь я могу тебя спокойно ждать».Сказала, и летит уж конюх верный,Как птица, рассекающая воздух.

Так ловко в стане он себя ведет,Что вмиг его к герою допускают;Тот слушает, заранее объятыйИ радостью, и сладким беспокойством,И говорит: «Пусть явится она;Я вверенной мне тайны не нарушу».И преданный слуга уже спешитЦаревне отвезти ответ приятный.

Эрминия считала в нетерпеньеШаги его и говорила: «ВотВъезжает в стан… теперь к Танкреду входит…Спешит назад… а все его не видно!»Корит его за медленность она,Печали предается; напоследок,Не выдержав, въезжает на пригорок,Откуда видны ставки христиан.

Еще царила ночь, и даже тучкойНе затемнялось звездное лицо;Всплывавший над землею бледный месяцЛаскал ее серебряным сияньем.Влюбленная красавица зоветВ свидетели сердечной страсти Небо;И тишь и гладь равнины служат в мукахБезмолвными наперсницами ей.

Глядит она на ставки христианИ говорит: «О стан латинян! СколькоВ тебе очарования для взора,И как мои ты чувства оживляешь!Ах, если Небо даст когда-нибудьПрибежище моей мятежной жизни,Найду его я в этой лишь ограде,Под звон мечей засну лишь я спокойно.

О христианский стан! Прими в себяПечальную Эрминию, чтоб в недрахТвоих она нашла то состраданье,Какое только пленницей познала!Не нужно больше мне моих владений,Не нужно власти мне. О христиане!Я об одном теперь мечтаю счастье —Под вашими знаменами служить».

Так говоря, царевна не предвидит,Увы! тех бед, что рок готовит ей.Оружия сверканье привлекаетИздалека внимательные взоры.При виде этих блесток искрометных,Лучистой белизны ее доспеховИ тигра, украшающего шлем,Кто не сказал бы: «Вот она, Клоринда»?

Сторожевой есть пост неподалеку:В отряде два начальника, два брата,Алкандр и Полиферн по именам,Обязаны следить, чтоб осажденнымПрипасов никаких не доставляли;И конюху царевны удалосьОт бдительности братьев увернутьсяОдним лишь тем, что он в объезд понесся.

Клоринда их отца убила: видяПеред собою белые доспехиИ памятного тигра, ПолифернУверен, что воительницу видит.Солдат своих добычей соблазняя,Он предается ярости безумной,Неистово кричит: «Уж ты мертва!» —И без вреда в нее пускает дротик.

Оленья самка так в истоме жаждыРазыскивает чистую струю,Что из скалы сочится иль по лугуЦветистому бежит; но если в этомОтрадном ожидании онаСобаками настигнута, ей бегствомСтремительным приходится спасаться,И жажду и усталость забывая.

Не так ли и Эрминия хотелаЕе снедающее пламя в чистыхОбъятиях Танкреда погаситьИ обрести душе покой желанный?Но, увидав грозящего врагаИ дротика заслышав свист протяжный,Она свои мечтанья забываетИ лишь коня испуганно торопит.

Бежит она, злосчастная царевна,И конь быстрее молнии несется;Служанка исчезает вместе с нею,А Полиферн летит за ними вслед.Тем временем с ответом запоздалымЯвляется и конюх: не найдяЭрминии, пускается за неюОн наугад; их разлучает ужас.

Хоть мнимую Клоринду и АлкандрПриметил, но разумней был он братаИ дальше находился от нее,А потому за ней и не погнался;Он шлет сказать Готфриду, что доставитьВ Солим припасы не было попытки,Но что от Полиферна в этот мигСпасается Клоринда по равнине,

Что грозная воительница ночьюБез уважительной причины в полеНе вышла бы: наверно, у нееБыл замысел отважный; что ГотфридуПринадлежит решенье в этом деле,А он ему готов повиноваться.Крылатая летит по стану новостьИ вскоре каждой ставки достигает.

Танкред не сомневается уж большеВ своем блаженстве. «Ах! – он говорит, —Она, она сама, рискуя жизнью,Явилась облегчить мои страданья».Все забывает он: насколько силХватает, облекается в доспехи,Садится на коня и уезжаетТайком от всех по призрачным следам.

ПЕСНЯ СЕДЬМАЯ