Кальман Миксат - Два нищих студента Страница 20

К тому времени как куруцы вернулись под Сомбатхей, наместника Хорватии Палфи и след простыл: не дожидаясь боя, он бежал к Винернейштадту.

Вся Задунайщина была теперь очищена от австрийцев. А Магдаи тем временем набрал себе тысячу конников и прошел с ними до самых окраин Вены, нагнав немало страху на столицу империи.

Все это были героические деяния, но в особенности прославился его подвиг под Шимонторней, слух о котором дошел и до самого Ракоци. Взамен убитого в поединке гнедого иноходца Магдаи князь послал в подарок герою великолепного жеребца из своих мункачских конюшен. Подарку Ракоци уже давно предшествовали слухи о том, что князь собирается наградить Магдаи. В зимней ставке, в Мишкольце, Ракоци с восхищением рассказывал своему окружению про недавно выдвинувшегося куруцского героя - рассказывал о том, как во время разведки Магдаи столкнулся с отрядом лабанцев в тридцать сабель и изрубил их всех до единого. В другой раз он попал с несколькими товарищами в котловину у Ситаша под огонь целой лабанцской бригады. Все его соратники погибли, а Магдаи даже не оцарапала ни одна пуля. Такой редкостный воин заслуживает, чтобы ему дали выбрать красивейшую лошадь из княжеских конюшен.

А еще лучше, если князь сам выберет для него коня.

Криштоф Палоташи, привезший почту Боттяну, рассказал, что Иштвана Магдаи скоро посадят на такого скакуна, на каком и его предкам сиживать не доводилось: поводья позолочены, попона вышита маленькими звенящими пластинками из чистого серебра. Только до этого дня еще дожить надо: князь нынче далеко от Мункача, а Мункач далековато лежит от Сомбатхея. Так что и молодой жеребенок успеет превратиться в старую клячу, пока такой длинный путь пробежит. А потом - все-то у куруцев непостоянное. Например, вот что накануне ответил князь одной делегации на ее чрезмерные просьбы: "Дорогие друзья, ничего я не могу вам пообещать. Даже ментик на моих плечах (поношенный камковый ментик!) и тот, может быть, уже не принадлежит мне".

В других случаях люди начали бы завидовать. Но Магдаи в армии все любили: был он и скромен и ради товарищей готов был на любые жертвы, сам же никогда ни о чем не просил. Перед подчиненными он не заносился, а к начальству не прислуживался. О своей собственной храбрости молчал, зато, если кто из его соратников совершал лихой подвиг, он горячее всех прославлял героя за смелость.

Потому и воспела его куруцская лира в восторженных (хоть, между нами говоря, и не всегда гладких) стихах:

Там, где Магдаи промчится, враг повержен в страх.

Славным будь героя имя - здесь и в небесах.

Там, где Магдаи проскачет, реет слава вслед.

Он лабанцев отправляет прямо на тот свет.

Из этой песни видно, что сложили ее еще в те времена, когда Магдаи ездил на маленьком своем гнедом иноходце, а не на княжеском коне.

Да лучше бы и не посылал князь ему своего коня в дар!

Как-то раз, возвратясь в свой полк из небольшой операции (на одной из старых, отслуживших свой срок кляч Боттяна), Магдаи был встречен громкими криками "ура".

- Что случилось? - полушутя, полуудивленно спросил Магдаи. - Меня славят или моего рысака?

- Обоих, - отвечал Янош Бониш. - Прибыл подарочек от князя. Великолепный жеребец, серый в яблоках. Боттян уже посылал за вами. Он ждет вас у себя в шатре.

Лицо Магдаи радостно засияло. Спрыгнув с коня, он бросил поводья одному из рядовых, а сам торопливо зашагал к шатру командующего.

В этот миг наперерез ему из людского муравейника, кишевшего вокруг дымящихся на огне котлов, выскочил гусар Ласло Фекете. Магдаи очень любил этого куруца, и часто можно было видеть их вдвоем, доверительно перешептывающимися или за приятельской беседой. Фекете на бегу, еще издали, делал знаки Магдаи, чтобы тот не ходил в шатер: но догнать его он не успел, а радостно-взволнованный Магдаи не заметил странных знаков и вошел в командирскую палатку.

Боттян весело бросился ему навстречу и, обернувшись, сказал стоявшему у окна человеку:

- Вот, ваше высокопревосходительство, и Иштван Магдаи, который милостью его величества князя...

Стоявший в глубине шатра человек шагнул к Магдаи и протянул руку для рукопожатия. Только теперь герой разглядел, что перед ним - граф Берчени, и побледнел.

Берчени отдернул руку, а на его мужественное худощавое лицо набежала черная туча.

- Как? Это ты? - воскликнул он невольно. - Слыхано ли?!

Магдаи затрепетал всем телом.

- Вот как? Вам уже знаком мой храбрый Магдаи, ваше высокопревосходительство? - удивился Боттян.

- Очень даже, - насмешливо отвечал Берчени. - Получше, чем вам, сударь. А ну, дай сюда твое оружие! - добавил он строгим голосом.

Магдаи, мертвенно-бледный, покорно отстегнул свою саблю.

- Что вы делаете, господин генерал? - возмутился Боттян.

- Сейчас объясню! - и, снова обращаясь к Магдаи, прикрикнул: - Убирайся вон и жди, пока позовут.

Магдаи послушно, с потупленным взором, вышел наружу.

Перед шатром стояли два гусара в парадной форме - в киверах и ментиках внакидку, - ожидая, пока княжеский комиссар выполнит все церемонии по вручению подарка. Они держали под уздцы присланного в дар скакуна - горячего, фыркающего, под отделанным серебром седлом и под расшитой цветами позолоченной шелковой попоной. Гусары ждали только появления нового хозяина - награжденного князем героя, - чтобы сразу же, едва выйдет из шатра, передать ему коня.

Наконец он появился - и по возбужденной толпе собравшихся вокруг куруцев пронеслось громоподобное "ура". Никто и не обратил внимания, что у Магдаи нет сабли, заметили только, что сам он бледен как полотно. Но ведь и от хмеля славы человек тоже может побелеть.

В эту минуту в голове Магдаи родилась мысль. Как только гусары подвели ему богато убранного коня, он смелым броском вскочил на него, вздыбил раз-другой, словно пробуя, а затем, дав шпоры, вылетел за черту лагеря. Только его и видели!

Куруцы удивленно смотрели ему вслед, не понимая, что за удовольствие испортить торжественный миг и себе и другим, тем более что самые главные церемонии (как им сообщил Боттян) были еще впереди: сначала граф Берчени должен был зачитать перед строем письменную благодарность князя, после чего предполагалось пиршество, - уже и волы жарились на вертелах. Да, я чуть было не запамятовал о бочках вина!

- Ничего, он тотчас же вернется. Прокатится немножко на новом коне, - говорили одни.

- По нраву пришелся. И не диво, отличная лошадь!

Словом, все думали: еще немного, и Магдаи повернет обратно. А он тем временем сделался не больше черной точки на горизонте. И только один-единственный человек во всей армии знал: не вернется Магдаи.

Торопливо заседлав своего коня, он сказал товарищам:

- Спорим, что я догоню его?

- Ты? На своей кляче захотел догнать княжеского скакуна? - захохотали солдаты. - Разве что он у тебя заговоренный...

Но гусар не обращал никакого внимания на насмешки, а вскочил на свою белую кривоногую лошаденку и, сопровождаемый хохотом окружающих, поскакал вслед Магдаи.

Гусар этот был, разумеется, не кто иной, как Ласло Фекете, тот самый паренек, что хотел предупредить Магдаи, чтобы он не ходил в генеральский шатер.

Между тем в шатре, когда куруцские генералы остались вдвоем, Берчени запальчиво схватил Боттяна за плечо.

- Знаете вы, сударь, кто этот молодой человек?

- Ну, кто? - рассерженно и нетерпеливо переспросил полководец, прищурив единственный видящий глаз.

Он был твердо убежден, что Берчени лишь в силу какой-то личной неприязни, питаемой к Магдаи, так грубо обошелся с ним. Подобных случаев за графом числилось немало.

- Этот человек - Иштван Вереш, вор, бежавший из княжеской тюрьмы.

- Не может быть! - вскрикнул Боттян и снова открыл свой глаз, чтобы убедиться, не шутит ли Берчени. - Да знаете ли вы, что я любил его больше, чем родного сына?!

- Он бежал из Шарошпатака от смертного приговора. Бежал с помощью подлой уловки, обманув бедного старого Кручаи. Его бродяга брат показал старику украденное у князя кольцо... Словом, длинная это история...

И он рассказал все с самого начала.

Боттян слушал, рот раскрыв от удивления, потеряв дар речи.

- Так-то вот, господин генерал. Парень этот - самый заурядный прохвост. А я-то тоже! Сам вызвался поехать вместо княжеского комиссара, вручить ему подарок князя да посмотреть на ваш лагерь, устроить небольшой праздник солдатам. Вот уж удивится князь, как узнает. Сегодня же напишу ему обо всем.

- Лучший из моих солдат! - вздохнул Боттян. - Что же теперь будет с ним?

- Все от князя зависит.

- Я буду писать прошение о помиловании. Здесь, в моей армии, его поведение было самым безупречным, самым благородным. Э-эх! Да лабанцы и пса его не стоят. Между прочим, у него действительно удивительный пес. Большой, черный, и все время ходит с отрядом, а в бою бросается на противника, кусает, рвет, будто тигренок рассвирепевший. Эх, господин генерал, смилуйтесь над Магдаи.