Микаел Рамадан - Тень Саддама Хусейна Страница 27

Все это совпало, а возможно, и было спровоцировано первыми крупномасштабными действиями Саддама против курдов. В ноябре более чем в шестидесяти деревнях в провинции Сулеймания было отключено электричество, а домашний скот конфискован. Был наложен запрет на всю торговлю между деревнями. Целью было переместить людей в большие города, которыми легче управлять. Однако люди сопротивлялись переселению. Хотя жизнь и была невыносимо тяжелой, связи между деревнями сохранялись благодаря тому, что курды хорошо знали местность. Чиновники из провинции посоветовали Саддаму принять более серьезные меры.

Однажды утром Хашима вызвали из Черного кабинета по "срочному делу". Он вернулся час спустя.

- Прости, Микаелеф, что отсутствовал так долго, - извинился он, - но у нас возникла небольшая проблема, касающаяся тебя.

- Что случилось? - спросил я, стараясь выглядеть бесстрастно.

- Человек, связавшийся с министерством образования, спросил о тебе и назвал твое настоящее имя. Очевидно, он очень переживал и не отстал, когда сотрудник сказал ему, что никогда не слышал о тебе. В конце концов, дело дошло до самого министра, Абдуллы Кадера. Он, конечно, прекрасно знал, о ком идет речь, и сказал этому человеку, что тебя перевели.

- Кто это был?

- Я как раз к этому и веду. Он утверждал, что ему очень нужно передать тебе что-то важное. Понятно, что министр обеспокоился и передал дело в администрацию президента, а они позвали меня. Я связался с этим человеком по телефону, который он оставил. Боюсь, Микаелеф, у меня для тебя плохие новости.

- Кто это был? - беспокойно повторил я. - Что случилось?

- Это был твой старый друг из Кербелы. Его зовут Абдулла. Он сказал, что вы когда-то жили в одной комнате.

- Да, да, - кивнул я, - я знаю Абдуллу много лет. Что с ним?

- С Абдуллой - то ничего... а вот его сын Садун...

Хашиму не нужно было объяснять далее.

- Садун мертв? - спросил я, предчувствуя неприятный ответ.

- Да. Извини, что принес плохие новости. Он был убит вчера, во время вылазки у Мехрана.

Я сразу же вспомнил Садуна - трехлетнего веселого малыша. Когда он видел, что я возвращаюсь из школы, бежал мне навстречу и бросался в мои объятья, восклицая: "Миклеф! Миклеф!" Затем я вспомнил, как последний раз видел его, - я боялся, что он узнает меня. Это было в казармах около Киркука. Он был приятный молодой человек, и меня оглушило известие о его смерти. За эти годы я прошел через многое, но впервые после смерти отца почувствовал, как глаза мои наполняются слезами. Возможно, тогда наконец сказалось и все напряжение, в котором я находился, но в тот момент я почувствовал, что сердце мое полно муки и слез.

Казалось, что Хашима удивила моя печаль, как будто такие эмоции были чем-то непонятным для него.

- Мне очень жаль, Микаелеф. Если бы я знал, что вы были так близки с этим человеком, то сообщил бы об этом более деликатно.

Я не смог ничего ответить, но он понял, что мне бы хотелось побыть одному. Хашим вышел из комнаты, а я попытался овладеть собой. Я взял лист бумаги со стола и собрался писать соболезнующее письмо семье Абдуллы. Это было тяжело, и когда открылась дверь, я начинал писать уже третий раз. Я не обернулся, полагая, что это Хашим.

- Мне только что сказали, что сын твоего лучшего друга убит. - Это был голос Саддама. Я приподнял голову и молча кивнул.

- Ты должен поехать в Кербелу, чтобы быть с его отцом, - сказал он. Ты должен быть с ним, ведь он пришел со своим горем к тебе. Через два часа ты будешь в Кербеле.

Это было очередное неадекватное проявление этого человека. Те, кого он знал близко и кем он мог располагать, никогда не были обделены его великодушием. Я льстил себе, что к их числу относится и моя персона. В такие моменты я практически забывал обо всех его преступлениях против человечества.

Следующие три дня я провел с Абдуллой. Особенно горестно было находиться в одной комнате с Аминой, его женой, которая очень тяжело переживала смерть своего младшего сына. Она постоянно причитала и стонала, лишь изредка забываясь беспокойным сном. Мое сердце болело за них. Это были простые люди, которым ничего не нужно было от других, кроме дружбы. Я делал все, что мог, чтобы отвлечь Абдуллу от его горя, но мне это не удавалось, и наши разговоры опять сводились к Садуну, к разным случаям из его детства и юности. Вечером, накануне моего отъезда в Багдад, мы сидели вдвоем в его комнате и наконец-то заговорили о чем-то другом.

- Я скучал по тебе, Миклеф, с тех пор как ты уехал. Ты знаешь, я рад, что ты процветаешь, но, хоть это и эгоизм, мне иногда хочется, чтобы ты вернулся.

- Ты даже не представляешь, как мне самому этого хочется, Абдулла.

- Почему? - спросил он с любопытством. - Ты несчастлив?

Я не знал, что сказать. Как я мог объяснить ему, почему я несчастлив, не рассказывая всего остального?

- Да, - после паузы ответил я, - я несчастлив.

- Что такое? Что-то с Амной?

- Нет-нет, с Амной все отлично.

- Значит, с работой?

Я помедлил, прежде чем ответить.

- Да, - вздохнул я, - это из-за работы.

- Никакая работа не стоит этого, - твердо сказал Абдулла, возвращайся домой и оставь эту чертову работу.

- Я не могу оставить работу. Это не так просто.

- Почему? Что это за работа, которую нельзя бросить? Что хорошего в таких деньгах и в доме, в котором ты живешь, если это не делает тебя счастливым? Возвращайся домой, Миклеф.

Я разрывался между желанием рассказать хотя бы частично о своей проблеме и опасением вовлекать во все это Абдуллу. Хоть я и не видел Абдуллу с того времени, как женился, я доверял ему более, чем кому бы то ни было, кроме родственников. Мы были близкими друзьями, и я часто ругал себя за то, что не подавал о себе вестей. Наконец я принял решение.

- Я видел Садуна после того, как его призвали в армию, - заявил я.

- Его не призвали, он пошел добровольцем, - сказал Абдулла, слегка нахмурившись, - но когда ты видел его? Он не говорил об этом.

- Более пяти лет назад. Он был в казармах, в местечке под названием Чамчамель, недалеко от Киркука.

- Да, он был там, - согласился Абдулла. - Я писал ему туда. Что ты делал в таком месте?

- Я был там в командировке.

- От министерства образования?! - недоуменно спросил Абдулла.

Я долго смотрел на Абдуллу. Мне было тяжело. Иногда мне нужно было кому-то доверять. Возможно, из-за этого и погиб Мухаммед.

- Я никогда не работал в министерстве образования. Эта история была ложью.

Абдулла недоуменно нахмурился.

- Перед тем как я расскажу остальное, - продолжал я, - ты должен обещать мне, как мой самый дорогой друг, что никогда и никому не скажешь того, что я собираюсь рассказать. Ради нашей с тобой безопасности. Это строго секретно.

Абдулла выглядел оскорбленным.

- Конечно, Миклеф, верь мне. Но в чем же дело?

- Ты наверняка помнишь, что, как-то утром, перед тем как я уехал в Багдад, меня забрали солдаты Республиканской гвардии.

- Да. Я очень волновался. Я думал, что тебя арестовали. Я помню, что после этого ты стал загадочно скрытным.

- На самом деле меня возили к Саддаму Хусейну.

- Что? - невольно усмехнулся Абдулла. - Ты встречался с Саддамом Хусейном?

- Это странная история. Мой зять, Акрам, которого ты знаешь, упомянул своему начальнику, что я похож на Саддама. Меня вызвали к нему, и... с тех пор я работаю у него.

Абдулла ещё улыбался, но глаза его расширились от изумления.

- Невероятно. Я с трудом могу поверить. И в чем состоит твоя работа?

Я заколебался вновь.

- Я подменяю его, - наконец ответил я.

- Ты его подменяешь? - Абдулла недоверчиво покачал головой. - Я слышал, что Саддам использует двойников, но думал, что это просто правительственная пропаганда. Ты появляешься на публике вместо него?

- Да. Садун говорил тебе, что в Чамчамеле он встречался с Саддамом?

- Говорил. Вернее, он сказал, что говорил с ним. Это был ты?

- Да. - Я рассказал Абдулле большую часть того, что произошло с 1979 года.

- Что об этом думает Амна? Она вроде бы презирает Саддама.

- Ей не нравится ни он, ни его семья, но она понимает мою ситуацию.

- Разумеется, деньги её не интересуют, - заметил Абдулла, - но не находит ли она трудной такую двойную жизнь?

- Почему двойную?

- Ты же знаешь, что её отец был коммунист, как и все его дети. И Амна в том числе.

- Да, возможно, - отмахнулся я, - но Амна не активист.

- Ты уверен?

- Ты что думаешь, я не знаю, чем занимается моя жена? - несколько раздраженно спросил я.

На самом деле я не был так уверен в пассивности Амны. Допустим, после рождения Салиха её ожесточенность по отношению к режиму приутихла. Сначала я относил это за счет послеродовой депрессии, однако, даже после того, как она оправилась и начала возвращаться к нормальной жизни, она больше не упоминала Саддама. Я надеялся, что материнство отвлекло её от политики, но позже у меня появились подозрения, что её терпимое отношение к Саддаму не означает бездействия. Однако Абдулла не стал развивать эту тему.