Мария Романушко - Не под пустым небом Страница 29

– Однако, как всё не просто!

– Ну, да. А когда Москва нас оккупировала… А ты, кстати, сама откуда?

– Из Москвы.

– Ой! Правда, что ли?

– Правда.

– У нас москвичей очень сильно не любят. Но ты не похожа на москвичку.

– Это потому, что я родилась в Днепропетровске.

– Вот я ж и говорю: не похожа. Так вот: когда Москва нас оккупировала, нас насильно приписали к Украине и включили в СССР. Но когда-нибудь оккупация обязательно кончится… мы все только об этом и мечтаем…

– А какой главный город у вас, западэнцев?

– Ужгород, конечно.

И вот, меня, «оккупантку», ведут в село, где очень не любят москвичей.

– Только ты, Мария, не говори моей матери сразу, что ты из Москвы.

– Ладно, Аня, не скажу.

– А я – не Аня, – поправила меня она. – Аня – это по-московски. У нас так не говорят.

– А как же говорят?

– Так и говорят: Анна. У человека должно быть имя, а не кличка.

– А если Анне, допустим, всего два месяца, то как?

– Всё равно Анна.

– Удивительно… Жила б ты у нас, тебя бы называли Анечкой, Анютой…

– Но это же не имя! – упрямо повторила она.

– А своих дочек ты как называешь?

– Ольга, Оксана. Только Володьку называла Володькой…

А вот и Вильхивка! Село в узком ущелье между зелёных карпатских гор. Вместо улицы – речушка. Прямо Венеция!

– А как речка называется?

– Вильхивка и называется.

Тротуаров, разумеется, нет. Жители села все ходят босиком, потому что ходят прямо по воде. Мы сразу же разулись и тоже пошли по этой реке… Она приятно холодила ноги… Речушку, то тут, то там, переходили вброд куры и козы.

– Ну, вот. Ты мечтала увидеть, как куры и козы пасутся на улице? Ну, вот смотри!

– Как в сказке!…

Она засмеялась:

– Смешные вы, городские.

А ещё в речушке плескалась малышня, много-много ребятишек, и все, разумеется, босые, кто в трусишках, а кто и без, они пускали кораблики и еловые шишки, строили из белых мелких камушков запруды… а кто-то просто лупил лопаткой по воде, с наслаждением выдавая тучи брызг!… Удивительно, как много вокруг ребятни – и на реке, и в каждом дворе. Как будто я попала в Страну Детей!

– У вас так много детей в селе!

– Три-четыре ребёнка в семье – это самое меньшее, – сказала Анна. – Это вроде бы даже мало. Пять, шесть, семь – это уже нормально. Многодетной считается та семья, где детей больше семи. Моя соседка, её тоже Марией зовут, как и тебя, так она уже девятого ждёт. А ей всего только тридцать лет. Старшей дочке – десять. Рожает без перерыва, каждый год.

– Как же это можно вынести?! – ужаснулась я.

– Нормально! – усмехнулась Анна. – Если Бог даёт столько детей, это счастье.

Во дворах, очень во многих, я заметила большие деревянные распятия, красиво обсаженные цветами.

– Анна, а зачем во дворах распятия?

Она удивилась моему вопросу.

– Мадьяры все очень любят Христа. Хочется, чтобы Он был ближе. Вот и ставят распятия во дворах.

Тут нам навстречу, по реке, прошла молодая женщина с ребёнком на руках.

– Христос воскрес! – приветствовала она нас.

– Воистину воскрес! – ответила ей Анна.

А я от неожиданности ничего не ответила. Когда женщина прошла мимо, я, удивляясь, сказала:

– Анна, но ведь пасха была три месяца назад!

– И что? – удивилась она в свою очередь.

– А вы поприветствовали друг друга, как будто Пасха – сегодня!

– А мы так здороваемся, – сказала она. – Мы по-другому не здороваемся.

И, как будто в подтверждение её слов, нам навстречу прошлёпал по речке мальчуган лет десяти и радостно воскликнул:

– Христос воскрес!

– Воистину воскрес, Василю! – ответила Анна.

И, пока мы дошли до дома матери Анны, я была уже до краёв переполнена всем увиденным и услышанным…

Перед каждым домом – небольшой двор, густо засаженный фасолью. Фасоль вьётся по высоким жердям…

– Земли мало. И плохая она. Ничего больше не растёт, только бобы, – сказала Анна.

– А что же вы тогда едите?

– Бобы и едим. Да молоко. У кого корова, у кого – козы. Ну, яйца ещё едим. И птицу. Но это редко. А наши мужчины с Украины привозят муку, печём хлеб.

– А у твоей матери сколько детей?

– Шестеро нас. Старший Фёдор, ему тридцать, он после армии остался на севере, женился там, родители очень недовольны этим, мужчина должен везти жену к себе на родину, а не жить в приймаках.

– Что значит в приймаках?

– Ну, приняла она его к себе жить. Стало быть – приймак. Для мужчины это – позор. Ну, вот… А за Фёдором – я. Потом Михаил, он у нас священник.

– О!…

– Михаил учится в духовной академии, в Загорске, это у вас – под Москвой, больше на священника учиться негде. Но он уже служит, в соседнем селе, а иногда приезжает домой. Может, увидишь его, если поживёшь тут до четверга. За Михаилом идёт Мария. Тебе сколько? двадцать три? Ей тоже двадцать три. Осенью будем выдавать её замуж. Давно уже пора. А ты не замужем, нет? А жених есть? нет? Что ж ты так? Ну, у нас рано выходят. Иногда в шестнадцать лет. А наша Мария засиделась. Она-то бы давно вышла, да родители не благословляли.

– А что так?

– Да влюбилась она в этого рыжего Юрку!

– И что?

– Но он ведь рыжий!

– И что? – не понимала я.

– Ну, стыдно ведь отдавать дочку замуж за рыжего! Как будто других нет. А она упёрлась: или за него – или вообще замуж не выйду! Ну, это уж совсем позор – в девках остаться. Ну, согласились родители, этой осенью играем свадьбу. Потом, за Марией, идёт Эрджия.

– Эрджия? А полностью как?

– Крестили как Елизавету, но мы называем её Эрджия. У нас много Эрджий, это наше, мадьярское имя. Ей четырнадцать лет, главная помощница нашей маме. Я ведь отдельно живу, в своём доме, а Мария всё лето – на Украине, в колхозе. А мама у нас болеет часто, у неё язва из-за Фёдора, переживает сильно. Он у неё был любимый сын. И из-за Володьки моего переживает, тоже очень любила его… А самый младший у нас Василь, ему только девять лет. Но тоже уже помощник: корову пасёт. Корова – это на нём.

– А как маму зовут?

– Мария Фёдоровна.

– И мама Мария, и сестра Мария?

– А так в каждой семье у нас. Старших детей называют в честь деда и бабушки, средних в честь родителей.

– А младших?

– Есть ещё ведь один дед и одна бабушка. Так что у нас на каждом дворе Анны да Марии, Васили да Михаилы. А я вот своего Володьку по-своему назвала… Может, предки обиделись, что их именами пренебрегла?… А муж у меня мягкий, не стал мне перечить, говорит: ты рожала – ты и называй. Дочек вот тоже по-своему назвала.

Мне было дивно, что женщина, с которой пару часов назад мы были не знакомы, так легко и просто рассказывает мне о своей жизни. А мне в ответ и сказать-то было нечего… Ну, что я могла рассказать ей о себе? Что много лет мечтала быть клоуном? Что учусь в «писательском» институте? Что часто убегаю из дома, спасаясь от гнева отчима?… Ну, зачем бы я стала ей всё это рассказывать?… Боюсь, она бы меня не поняла.

Но Анна сама задала мне вопрос, который её интересовал:

– Скажи, Мария, а ты крещённая?

– Конечно!

– Это хорошо. И в Бога веришь?

– А как же без этого?

– Ну, тогда всё в порядке. Тогда моя мама спокойно примет тебя.

Наконец, мы пришли. Мадьярский дом – это дом под горой, и он как будто подпирает спиной гору. На крыльцо вышла высокая женщина с худым и усталым лицом. Кстати, пока мы шли, я заметила, что все мадьяры худые, и взрослые и дети. Тут только две категории людей: худые и очень худые. Анна была худой. А её мать – очень худой, даже измождённой. Видно было, что болезнь гложет её.

– Мама, вот привела тебе гостью! Говорит: мечтала пожить в таком месте, где куры по улице гуляют.

– Значит, городская? И откуда?

Ну, что я могла ответить на прямо поставленный вопрос?

– Вообще-то, из Москвы.

Анна усмехнулась. А Мария Фёдоровна напряглась внутренне, я это сразу почувствовала.

– Мама, Мария – крещённая. И в Бога верит.

– Москвичка? крещённая? удивляюсь, – сказала она недоверчиво.

– Да, это так, – сказала я.

– Ну, проходи тогда в дом, – сказала она, смягчаясь.

Дом состоял из двух половин: левая половина была закрыта, Анна сказала, что это – парадная комната, и в ней ночует брат Михаил, священник, когда приезжает домой раз в неделю. Правая половина – большая комната, с большим столом и многочисленными кроватями по стенам. Вроде семейного общежития. Кровати – высокие, пышные. Оказалось, они все с перинами. Но это были не те перины, на которых спят, а которыми укрываются. Я очень удивилась вечером, когда вместо одеяла мне была предложена для укрывания перина.

– А не жарко под ней?

– Ночью – в самый раз. Ночи у нас холодные. Ведь это – горы.