Майя Луговская - Эдельвейсы Страница 3

— Интересно, как это вы потащитесь с тонкослойной хромотографией на Тянь-Шань?

Ничего, отлично взгромоздились и «шлёпаем» сотни анализов.

На наших пластинках мы читаем иероглифы пятен, как Шампольон читал иероглифы Древнего Египта. Пятна — это органические вещества. Их разнообразие огромно. Может быть, от них и зависит лечебное свойство наших источников? Но пока это только гипотезы. Нехотя отдаёт свои тайны природа. Нелегко их раскрывать.

А Ирина и Лера изучают микроэлементы. Наставят пробирок с цветными эталонами и сравнивают, что в воде. Афанасий Иванович зайдёт и смотрит. Часами иногда стоит, глазки хитренькие. И всё-то ему объясни. А слышит плохо:

— Ась? Не пойму я вас, чудеса. А это для чего будет?

— Нет, лучше вы скажите, Афанасий Иванович, почему у нас уже в третий раз срезают «кюветы», — перебивает Ирина.

— Какие «кюветы»? Пузыри, что ли, ваши?

— Целлофановые мешочки с трижды дистиллированной водой, мы проводим диализ.

— Чего, чего?

— Мы исследуем формы миграции микрокомпонентов, — как на заседании учёного совета чеканит Ирина.

— Ничего не разобрал.

Пытаемся популярно объяснить ему цель нашего эксперимента. Ирина горячится:

— Мы специально у каждого источника прикрепляем дощечки с предупреждением: «Опробование! Не трогать! Москва…» — Она произносит название нашего института — сокращённо оно звучит нелепо.

— Ась? Как, как?

Ирина повторяет.

Вдруг Афанасий Иванович начинает хохотать. Хохочет озорно, покатывается, головой мотает.

— Чего же вы смеётесь?

А он и слова вымолвить не может. Только остановится и снова прыскает. Наконец успокоился.

— Ну объясните же, в чём дело?

— Да в том, что по-ихнему, по-казахски, это ругательное слово будет. Понятно вам теперь? Ох уж и посмеётся над вами наш председатель, Николай Иванович. Большой шутник. Обязательно ему расскажу. Конечно, вы неправильно поступили, нужно было народу объяснить. А так что ж, разве можно? Обидели вы их, они старики, у них своя вера. Они свечки у источников жгут, святыми считают, а вы, мадама, такое срамное слово туда.

Мария Емельяновна предложила нам собрать «курортников», поговорить с ними, разъяснить.

Мы с Ириной собираем стариков. Идут неохотно. Расселись в кружок. Как будто высеченные из коричневого камня лица смотрят неприветливо.

Я начинаю с демагогической речи:

— Ля иль ля ха иль ля ля… — произношу я по-казахски: «Нет бога кроме бога, и Магомет пророк его». Улыбнулись. Объясняю, что мы совсем не против Магомета, что он был прогрессивным человеком для своего времени и, конечно, был бы на нашей стороне, на стороне науки. Убеждаю, что для них же важно знать, что целебно в этих водах.

Слушают. Молчат. Рассказываю о наших исследованиях, прошу больше не резать «кюветы». Говорю, в каких местах хотим провести новые испытания. Заинтересовались. Начинают задавать вопросы. Отказываются: не резали пузыри. Обещают следить, помочь.

Говорят: будем «доносить», кого заметим.

Уходим с собрания очень довольные. Может быть, счастье в том, чтобы найти общий язык с разными людьми?

Распеваем: «С собою пару-пару-пару пузы-рей-рей-рей…>

Афанасий Иванович догоняет нас, говорит:

— А институт-то вы свой как-нибудь по-другому назовите. Они вам ничего про это не сказали, постеснялись. Старики, они совестливые…

По вечерам, когда совсем темно, все вместе идём принимать ванны. Ирина светит фонариком. Переходим по мосткам одна за другой. Белоснежные ледяные вершины вокруг. Шумит Аравшан, шумит всегда неожиданно, то громыхает, как поезд, то шипит, как примус, то рокочет, как самолёт. Всё обманывает… Это акустика гор. Казахи уже спят, ванны свободны. Войдём в маленький домик, засветим свечу, разденемся — и бултых в бассейн.

— Ах ты гадина! — кричит Леночка и начинает лупить кедой полнотелую, здоровенную лягушку. Они постоянно забираются в бассейн погреть косточки.

— Не тронь, не тронь. Может быть, это царевна, — останавливается Лера.

Ирина хватает лягушку за лапу и вышвыривает за дверь:

— Царевна!

— А кто знает, может быть, и так.

Своеобразное существо эта Лера. Как-то заглянула в её рабочий журнал. Вижу между цифрами и расчётами что-то вроде стихов. Не утерпела, прочла:

Пробую мир огорода.Как птица раскинул буракКрасно-зелёный хвост.Сколько премудрости нужно капусте,Чтоб так закрутиться в кочан?

Скрывает, что пишет. Исподволь завела с ней разговор, похвалила. Она уклонилась:

— А это и не стихи. Так, для себя.

Но однажды показывает мне:

— Про Афанасия Ивановича написала.

Шрам во всю щёку,Усталость глаз,Висков седина,Но как твёрдо держит рукаСкупой осенний букет.

— Молодец, — говорю, — хорошая зарисовка. Только это не Афанасий Иванович.

— Почему?

— Нет в его глазах усталости. Напротив: жажда жизни, интерес ко всему, нерастраченность чувств. Он счастливый человек!

А Лера отвечает растерянно:

— Но я об этом и написала.

Выходит, я не поняла. Бывает.

…Плещемся в бассейне. Запеваю:

С собою пару-пару-пару пузырей-рей-рейБерёт он, плавать не умея.

— Пожалуйста, мадам, перестаньте. Ну, что вы придумали эту дурацкую песню! — просят девчонки. Придумала… Они даже не слышали её никогда. Иное поколение, иные песни.

— Вот вы всё с ними носитесь — поколение, поколение! По-моему, они просто ничего не понимают, болтают о чём-то часами, шепчутся, — говорит Ирина.

А я думаю: вот бы их послушать…

— С Ленкой хоть работать легко, у неё в руках всё горит, — не унимается Ирина, — а уж ваша Лера — одно мучение. Уставится в одну точку и думает. О чём? По горам ползает, всё шарит, ищет. Чего? И почему это вы всё у неё на поводу? Не понимаю. Утром послала к холодному источнику смерить окислительно-восстановительный потенциал. Жду, жду, не возвращается. Пошла сама. И чем же, вы думаете, они там с Ленкой занимаются? Целуются с ручьём! Улеглись на берегу и целуются с ручьём.

— Но это же чудесно!

— Вечно вы придумываете, мадам.

Залезаем в спальный мешок, устраиваемся на своих дощатых топчанах. Читаем при свечах, все одновременно, «Слова» Сартра, — ведь у каждого по книжке.

— Чепуха какая-то, — заявляет Ирина.

— А мне нравится, — говорит Лера.

— Экзистен-циализм, — заучивает Лена.

— А ты попробуй с разбегу, так легче, — советует Лера. — Как вы его понимаете? Раскольников экзистенциалист? — обращается она ко мне.

Поставят вопрос, так сразу и не ответишь.

— В какой-то мере да, если бы не самоугрызения, — отвечаю ей.

— При чём тут Раскольников? Это же Достоевский. И нечего его путать с современной западнобуржуазной философией. Мы проходили на семинаре, —- говорит Ирина. — Не понимают, а лезут в рассуждения.

Они понимают всё лучше нас, думаю я.

Мы помогаем Саблину, ворошим сено. Ах как он косит. Один взмах — целая копна. Смотрим на него, как зачарованные. Высокий, лёгкий, весь слажен для гор, один шаг — километр.

— Кончится покос — возьму вас на охоту.

Пообещал нам, но взял одну Лену. Пришёл до рассвета, разбудил её, и я проснулась.

— Куда вы потащитесь, мадам, вам ведь за нами не угнаться.

Думаю — что же им мешать… Ушли.

Утром Ирина страшно возмутилась и тут же скомандовала Лере собираться в маршрут. Я осталась одна.

Уборка в нашем домике несложная. Но украшение его постоянно рождает в нас дух соревнования.

Кроме дощатого стола и топчанов, у нас ничего нет. Как-то Лера протянула между стен верёвку, вытащила из рюкзаков все наши тряпки, развесила их, начала раздумывать: то отойдёт в одну сторону, то в другую, смотрит, перевешивает. Потом позвала нас.

— Смотрите, — говорит, — красиво?!

И правда. Платья, брюки, тельняшки, косынки в определённом сочетании цветов и формы вдруг заиграли. Наше жильё сразу преобразилось, Ирина сперва поворчала, а потом сама вошла во вкус и ревностней других теперь участвует в создании новых вариантов. Каждый день наша «наскальная живопись» обновляется.

Саблин оценивает наше творчество, и все мы очень дорожим его похвалой, но ни одна из нас в этом не признаётся. Как важно женщинам внимание мужчины — вечный источник вдохновения.

…Мой Буланый подошёл к ограде, трётся мордой. Приношу ему сахар, лижет руку, всё понимает. Если долго не еду в маршрут, приходит из лесу, напоминает о себе. Удивительные у него глаза, чем-то похожи на Лерины, особенно когда я рассматриваю её глаз в лупу.

Я люблю пользоваться лупой, рассматриваю пятна органических веществ на пластинках, самое маленькое увидишь. И вообще можно что-то приблизить и лучше разглядеть. Лерин глаз, например, увеличенный лупой, — целый мир, вселенная, ресницы пульсируют, как галактики.

Девчонки тоже научились у меня. Раз подзывают: