Николай Шпыркович - Лепила[СИ] Страница 34

— Давай тогда обратно, положишь эти на место тех, и не перепутай, смотри.

Я уже почти подошел за это время к выходу, но, услышав эти слова, остановился, сообразив, что сейчас моя подчиненная явно пойдет назад и надо бы где–то спрятаться. Хотя, чего собственно прятаться? У меня из под носа чего–то выносят, из комнаты, между прочим, находящейся под охраной, а я прятаться должен? Я скрестил руки на груди и приготовился к встречи с нерадивой медсестрой. Однако в дверном проеме возник силуэт вовсе не Бояриновой, а кого–то мужчины. Он сделал шаг на освещенное место, и лицо его стало различимым в мерцающем бледно–лиловом свете — это был мой давний знакомец — рыжий с площадки возле мусорных баков. И он почти не удивился, увидев меня. Медленно расстегивая молнию черной кожаной куртки, он весело произнес:

— О-па — и доктор на месте. Чего ж ты, сучка, говорила, что он спит? — Последнюю фразу он адресовал появившейся за его спиной Светке. Та отчаянно взвизгнула.

— Уходите, Дми … — она не закончила фразу, потому что в руке рыжего мелькнула блестящая полоса и Светлана, со стоном охватившись за живот, сползла на пол, а рыжий, молниеносно крутнув нож в ладони хватом «к себе», пружинящим шагом двинулся в мою сторону. Я едва успел пожалеть, что сегодня со мной нет Валерки, так что придется мне лечь рядом со Светкой, как на улице грохнул выстрел, и кто–то крикнул:

— Бросай оружие! Раздался еще выстрел, короткий шум схватки, и уже другой голос сдавленно просипел:

— Миха, менты!

Рыжий, всем телом, как волк, моментально развернулся в сторону двери — там выросла черная фигура, загородившая выход, и наотмашь полоснул вновь крутнувшимся у него в руке ножом на уровне горла возникшего силуэта, и тот, так же внезапно вновь исчез — через секунду раздался звон металла и шум падения тела с невысокого крыльца. Сразу же загрохотала автоматная очередь, рыжий «Миха» отпрыгнул в коридор, а снаружи кто–то снова неразборчиво отдавал команды. Ощерившись — во рту тускло блеснула желтая коронка, рыжий выхватил что–то из кармана куртки, а затем второй рукой сделал рвущее движение из сжатого кулака.

Все разворачивалось настолько быстро, что я лишь стоял и только переводил взгляд то на отметины от пуль на штукатурке, то на Свету, скорчившуюся на полу у самого выхода, то на Миху, замершего в напряженной позе у косяка. Любой чеченский, или там иракский мальчишка, да что там: любой московский беспризорник в первую же секунду метнулся бы назад, ужом проскользнул за ближайший угол, трезво оценил бы опасность, а потом бы уж принял решение: бежать еще дальше, или (расценив убежище, как достаточно надежное) остаться наблюдать за происходящим. Наверное, и мой батя, переживший оккупацию в семилетнем возрасте, поступил бы более правильно. Я же принадлежал к поколению, для которого пальба, ножи в живот были не более чем атрибутами боевика, который так здорово смотреть, сидя в удобном кресле, лениво отправляя в рот щепотку сухариков после доброго глотка пива. И в то же время меня нельзя назвать абсолютным тормозом: я вожу машину, и пару раз выходил из ситуаций, которые запросто могли закончиться грудой покореженного железа и изуродованной человеческой плоти. Я не говорю уже про свою работу, где порой тоже счет идет на секунды. Это, как говорит Семеныч, «кто на что учился». Вот Миха, ясное дело, учился на человека, который любит и умеет воевать. Я, если бы и хотел, в жизни бы не сыграл той позы, которая навсегда осталась отпечатанной в моем тупо шевелящемся мозгу — напряженной во всем теле, и — расслабленной в руке, вновь напряженной в кисти, твердо, и в то же время как–то ласково обнимающей округлый предмет с торчащим из него штырем. «Какой округлый предмет, какой штырь — обругал я себя. Это лимонка, чтоб ты знал, с уже выдернутой чекой!» Мой мозг разделился на несколько частей — одна оценивала поступающую информацию, и, насколько я понимал, довольно правильно. Еще один участок настойчиво сигнализировал, что надо бы бежать, хорониться, сжиматься в клубок, и чем быстрее, тем лучше. Какие–то отделы параллельно вспоминали о кредите, взятом на покупку стиральной машины, об Ирине и Инессе, — но как–то вяло, как не очень–то важных предметах. А еще один сегмент коры, контролируя каждый участок в отдельности и — ничего в целом, тщетно пытался собрать разрозненные куски мышления в единую систему, которая отдаст хоть какой–то сигнал к действию — кричать, бежать, в конце концов. Однако ничего подобного у него не получалось, и мышцы тщетно бездействовали в напрасном ожидании команды. С удивлением я осознал, что в мозгу у меня возник еще один «файл» — память услужливо выдала информацию (которая — вот чудо! — опять таки шла отдельным потоком), а именно: воспоминания о давно виденном новостном сюжете. То ли американские, то ли австрийские туристы на экскурсии в Альпах попадают под каменный обвал. Картинка шла с видеокамеры, установленной на дирижабле, висевшем над местом происшествия. Последний медленно перемещался в потоке воздуха, так что у репортера было время нацеливать объектив то на летящие валуны, то на самих туристов, оцепенело глядящих на падение громадных каменюк. Я еще тогда удивлялся — вот, дескать, дурни заграничные, чего стоят — бежать надо! Только сейчас я понял, как это непросто. Помню, на лице одного мужика, крупно взятого камерой, было выражение, которое, наверное, сейчас было написано и у меня — надо что–то делать, а — не делается! Через пару секунд его смело каменной осыпью.

— … Не стреляй! — крикнул рыжий Миха. — Выхожу!

По–видимому, именно какого–то внешнего толчка не хватало моему мозгу, чтобы соединить дрейфующие в разные стороны континенты коры в одну исправно функционирующую Гондвану — после этих слов я моментально почувствовал, что вновь готов действовать — мышцы вновь стали подчиняться голове, и я с изумлением понял, насколько глубоко было их друг с другом разобщение, лишь после того, как сделал глубокий вдох. Мне показалось, что он пронесся порывом урагана по полутемному коридору, но, скорее всего так показалось лишь мне — Миха, к примеру, и ухом не повел — он внимательно прислушивался к происходящему снаружи.

— Подними руки и выходи — послышалось со двора. — Сначала брось нож и не дури: стреляем без предупреждения.

— Да, да, выхожу, не стреляй — снова крикнул бандюк, пошарил свободной рукой в кармане, щелкнул кнопкой и бросил на улицу нож–выкидуху. — Вот … Мне показалось, что нож, который он выбросил, покороче и поуже того, с которым он подходил ко мне.

Миха снова оценивающе взглянул на меня, на коридор за моей спиной. Не знаю, какой у него был план: метнуть гранату, кубарем скатиться с крыльца и уйти? Вряд ли. Скорее, гранату бросить, а отступать — через больницу, и соответственно, меня. Вернее, мой труп. Но снаружи был тоже кто–то опытный, потому что, едва он шагнул в проем, а рука его начала короткий, без замаха, бросок, вернее даже, дернулась вверх — сухо ударил одиночный выстрел, моментально отбросивший Миху на метр от порога. Он успел, еще цепляясь за жизнь, подогнув одну ногу, попытаться занести для броска руку с зажатой в кулаке гранатой, однако тело уже обмякло и рука, остановившись на полувзмахе, выронила лимонку на пол, а спустя секунду ее накрыло тяжело осевшее тело рыжего.

Вот тут–то и среагировали мои мышцы, в мгновение швырнувшие меня на пол, головой в сторону лестницы (по–видимому, сработали какие–то воспоминания о цикле гражданской обороны). Обхватив руками голову, я зажмурил глаза и открыл рот. Как–то, в детстве я смотрел очередной «истерн» за 30 копеек — о борьбе Красной Армии с басмачами из дружественных среднеазиатских республик. Так вот, в фильме один из второстепенных «наших» себя такой вот лимонкой взорвал, в кругу бандитов, естественно. Ахнуло в кино здорово, фонтан земли взметнулся — метров пять, не меньше. А буквально, через пару дней мы пошли взрывать мою первую гранату, найденную при раскопках на уже упомянутом мной мосту. И как же горько был я разочарован, когда вместо земляного столба, ожидаемого мной на месте взрыва, лишь полетели в разные стороны головешки от костра, да с фырканьем пронесся над нашими головами какой–то особо крупный осколок, даже ямины от взрыва — не было!

В этот раз произошло точно так же — не было ни огненных шаров, ни клубов дыма — только многократно усиленный в замкнутом коридоре, удар молота по наковальне, звонкий, лопающийся щелчок, подбросивший тело Михи вверх.

Пару секунд я ошеломленно приходил в себя, чутко оценивая: не течет ли кровь, ожидая запоздалого болевого импульса из места, куда впился раскаленный осколок.

Нет… вроде… да… все в порядке… кажись. Я начал распрямляться, одновременно поворачиваясь к коридору, и сразу же получил мощный удар тяжелым спецназовским ботинком между лопаток, так что с размаху врезался подбородком о кафельную половую плитку. Мой перегруженный мозг со вздохом отключился.