Джордж Элиот - Мельница на Флоссе Страница 40

Между тем Том, в первый раз еще пустивший такую отправленную стрелу в сердце Филиппа, возвратился в сарай, где он нашел мистера Паультера, выкидывавшего различные приемы палашом, на удивление одним крысам. Но мистер Паультер сам по себе был целый легион и восхищался собою, Конечно, более, нежели целая армия зрителей. Он не – заметил возвращение Тома, так он был поглощен различными ударами, финтами и парированием и Том, потрухивая, однако ж, слегка строгого взгляда мистера Паультера и голодного палаша, по-видимому, так алкавшего разрубить что-нибудь посущественнее воздуха, восхищался зрелищем, по возможности издалека. Только когда мистер Паультер кончил и отер испарину на лбу, Том почувствовал всю прелесть палатных приемов и попросил их повторить.

– Мистер Паультер, – сказал Том, когда палаш был окончательно вложен в ножны: – одолжите мне на время вашего палаша.

– Нет, нет, молодой человек! – сказал мистер Паультер, покачивая головою решительно: – вы еще себе наделаете с ним беды.

– Нет, право, не наделаю, право, я буду с ним осторожен и не наделаю себе никакого вреда. Я не стану часто вынимать из ножен; я только буду откладывать им на плечо – вот и все.

– Нет, нет! – сказал мистер Паультер, собираясь идти. – Что – сказал мистер Стеллинг?

– Сделайте одолжение, мистер Паультер, я вам дам пять шиллингов, если вы оставите мне палаш на неделю. Посмотрите сюда! – сказал Том, вынимая привлекательную серебряную монету. Молодой щенок, верно, рассчитал он действие, как будто он был глубоким психологом.

– Ну, – сказал мистер Паультер, с важностью: – только, знаете, держите его так, чтоб не видели.

– О, да! я его спрячу под кровать, – сказал Том с жаром: – или в моем большом сундуке.

– И дайте-ка мне посмотреть, можете ли вы его обнажить не обрезавшись.

Этот процесс был повторен несколько раз; а мистер Паультер теперь чувствовал, что он поступил с совершенною добросовестностью и сказал:

– Ну, мистер Теливер, я возьму эти пять шиллингов, только чтоб увериться, что вы себе не сделаете никакого вреда палашом.

– О, нет, мистер Паультер, – сказал Том, с наслаждением и, подавая ему монету, схватился за палаш, который, ему казалось, мог бы быть полегче.

– Но если мистер Стеллинг поймает вас с ним? – сказал мистер Паультер, запрятывая пока деньги в карман.

– О! по субботам после обеда он всегда сидит наверху, в своем кабинете, – сказал Том, который не любил скрытничать, но не пренебрегал, однако ж, маленькою хитростью в деле достойном.

Итак он унес палаш с торжеством в свою спальню, не без страха, однако ж, чтоб не попасться на встречу мистеру или мистрис Стеллинг, и спрятал, после некоторого размышление, в чулане, за платьем. Он заснул в эту ночь с мыслью, как удивит он им Магги, когда она приедет, как он привяжет его к себе красным шарфом и станет уверять ее, будто это его собственный палаш и что он намерен идти в солдаты. Только одна Магги могла быть так глупа, чтоб ему поверить, или кому бы он осмелился объявить, что у него был палаш; а Магги действительно должна была приехать на следующей неделе повидаться с Томом, до своего поступление в пансион, вместе с Люси.

Если тринадцатилетний мальчик вам покажется чересчур ребенком, то вы, должно быть необыкновенно какой благоразумный человек, который посвятил себя призванью гражданскому, требующему более кроткого, нежели грозного вида, и никогда не остановился в воинственную позицию, не хмурил бровей перед зеркалом. Сомнительно, чтоб наша армия могла существовать, если б между нами ре было миролюбивым людей, которым приятно представляться воинами. Война, как и все театральные зрелища, могла бы прекратиться за недостатком публики.

ГЛАВА V

Второе посещение Магги

Последний разрыв между двумя мальчиками тянулся долго, и некоторое время они обменивались словами только в крайней необходимости. По естественной антипатии характеров, переход от нерасположение к ненависти очень легок; у Филиппа он, по-видимому, начался: в его характере не было злости, но была раздражительность, которая особенно могла развить чувства отвращение. Быку зубы даны – мы можем повторить, следуя авторитету великого классика – не как орудие для наблюдения; а Том был мальчик совершенно бычьей породы, который, как бык, бросался на многие нежные предметы; но он коснулся самой деликатной струны Филиппа и причинил ему жестокую боль, как будто он принял все средства с редкою аккуратностью и ядовитою злобою, он не видал повода, почему они не могли сойтись после этой ссоры, как они делали это несколько раз прежде, как будто между ними ничего не было, хотя он никогда еще не говорил Филиппу, что отец его был мошенник. Эта идее так проникала все его отношение к своему товарищу, которого он не мог ни любить, ни ненавидеть, что одно высказывание ее не могло для него делать такой эпохи, как для Филиппа, и он имел полное право ее высказать, когда Филипп распетушился и начал браниться. Но заметя, что его первые предложение дружбы были не приняты, он изменил свое обращение с Филиппом и решился не говорить с ним ни о рисовании, ни об уроках. Они были вежливы друг к другу, сколько это было необходимо, чтоб скрыть свою вражду от мистера Стеллинга, который покончил бы это дурачество особенною силою.

Когда Магги приехала, она с возраставшим интересом смотрела на нового соученика, хотя он и был сын злого адвоката Уокима, так раздосадовавшего ее отца. Она приехала в классное время и села, пока Филипп проходил свои уроки с мистером Стеллингом. Том, несколько недель назад, передал ей, что Филипп знает бездну историй, не таких глупых, как ее рассказы; и она убедилась теперь своим собственным наблюдением, что он должен быть действительно способен. Она надеялась, что он найдет также и ее способною, когда она станет говорить с ним. Магги, кроме того, чувствовала особенную нежность к изуродованным предметам; она любила особенно ягнят-кривошеек, потому что, ей казалось, ягнята, правильно-сложенные, не так обращают внимание на ласки, и она любила ласкать преимущественно тех, кому ее ласки были приятны. Она очень любила Тома; но часто она желала, чтоб Том более дорожил ее любовью.

– Филипп Уоким, я думаю, Том, сколько мне кажется, добрый мальчик, – сказала она, когда они вышли вместе из классной комнаты в сад, провести там время, оставшееся до обеда. Ты хорошо знаешь, ему нельзя было выбирать себе отца; а я часто читала, что очень злые люди имели хороших сыновей, и наоборот, у очень добрых людей бывали худые дети. И если Филипп добр, то, я полагаю, тем более мы должны сожалеть о нем, что отец у него нехороший человек. Ты любишь его – не правда ли?

– О, он такой чудак! – сказал Том отрывисто: – и он сердится на меня, как только можно, за то, что я ему сказал, что отец его мошенник. И я имел право сказать ему это, потому что это правда, и он первый начал ругаться. Но побудьте здесь одни на минуту, Магги: мне нужно пойти наверх.

– Разве я не могу пойти с тобою? – сказала Магги, которой и в первый день свидание приходилось любить только одну тень Тома.

– Нет, я тебе после расскажу, что это такое у меня там, – сказал Том, убегая прочь.

После обеда мальчики были в классной комнате и приготавливали завтрашние уроки, чтоб иметь свободный вечер в честь приезда Магги. Том сидел за своею латинскою грамматикой; безмолвно шевеля губами, как ревностный, но нетерпеливый католик, повторявший свои «Отче наш»; Филипп на другом конце комнаты работал над двумя какими-то томами с видом удовлетворенного прилежание, возбуждавшего любопытство Магги; вовсе не было похоже, чтоб он учил свои уроки. Она сидела на маленьком табурете почти посредине между двумя мальчиками, наблюдая то одного, то другого; и Филипп, взглянув из-за своей книги на камин, встретил пару ее любопытных глаз, устремленных на него. Он подумал: «сестра Теливера хорошая девочка, вовсе непохожая на своего брата», и ему очень хотелось иметь маленькую сестру. Ему пришло в голову, отчего это темные глаза Магги напоминали ему принцесс, превращаемых в животных?… Я думаю, потому, что эти глаза были исполнены неудовлетворенной любви.

– Послушай, Магги, – сказал наконец Том, закрывая книги и укладывая их с энергиею и решительностью совершенного мастера в этом деле: – я кончил мои уроки, пойдем теперь со мною наверх.

– Что это такое? – сказала Магги, когда они были за дверью. Легкое подозрение промелькнуло у нее в голове, когда она вспомнила, что Том уже ходил прежде наверх. – Не думаешь ли ты сыграть со мною какой-нибудь штуки?

– Нет, нет, Магги! – сказал Том необыкновенно-ласковым тоном: – тебе будет так приятно это видеть.

Он обнял ее рукою около шеи; она обняла его за талью, и таким образом они отправились наверх.

– Послушай, знаешь, только не говори этого никому, – сказал Том: – а то зададут мне пятьдесят лишних строчек.

– А что, живая это штука? – спросила Магги, которая воображала теперь, что Том держал потихоньку куницу.