Мигель Сервантес - Странствия Персилеса и Сихизмунды Страница 42

"По всей вероятности, этот малочисленный женский отряд вызывает у вас, моряки, не столько чувство страха, сколько чувство изумления; нас же, после того как мы отомстили обидчикам нашим, уже ничто не испугает. Если вы жаждете крови, то нападайте на нас и пролейте нашу кровь - вы можете отнять у нас жизнь, но не честь, а за спасение чести и умереть не жаль. Зовут меня Сульпицией;я племянница битуанского короля Кратила; дядя мой выдал меня замуж за достоименитого Лампидия, принадлежавшего к роду славному и наделенного всеми дарами природы и Фортуны. Мы с моим супругом ехали повидаться с моим дядей, королем Кратилом, и смели думать, что мы в безопасности, коль скоро нас сопровождают нами облагодетельствованные вассалы и слуги. Однако женская красота и вино, от коих помрачаются умы светлейшие, заставили их позабыть о долге - чувство долга уступило в их душе место вожделению. Ночью они упились до того, что многих из них свалил сон; те же, кто устоял на ногах, дерзнули поднять руку на моего мужа и умертвили его - с этого они начали приводить в исполнение злодейский свой умысел. Каждому человеку, однако ж, свойственно защищать свою жизнь; того ради и мы, порешив, что если уж умирать, так умирать отмщая, приняли оборонительное положение и, воспользовавшись тем, что злоумышленники были пьяны и в действиях своих осторожности не соблюдали, вырвали у некоторых из них оружие и с помощью слуг, не предававшихся Бахусу, ударили на них, о чем свидетельствуют груды тел на палубе, а затем, дабы в полной мере утолить наше чувство мести, мы увешали мачты и реи теми самыми плодами, которые вы на них сейчас видите. Мы повесили всего сорок человек, но будь их даже сорок тысяч, их ожидала бы такая же точно участь, ибо они почти, а вернее, совсем не сопротивлялись, нас же гнев побуждал на эту жестокость, если только наш поступок можно назвать жестокостью. Я везу с собою много сокровищ, и я вам их подарю; впрочем, вы властны у меня их просто-напросто отобрать, но я могу только сказать, что я с радостью вам их отдам. Возьмите же их, сеньоры, чести же нашей у нас не отнимайте: она вас не обогатит, а лишь обесславит".

Речи Сульпиции до того пришлись мне по нраву, что будь я даже самый заправский корсар, и то бы, кажется, смягчился.

Тут один из рыбаков заметил:

"Убей меня бог, если доблестный наш капитан снова не выкажет свое великодушие, как в случае с королем Леопольдом, В самом деле, сеньор Периандр: отпустите с миром Сульпицию, мы же удовольствуемся радостным сознанием, что побороли в себе низменные побуждения".

"Да будет так, - сказал я, - раз что вы, друзья, этого хотите. Прошу вас помнить, что такие поступки небо без щедрой награды не оставляет, как не оставляет оно безнаказанными поступки дурные. Приказываю вам освободить эти деревья от столь нечистых плодов и надраить палубу; что же касается этих сеньор, то не только освободите их, но и изъявите готовность быть к их услугам".

Рыбаки начали приводить мой приказ в исполнение, а Сульпиция, пораженная как громом, поклонилась мне до земли; у нее был такой вид, словно она не отдавала себе отчета, что вокруг нее происходит, и не могла вымолвить в ответ ни единого слова, - она лишь попросила одну из своих придворных дам пойти сказать, чтобы сюда принесли сундуки с деньгами и с драгоценностями.

Придворная дама исполнила ее желание, и в тот же миг, точно по волшебству, точно свалившись с неба, явились моему взору сундуки, полные денег и драгоценностей. Сульпиция открыла сундуки, и глазам рыбаков представились содержавшиеся в сундуках сокровища, коих блеск, может быть, да не может быть, а наверное, некоторых из них ослепил и заставил раскаяться в своем бескорыстии, ибо одно дело - отказаться от того, на что ты мог лишь надеяться, и совсем другое дело - отказаться от того, чем ты обладаешь и что ты держишь в руках.

Сульпиция достала дивное золотое ожерелье, сверкавшее вставленными в него драгоценными камнями.

"Возьми себе на память, доблестный капитан, эту дивную вещь, - сказала она, - ее дарит тебе от души несчастная вдовица, которая еще вчера пребывала на вершине благополучия, ибо находилась под крылышком у своего супруга, а ныне отдана на милость твоих моряков, - раздай же им мои сокровища, ибо не зря говорится пословица: казна и скалу сокрушает".

"Дары столь высокой особы должно принимать как особую милость", отвечал я и, взяв ожерелье, приблизился к моим морякам.

"Друзья мои и сподвижники! - обратился я к ним. - Эта драгоценная вещь теперь моя. Я волен располагать ею как своей собственной, но раз что этому ожерелью цены нет, то кому-нибудь одному владеть ею негоже.

Пусть кто-нибудь из вас возьмет ее и хранит, а найдя покупателя, продаст и деньги разделит между всеми, а что великодушная Сульпиция предлагает вам, того вы не трогайте, и за благородный этот поступок вы стяжаете себе вечную славу на небесах".

Тогда один из рыбаков сказал:

"Отважный капитан! Ты мог бы нам этого и не говорить: ты же знаешь, что мы твои единомышленники. Верни ожерелье Сульпиции: та слава, которую ты нам пророчишь, дороже любых ожерелий и всех земных благ".

Ответ рыбаков меня бесконечно обрадовал, Сульпиция же была потрясена их бескорыстием. Она обратилась ко мне с просьбой дать ей двенадцать воинов и моряков из числа сподвижников моих, чтобы они охраняли ее в пути и чтобы они отвели ее корабль в Битуа-нию.

Я исполнил ее просьбу, те же двенадцать, которых я для нее отобрал, были счастливы одним сознанием, что они делают доброе дело.

Сульпиция снабдила нас дорогими винами и изрядным количеством консервов, в коих мы как раз ощущали недостаток.

Ветер дул благоприятный для путешествия Сульпиции, равно как и для нашего путешествия, не имевшего определенной цели.

Мы простились с нею; она попросила меня, Карино и Солерсьо назвать себя, каждому из нас троих протянула для поцелуя руку, а затем полными слез глазами обвела других рыбаков, и то были слезы радости и слезы скорби: скорби, оттого что ее супруг убит, радости, оттого что те, кого она приняла вначале за разбойников, отпустили ее с миром, и тут мы с нею расстались и разлучились.

Я забыл вам сказать, что я возвратил Сульпиции ожерелье, и она в конце концов уступила моей настойчивости и взяла его обратно, однако ж сперва это показалось ей даже слегка обидным: она подумала, что ожерелье мне не понравилось и оттого, мол, я его возвращаю.

Посовещавшись с рыбаками, какой нам взять курс, мы порешили отдаться на волю ветра, оттого что все корабли, находившиеся тогда в море, могли идти только в одном направлении, или же, если ветер для них был неблагоприятен, они ложились в дрейф до тех пор, пока ветер не становился благоприятным.

Между тем настала ночь, ясная и тихая, и я, подозвав рыбака, который у нас на корабле исполнял обязанности и штурмана и лоцмана, расположился вместе с ним на баке и внимательным взором окинул небесный свод.

- Бьюсь об заклад, - шепнул тут Маврикий дочери своей Трансиле, - что Периандр примется сейчас описывать всю небесную сферу, как будто течение светил имеет прямое отношение к его рассказу! По правде говоря, я не чаю, как дождаться той минуты, когда он кончит, ибо в чаянии и ожидании скорого отъезда я не желаю долее здесь задерживаться единственно ради того, чтобы узнать, какие звезды суть звезды неподвижные, а какие суть блуждающие, тем более, что все это я знаю лучше его.

А пока Маврикий и Трансила перешептывались, Периандр собрался с духом и возобновил свой рассказ.

Глава пятнадцатая

- Моими товарищами стали мало-помалу овладевать сон и безмолвие, я же принялся расспрашивать лоцмана о многих необходимых вещах, к науке мореплавания относящихся, как вдруг на корабль обрушился не дождь, а настоящий ливень: казалось, будто ветер взметнул ввысь все морские волны и с вышины низвергнул их на нас.

Охваченные тревогою, моряки вскочили и оглянулись по сторонам - небо, однако ж, было ясное, бури не предвещавшее, и это поразило нас и устрашило.

Лоцман же мне сказал:

"Верно, это вот что за дождь: то огромные рыбы, так называемыекораблекрушительницы , выливают воду из отверстий, которые у них под глазами. Ежели я прав, то наше дело плохо. Нужно выпалить из всех пушек и напугать их".

Но тут на моих глазах поднялась и просунулась на корабль какая-то страшная змея, схватила одного из моряков, забрала его всего в пасть и, не разжевывая, проглотила.

"То кораблекрушительницы, - подтвердил лоцман. - Стрелять в них можно боевыми зарядами, а можно и холостыми. Бить их бесполезно - я вам уже говорил: их отгонит грохот".

Моряки растерялись, съежились, не смели встать во весь рост из боязни, как бы эти страшилища на них не бросились. Храбрецы все же нашлись: одни палили из пушек, другие кричали истошными голосами, третьи сильной струей из насоса отражали водяной смерч, низвергавшийся на корабль. Словно от мощной вражеской армады, мы на всех парусах уходили от этой опасности самой грозной из тех, что до сих пор возникали пред нами.