Эрскин Колдуэлл - Дженни. Ближе к дому Страница 42

— Ничего я ей не скажу, — быстро ответил Туземец. — Ты же знаешь, ни слова не скажу, Джозина. Тебе нечего бояться.

Джозина отошла от верстака и направилась во вторую комнатку. Когда Туземец перешагнул порог вслед за ней, она уже сидела на кровати и развертывала газету. Сначала она достала большую сковородку с несколькими кусками жареной курицы, а потом развернула холодный пирог с бататами. Разложив все это, она взглянула на Туземца.

— Я уж давно на нее работаю и знаю: когда она на меня злится за что-нибудь, то на все способна. В прошлую пятницу она взбеленилась ни с того ни с сего и принялась колотить меня щеткой. Пришлось выскочить на задний двор, спасаясь от нее, а она стоит на крыльце и орет на меня что есть мочи.

— Что ж, бывают такие женщины, ну и пускай их. А сейчас эта курица и этот пирог глядят на меня до того аппетитно, что не хочется беспокоиться из-за ее фокусов и капризов.

Он сел на кровать рядом с Джозиной и принялся за большой кусок курицы, который она ему подала. Они молчали, пока Туземец не управился с первым куском, и она подала ему второй.

— А что же она сказала, когда проснулась и начала меня искать? — спросил он, с жадностью обгладывая куриную ножку.

— Никогда не видела, чтоб она так бесилась. Хуже, чем в прошлую пятницу. Она прибежала на кухню и начала швырять кастрюльки на пол и пинать их ногами, потом изо всех сил трахнула сковородкой по плите, потом схватила кофейник и швырнула в меня. И все время она орала на меня и ругала меня за то, что ты сбежал. Она сказала, что я знаю, где ты прячешься. Я-то видела, как ты вышел из калитки в переулок, и знала, что ты пойдешь сюда, только ей я ни слова не сказала. И ничем бы она этого от меня не добилась.

Последние несколько лет Джозина с четырехлетней дочкой Эллен жила в одном из маленьких некрашеных домишек негритянского квартала вместе со своей вдовой прабабушкой. Мать Джозины с ее младшими братьями и сестрами жила в нижней части округа Сикамор на большой земледельческой ферме, где работал ее отчим за даровое жилье и жалованье. Джозина кончила негритянскую школу в Пальмире и после рождения дочери работала горничной в нескольких городских семьях. С прошлого года она служила горничной и кухаркой у Мэйбл Бауэрс. И все это время бабушка Мэддокс — прапрабабушка Эллен — ходила за девочкой, пока Джозина работала с раннего утра до позднего вечера.

Если не считать Эллен, которая выделялась среди других своей светлой кожей и золотистыми волосами, Джозина была светлее всех в семье, светлее даже братьев и сестер. Джозина несколько раз спрашивала у матери, кто ее отец, и в конце концов все-таки допыталась, как его зовут, однако мать не пожелала больше разговаривать о таком давнем событии. Зато бабушка Мэддокс говорила не стесняясь и рассказала Джозине все, что знала о нем. Это был Далтон Бэрроуз, адвокат и директор Первого национального банка в Пальмире, и к пятидесяти годам он уже восемь лет пробыл сенатором штата. Далтон, который взял жену из богатой семьи, должен был пройти в конгресс от демократической партии на ноябрьских выборах.

Джозина и Туземец увиделись впервые в этом году на углу возле городского пожарного депо как-то вечером, когда она возвращалась домой с работы, а он — из заведения Эда Говарда. После этого встречаться на том самом углу несколько раз в неделю вошло у них в привычку, а когда она поняла, как сильно его влечет к ней, она охотно согласилась пойти к нему домой. Она думала пробыть у него час или два в тот первый раз, но ушла только утром на рассвете. Так оно и продолжалось с тех пор.

В жаркие ночи долгого лета, когда они молча сидели на крылечке под звездами или, довольные, дремали в кровати, ее чувство к нему окрепло, стало более полным, и вскоре она поняла, что любит его.

Этим летом они часто говорили о совместной жизни, но оба они знали, что выхода для них нет и в Пальмире это невозможно. Джозина говорила, что готова поехать с ним куда угодно, в любое место на свете, где они могли бы жить как муж с женой, даже если им нельзя будет пожениться. Однако Туземец даже и разговаривать не хотел о том, чтобы уехать из Пальмиры в какой-то незнакомый город в другой части страны. Он говорил, что родился в Пальмире и прожил тут всю свою жизнь, так же как и его папа, и если он попробует жить где-нибудь еще, то ни одной минуты не будет счастлив.

Джозина была влюблена в него ничуть не меньше прежнего, но теперь, после того как он женился, она поняла, что ей самой придется позаботиться о своем будущем. Ей было уже около двадцати пяти лет, а она все еще оставалась незамужней, без семейного очага. Еще несколько лет — и ей будет тридцать, а там очень скоро и сорок.

Джозина подала ему последний кусок жареной курицы. Она замолчала с той самой минуты, как он начал есть, и до сих пор все еще обдумывала, как сказать ему, на что ей придется решиться для того, чтобы у них с Эллен был семейный очаг. Не один мужчина собирался на ней жениться, и как раз сейчас один из таких с надеждой ждал ее ответа. Звали его Харви Браун, ему было двадцать восемь лет, и он служил грузчиком на товарной станции — работа хорошая.

— А что еще Мэйбл про меня говорила? — спросил Туземец, дожевывая последний кусок курицы.

Джозина смущенно взглянула на него.

— Что ты сказал?

— Еще что она говорила?

— Ничего особенного. По-моему, она так волновалась и злилась, что ей было не до разговоров — разве вот только шипела на меня за все, что только ей в голову взбредет. Сама разбила тарелку, а отругала за это меня. Даже за то мне досталось, что она забыла, куда сунула свои очки. Сказала, что это я их спрятала. Ты уж поостерегись, когда вернешься туда. Она, может, начнет швыряться в тебя вещами, как только ты дверь откроешь.

— Мне, может, не придется на этот счет беспокоиться, — ответил Туземец, слегка посмеиваясь. — Только я сначала хорошенько подумаю. Ничего не будет удивительного, если я решу здесь остаться навсегда, а туда больше не вернусь. Если ты мне будешь приносить еду повкуснее, как нынче вечером, то мне и незачем туда возвращаться.

Джозина отвернулась, чтобы скрыть слезы, навернувшиеся на глаза.

— Ты на ней женат теперь, — сказала она взволнованно. — Это большая разница. Дальше так продолжаться не может.

— Что «продолжаться не может»?

Она закрыла лицо руками.

— О чем ты говоришь, Джозина?

Не отнимая рук от лица, она покачала головой.

— Я хочу знать, что значат твои слова, — сказал он. — Что «дальше продолжаться не может»?

Схватив Джозину за руку, он заставил ее открыть лицо, и увидел, что она плачет.

— Ну, хорошо. Я тебе скажу. Да и надо сказать теперь же. Это из-за того, что на ней тебе можно было жениться. А на мне — нельзя. Вот что! Я ее ненавижу! Ненавижу! Не смела бы она со мной так обращаться, если б я не была то, что я есть!

— Да ведь все останется по-старому, Джозина. Нам с тобой не все ли равно.

После этого Джозина уже не могла сдержаться и заплакала. Когда она опять закрыла лицо руками, щеки у нее были мокры от слез.

— Нет, не все равно. Ты не понимаешь. Больше так продолжаться не может. Никогда не будет по-старому. Я ничем не хуже ее — только что не родилась белой, как она. На ней ты мог жениться, а на мне не мог. Нам даже не дадут жить вместе — разве вот так, как сейчас, — а мне этого мало. Вот почему у нас никогда уже не будет по-прежнему.

Она положила голову ему на плечо, и он почувствовал, как крепко вцепились пальцы Джозины в его руку. Она зарыдала так, что все ее тело вздрагивало.

6

— Мне нужно сказать тебе что-то, — услышал он голос Джозины. Она больше не плакала, и ее голос звучал спокойно. — Что-то очень важное.

— О чем ты говоришь, Джозина? Что-нибудь про Мэйбл?

— Нет. Не про нее. Про нас с тобой.

— А что это такое?

Она крепко сжала его руку.

— Я больше сюда не приду. Сегодня последний раз. Больше я с тобой не увижусь. Никогда больше не увижусь — так, как сейчас.

Повернувшись к нему лицом, она обвила его шею руками и отчаянно прижалась к нему. По силе ее объятий он чувствовал, как напряглось все ее тело.

— Не говори так, Джозина, — умолял он. — Я не отпущу тебя. Не могу отпустить, после всего что было.

— Так надо.

— Почему?

Она не ответила.

— Потому что я женился на ней? Поэтому?

— Это одна причина… — Она замолчала, часто Дыша. — Да, это одна причина. Не могу я быть в этом доме каждый день с утра до вечера и видеть тебя с ней. Мне будет слишком больно.

— Ты можешь днем работать где-нибудь в другом месте.

— Нет. Это нисколько не поможет. Совсем не поможет. Ты все-таки останешься ее мужем. — Руки Джозины обвили его шею. — А кроме того, есть и еще причина.

— Какая же причина?

— Эта причина важней всего другого. Я выхожу замуж…