Йозеф Томан - Дон Жуан, Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры Страница 44

За столом я сижу во главе таких же изгоев, как я сам, и, не доверяя друг другу, мы друг с другом изысканно вежливы и предупредительны. А дон Матео сдирает с этих отверженных последний реал! Внизу, под нами, городок, подобно священной корове, он пережевывает свой покой и кишит созданиями, которые - спешат они или медлят - все же заняты хоть каким-то делом!

Вот в чем, падре, источник моей печали.

Куда ни взгляну - везде вижу людей, у которых есть цель. Попрошайничать, пахать, наживать деньги, воровать, молиться, пить, играть, сражаться, хлопотать, - и будь у них по десять пар рук, всем нашлось бы занятие.

У меня только две руки, и работы им нет: Трифон и мать учили меня только складывать их для молитв. Как мало этого для меня! Обреченные на безделье, мне они в тягость. Короче, мой Грегорио, я испытываю унизительное чувство, что молодость моя пропадает, мышцы и мозг затягивает плесень, и я ни на что не годен...

У меня есть все, чего можно пожелать. Здоровье, деньги, молодость одного не хватает: счастья. Хочу отправиться на поиски. Но смогу ли?

Общество изгнало меня, университет исключил - я ведь темное пятно на его добродетели. Я поставлен на одну доску с бандитами, грабителями, убийцами из-за угла. Завтра уеду отсюда, не могу больше тут оставаться - и что меня ждет? Скрываться по чуланам, по чердакам и пещерам, таскаться из города в город, подобно изгнаннику, осужденному на молчание, на одиночество и бездеятельность...

Нет участи тяжелее, мой старый друг, ибо все во мне кипит жаждой деятельности. Что делать мне с моей кровью?!

Чувства мои, дух голодают. Я горю. Я сгораю в бездеятельности. И нигде нет для меня ни куска хлеба, ни глотка воды.

Думай о боге, если впадешь в искушение - так говорили вы мне.

Дорогой мой старик, как могу я думать о его доброте, если он посылает мне разочарование за разочарованием, боль за болью?

Он наказывает, он преследует меня за то, что я не посвятил ему свою жизнь, обещанную моей матерью. Ах, поверьте, падре, я чувствую - бог отказывает мне в любви, которой я жажду, потому что мстит мне...

Почва уходит у меня из-под ног, мысль моя рвется, воля слабеет, и вянет вера моя в бога.

Пошлите мне, падре, пошлите хоть издали доброе слово и благословение! Никогда я так не нуждался в них, как теперь...

* * *

Звенят струны гитары в улочках толедского гетто. В темноте, позади певца, притаились две человеческие фигуры. Лунный свет падает на низенький балкон, девичье лицо просвечивает сквозь муслиновое покрывало.

В тени вашей дни коротать - наслажденье,

Дыханием вашим напиться,

Смиренно целуя стыдливые ваши ресницы

И кос наважденье...

Молодая еврейка слушает, улыбаясь тому, кто стоит в тени у ее ног, и бросает певцу цветок. Тот, поцеловав цветок, прикрепляет его к груди.

- Эстебан, ты меня слышишь? - доносится шепот с балкона.

- Да, Эстер, слышу и томлюсь. Уже целую неделю не обнимал я тебя. Ты обещала, что этой ночью...

- Приходи в полночь - войдешь ко мне. Хочешь?

- Спасибо, любовь моя!

Луна проплывает сквозь тучи, время влачится к полуночи, и, когда бьет двенадцатый час, под балконом Эстер появляется тень: Эстебан ждет, а позади него - те же две темные фигуры, Мигель и Каталинон.

Я воплощусь сегодня в какого-то Эстебана, думает Мигель, и войду к его возлюбленной. Наконец-то узнаю, как любят те, кому любовь дарит непреходящее блаженство, а не пустоту, не горечь, как мне. Наконец-то познаю настоящее счастье. Скоро, красавица, сожмет тебя в объятиях новый Эстебан, и ты откроешь ему великую тайну. Пусть непрошеный гость - только б узнать то, что я так жажду узнать!

Дверь на балкон приоткрылась, луна как раз зашла за тучи, и мрак душит город.

- Эстебан!

- Я здесь, Эстер, - откликается тот.

С балкона соскальзывает веревочная лестница.

Каталинон хватает Эстебана за горло, зажав ему рот, и оттаскивает к стене. Мигель поднимается по лестнице.

- Красивую песню ты спел мне, Эстебан, - шепчет девушка, вводя Мигеля к себе. - Я люблю тебя. Приди же...

Девушка льнет к мужчине, подставляет для поцелуя уста.

Мигель целует ее.

- О милый! - шепчет Эстер. - Ты еще никогда не целовал меня так! Голова моя кружится...

- Я целую всегда одинаково, - разочарованно шепчет Мигель.

- Нет, нет - сегодня намного слаще, чем всегда...

- Теперь ты поцелуй меня, как только умеешь, - просит Мигель.

Поцелуй ее долог и полон страсти.

О, вот и вспыхнула пламенем кровь! Боже мой, неужто я наконец узнаю вкус счастья?

У изголовья ложа мерцает маленький светильник, льет слабый свет. Мигель поспешно задул его, и комната растворилась во мраке.

- Зачем ты погасил, Эстебан?

Под его руками рассыпалась высокая прическа, и пышные волосы девушки, умащенные ароматным маслом, накрыли ей плечи и спину.

- Когда я был у тебя в последний раз, - шепчет Мигель, дрожа от желания узнать то, что он хотел, - какие прекрасные слова говорила ты мне, Эстер?

- А ты уже забыл?

- О, я помню. Но хочу слышать их снова и снова.

- Я говорила тебе, что люблю, что твоя, что думаю о тебе дни и ночи...

- И больше ничего? - вздохнул Мигель.

- Ничего? Этого тебе мало?

- Ах, нет, нет, это прекраснее всего, что я мог бы услышать. Но не сказала ли ты это как-нибудь иначе?

- Нет - именно этими словами.

Тяжело вздохнул мужчина. Все то же, все то же...

- Ты любишь меня все теми же словами...

- Разве это плохо? Слова удваивают любовь!

- А что говорил тебе я, Эстер?

- То же самое, что и я.

- Да, да... А что я чувствовал?

- Как странно ты спрашиваешь... Разве сам не знаешь? Ты задыхался от счастья, обнимал колени мои, шептал: "Нет человека счастливее меня, Эстер!"

- Нет человека счастливее меня, - машинально повторяет Мигель, и пустота ощеривает на него зубы.

Он превозмогает себя. Но прикосновение женщины меняет его настроение. Девичье тело жжет, возбуждение Мигеля возрастает.

- Любишь меня, Эстебан?

- Люблю, Эстер, - шепчет Мигель, напряженный от нетерпения. Может быть, все-таки вдруг откинется покров с тайны, и я прозрею, познаю...

- Эстер, Эстер, я хочу огромного, бесконечного счастья!

- Я слышу тебя словно издалека. - И девушка привычным движением привлекает его к себе. - Да, я хочу дать тебе огромное счастье...

- Ну вот, тут мы в безопасности, благородный сеньор, - обращается Каталинон к связанному человеку, лежащему у его ног. - Тут какая-то беседка, со всех сторон сад, со всех сторон ночь. Может, это сад вашей Эстер. Может, вы тут все знаете лучше меня? Ах, я и забыл, что когда вязал вас, то заткнул вам ротик, и вы не можете мне ответить. Сами понимаете - моему господину, который сейчас обнимает вашу невесту, вовсе не нужны ничьи крики. Чего вы дергаетесь, ваша милость? Лежите спокойно, не то ремни врежутся в тело. Но мне вас жаль, сеньор. И если вы поклянетесь, что не поднимете шума, я вытащу кляп у вас изо рта. Да? Вы киваете? Что ж, попробуем, но помоги вам бог, если вы хоть пикнете. Чувствуете это острие у себя на груди? Так вот, сударь, это нож, и клинок у него длиной в девять дюймов. Так что берегитесь!

- Кто твой господин? - выдавил из себя Эстебан, едва Каталинон освободил его рот.

- О, мой господин - отличный господин. Он и вашей невесте понравится, ручаюсь...

- Негодяй! - крикнул было Эстебан, но острая боль пресекла его голос.

- Не говорил ли я вам, что у меня славный нож?

- Твой господин - христианин? - прошептал пленник.

- Конечно. Да еще какой! Из древнего, знатного католического рода.

- О Адонаи! Эстер с христианином! Какой ужас! Какой позор!

- Понимаю, - кивает Каталинон. - Ваша милость - тайный иудей. Мой господин будет доволен. Еврейки у него еще не было, насколько я знаю, так как евреи могут жить в Испании только тайно.

- И не будет! - сипит Эстебан. - Эстер, конечно, подняла уже на ноги весь дом...

- Вряд ли, сеньор! Повсюду тихо, ни шороха...

- Или пронзила его булавкой, которую я ей подарил! Твоего господина, видимо, уже нет среди живых!

- Вот и видать, что вы не знаете моего господина, - спокойно отвечает Каталинон.

- Я дам тебе десять эскудо, если развяжешь меня! - со стоном молит Эстебан. - У меня есть золото...

- Золото?

- Двадцать эскудо!

- У моего господина хватит золота и для тебя, и для меня. Мой господин - дон Мигель граф Маньяра.

- Помогите! - закричал Эстебан.

Каталинон крепче надавил на рукоять ножа и засунул кляп пленнику в рот.

- Неблагодарный вы человек и только ухудшаете свое положение. Ну, теперь говорить вы больше не можете, а думать думайте что угодно.

Как прежде, так и сейчас: разочарование. Ни намека на длительное счастье. Опять - те же руки вокруг шеи, те же поцелуи, те же ласки, и ничего более. Горько во рту, пусто в душе. Отвращение...

- Прощай, Эстер! - громко сказал Мигель.

Девушка вздрогнула при звуке чужого голоса.

- Эстебан, Эстебан, ты ли это, милый?

Учащенное дыхание, бешеное биение крови в висках, чирканье кресала, свет - чужое лицо...