Мария Романушко - Там, где всегда ветер Страница 48

Наверное, всё это странно читать кому-нибудь из нынешних подростков, в начале XXI века. Их ответы на этот вопрос были бы много разнообразней…

Многие из нас очень переживали, что опоздали родиться: не повоевали в гражданскую войну, не посражались в Отечественную. И в революции не участвовали, и дедушку Ленина не успели повидать… Кто был нашим кумиром? Павка Корчагин, конечно. Чапаев. Мересьев – безногий лётчик. Страстный революционер Овод. Ещё тургеневский Базаров, такой сильный человек, презирающий разные сантименты.

…Итак, в Германию поехала моя одноклассница Арина со своими родителями. И когда они через два года вернулись, и Арина стала опять ходить в наш класс, она чуть ли не каждый день приходила в школу в каком-нибудь новом свитере, связанном её мамой. Ведь её мама в Германии от скуки только этим и занималась. «Вот ужас-то! – говорила моя мама. – Неужели и со мной могло такое случиться?! Вряд ли, конечно… Сошла бы с ума от нечего делать, вот и всё».

Сломанные стулья

Наш седьмой «А» класс учится в этом году в спортивном корпусе. Все остальные классы – в основном корпусе, а мы – в приятном уединении. (Хотя некоторые девочки, которые влюблены в старшеклассников, страдают в этой ссылке). Просто в основном корпусе уже не хватает помещений – столько в школе народу. В городе строят ещё одну школу.

В спортивном корпусе, кроме спортивного зала (он же – актовый), находятся мастерские, столярная и слесарная. И кабинет биологии (он же – кабинет зоологии и анатомии). Мы учимся как раз в этом кабинете – среди шкафов с чучелами и коллекциями насекомых, среди микроскопов и гербариев. Ещё в этой комнате обитает скелет, существо безвредное, но, на мой взгляд, мало симпатичное. Зато его обожают наши мальчишки! Скелет – их приятель по разным розыгрышам. А вокруг, по стенам кабинета, висят многочисленные плакаты, изображающие устройство разных живых организмов… В этом кабинете, кстати, нет чёрных деревянных парт, выкрашенных масляной краской, за которыми мы просидели все предыдущие годы. Здесь – столы и стулья – такая вот «вольность» обстановки, и мы от этого чувствуем себя взрослыми. С этого года мы – старшеклассники.

Окна класса выходят на спортивную площадку. Сейчас затянувшееся бабье лето, уроки физкультуры проходят на площадке, целыми днями за нашими окнами кто-то бегает, прыгает, швыряет мяч в баскетбольное кольцо, так что мне есть чем развлечься на скучных уроках. Как будто целыми днями смотрю интересное кино… Удивительно жаркая, солнечная осень в этом году, и окна кабинета почти всегда раскрыты… Их закрывают дежурные, после уборки кабинета, когда уходят последними.

Приходим как-то утром, а одно из окон – нараспашку! В кабинете полный разгром: всё перевёрнуто, дверцы шкафов распахнуты, чучела валяются на полу, в зубах скелета – недокуренная папироска… И сломано много стульев.

Пришла Марьюшка. И тут же стала кричать на Кольку. (Последнее время она вообще часто кричит, стала какая-то нервная, чуть что – сразу делается красной и кричит…)

Почти в каждом классе есть свой «козёл отпущения». Если что-то случилось – все шишки тут же сыплются на него… виноват – не виноват… Таким «козлом отпущения» в нашем классе был Колька. Как-то так сложилось. Судьба его определила на эту роль, что ли. Может, потому, что семья была у него неблагополучная: родители попивали, а сам он иногда хватал двойки. Поэтому у наших учителей сразу такая мысль возникала: ну, этот из некачественной семьи, стало быть, он во всём и виноват… Кольку всегда было жалко.

Так и в этот раз. Почему-то ни на кого Марьюшка не подумала, а на него – сразу. Тут же решила, что это именно он, Колька, под покровом вечерней тьмы проник в кабинет (небось, и окно специально для этого оставил открытым!) и устроил тут погром. Очень, очень она ругала его за сломанные стулья, не обращая внимания на Колькины чистосердечные оправдания:

– Да не ломал я эти стулья! Зачем мне их ломать?!

Действительно, зачем ему было ломать стулья в своём родном классе? Зачем ему было выпотрашивать шкафы? Он же не сумасшедший! И не дурак. И не злодей. Конечно, в класс залезли чужие – может, техникумские, может, с хуторов кто-то приходил – гоняли вечером мяч на спортплощадке и их привлекло по оплошности не закрытое окно…Явно тут повеселились чужие.

Но Марюшка Кольку не слушала. Выгнала его с урока и велела завтра без родителей в школу не являться. Сказала, что если придёт без родителей – то будет опять выгнан с урока. И так до тех пор, пока не придёт с родителями, и пока родители не заплатят за поломанные стулья. Пока не возместят школе ущерб, причинённый Колькой (а кем же ещё?!)

На следующий день Колька пришёл, естественно, без родителей. Скоро звонок на первый урок. Скоро придёт Марьюшка – выгонять Кольку. Класс взбудоражен. Обсуждаем: как помочь Кольке? Договорились: когда Марьюшка скажет ему: «Вон из класса!» – мы все встанем и выйдем из класса вместе с Колькой. Все – как один! В знак солидарности и в знак протеста.

Приходит Марьюшка. Спрашивает Кольку: «Привёл родителей?» – «Нет». – «Вон из класса!»

Колька понуро плетётся к двери… Я подымаюсь из-за стола и говорю с вызовом:

– Тогда выгоняйте и нас всех!

И иду из класса вслед за Колькой. Одна.

Больше не вышел никто…

Только Марьюшка выскочила вслед за нами с криком:

– К директору! Оба!… Теперь я понимаю, что вы оба этим занимались!…

Ну, потащила она нас к директору. А директор у нас пожилой, полный, спокойный. Такой милый, домашний Пётр Петрович, мы его совершенно не боимся, потому что его дочка Надя учится в нашем классе, а живут они при школе, и мы иногда заходим к Наде запросто, и Пётр Петрович для нас – не столько директор, сколько просто добрый папа нашей одноклассницы.

Когда Марьюшка впихнула меня и Кольку в его кабинет, он очень удивился:

– Что случилось, Мария Матвеевна?

И Марьюшка сразу стала кричать… она просто не могла уже спокойно говорить, она вся ушла в крик… Она кричала, что мы с Колькой устроили в классе разгром, что мы поломали стулья… да, именно мы, мы – двое, что я в этом добровольно созналась, сама вышла из класса вместе с Колькой… И так далее, и так далее…

Я чувствовала, что внутри у меня подымается какая-то горячая волна, всё выше, выше… И когда она достигла своей наивысшей точки, я вдруг ощутила полное, головокружительное спокойствие… И сказала, глядя прямо в глаза своей, ещё недавно любимой, учительнице:

– ЗАЧЕМ ВЫ ЛЖЁТЕ?

Стало очень тихо. Потому что Марьюшка больше не кричала – она лишилась дара речи. Мы продолжали смотреть в глаза друг другу – наши взгляды как будто сцепились и не могли расцепиться. Лицо Марьюшки заливало жгуче-красное зарево… Она так жутко покраснела, что мне даже стало страшно за неё…

А в следующее мгновение они уже кричали на нас оба: она и наш мягкий, спокойный директор. Я даже не подозревала, что он тоже умеет кричать…

Суть их крика сводилась к тому, что таких, как мы с Колькой, нужно воспитывать в исправительной колонии. А в школе нам не место. И – приговор: «Без родителей в школу не являйтесь!»

Это была пятница. Чёрная пятница… В субботу я в школу не пошла, прогуляла. Дома ничего не сказала. Страшно боялась криков ещё и тут. Маму и Фёдора я боялась куда больше, чем Марьюшку и директора школы.

Надо было или признаваться маме в том, что произошло, или прогуливать школу и дальше: понедельник, вторник… среду… А что дальше-то? Школа в городе одна – перейти некуда. Прогуливать тоже особо негде – не будешь же изо дня в день маяться по трём улочкам. Эх, жили б мы в большом городе!… В городе, где есть цирк, где есть парки и всякие картинные галереи. Я бы нашла, куда пойти. Я бы стала заправской прогульщицей!

Но мы жили здесь. И пойти здесь можно было только в степь… Но там сейчас пронизывающий ветер и грязь. Потому что бабье лето вдруг кончилось. Прямо в пятницу и кончилось – как будто его выключили, как будто кто-то резко перевёл стрелки на «позднюю осень».

Я не спала ночь. Эх, плохо, что Лёля от нас уже ушла в общежитие, не с кем посоветоваться…

Я злилась на Марьюшку, что она так завелась из-за этих дурацких стульев. Злилась на одноклассников. Что вот, договорились выйти вместе с Колькой, «все – как один», а вышла только я…Мне не хотелось никого видеть. Не представляла, как я приду когда-нибудь в класс, и опять буду сидеть рядом с ними, своими одноклассниками, – как будто ничего не произошло. Они мне стали не интересны и неприятны.

Но, может, и не приду я туда больше? Может, меня и вправду отправят в колонию?… Как обещали на два голоса Марьюшка и Пётр Петрович.

Я прокручивала в памяти снова и снова пятничное утро: как мы шумели-возмущались перед первым уроком в ожидании Марьюшки, и больше всех Жорка, это он кричал: «Мы все выйдем с Колькой! Все, как один!»