Франсуа Ларошфуко - Мемуары Страница 8

Я видел, что доверие королевы к герцогу Бофору и епископу Бовезскому сходит на нет. Она начала бояться крутого и надменного нрава герцога Бофора. Он не довольствовался поддержкою герцога Вандома в его притязаниях на губернаторство Бретань, которое тот оспаривал у маршала Ламейере; он поддерживал также надежды, сколь бы мало они ни были обоснованы, всех близких ему людей и даже хвалился своим всесилием в ущерб доброму имени королевы. Она знала об этом его поведении, и оно ее раздражало; однако она все еще щадила герцога Бофора и не решалась расстаться с ним так скоро после того, как сама доверила ему попечение о своих детях. Кардинал Мазарини ловко пользовался промахами своих врагов; королева, тем не менее, все еще не могла отважиться открыто высказать свое отношение к ним.

Король прожил три недели после того, как принял соборование: столь длительное его угасание умножило тайные происки; его смерть вскоре заставила их выйти наружу. Она наступила 14 мая 1643 года, в тот же день недели, в какой тридцать три года назад он взошел на престол. На следующий день королева привезла своего сына в Париж. Два дня спустя {19} с согласия Месье и Принца Парламент провозгласил ее регентшей, не посчитавшись с декларацией покойного короля. Вечером того же дня она назначила кардинала Мазарини главою Совета, и легко представить себе, как эта новость удивила и потрясла противную ему партию. Первой заботой Кардинала было принести и жертву королеве г-на де Шавиньи и переложить с себя на него всю вину за королевскую декларацию, и это - несмотря на давние связи и недавнюю клятву в дружбе навеки, которою они обменялись. Г-ну де Шавиньи было приказано сложить с себя должность статс-секретаря и передать ее в руки г-на де Бриенна, {20} тогда как у г-на де Бутилье {21} отняли заведование финансами. Так как я не собираюсь дать подробное описание всего происходившего в столь бурные времена, я удовольствуюсь сообщением только касающегося лично меня или того, чего мне, по меньшей мере, довелось быть очевидцем.

Первая милость, после смерти короля испрошенная мною у королевы и дарованная ею, - это возвращение ко двору графа Миоссанса {22} и прекращение следствия по делу о поединке, на котором он убил Вилландри. Королева щедро расточала мне знаки своих дружеских чувств и своего доверия; больше того, она неоднократно убеждала меня, что для нее вопрос чести, чтобы я был ею доволен, и что во всем королевстве не найти ничего достаточно ценного, чтобы достойно вознаградить меня за мою службу.

Герцога Бофора поддерживала его мнимая влиятельность и еще больше общее и малообоснованное представление о его заслугах и доблести. Большинство приближенных королевы примкнуло к нему; я поддерживал с ним добрые отношения, но, хорошо зная его, не стремился сойтись с ним на короткую ногу. Двор, как я указал выше, разделялся на его сторонников и сторонников кардинала Мазарини, и ожидалось, что возвращение г-жи де Шеврез вследствие дружбы, неизменно питаемой к ней королевою, склонит чашу весов либо в ту, либо в другую сторону. Впрочем, и отличие от остальных я отнюдь не считал влияние г-жи де Шеврез столь всесильным: королева в разговорах со мной отзывалась о ней с заметною, холодностью, и я отчетливо видел, что ей было желательно, чтобы возвращение г-жи де Шеврез во Францию задержалось. Из-за прямого запрета, выслушанного ею от короля незадолго до его смерти, мне стоило немалого труда убедить королеву согласиться на возвращение г-жи де Шеврез ко двору. Королева сказала мне, что любит ее по-прежнему, но, потеряв вкус к развлечениям, объединявшим их в юные годы, опасается показаться ей изменившейся, а также, что знает по опыту, насколько г-жа де Шеврез питает страсть к интригам, способным нарушить спокойствие Регентства. Королева добавила к атому, что г-жа де Шеврез вернется, без сомнения, раздраженной доверием, которое она оказывает кардиналу Мазарини, и с намерением ему повредить. Я говорил с королевою, быть может, более вольно, чем должно: я указал, какую тревогу и какое удивление вызовет в обществе и среди ее давних приверженцев столь внезапно совершившаяся в ней перемена, когда все увидят, что первые проявления ее власти и строгости обрушились на г-жу де Шеврез. Я живо изобразил ее привязанность к королеве и преданность ей, ее услуги на протяжении многих лет и длинную череду злоключений, которые они на нее навлекли; я молил королеву подумать о том, на какое непостоянство сочтут ее способною и какое истолкование получит это непостоянство, если она предпочтет кардинала Мазарини г-же де Шеврез. Наш разговор был долгим и горячим; я хорошо видел, что порою гневлю королеву, но так как у меня еще сохранялась большая власть над ее волею, я добился желаемого. Она поручила мне выехать навстречу г-же де Шеврез, которая возвращалась из Фландрии, и склонить ее к поведению, соответствующему пожеланиям королевы.

К кардиналу Мазарини тогда относились еще несколько свысока, и составилась тесная группа придворных, главным образом из числа тех, кто при жизни покойного короля сохранял преданность королеве; их назвали Высокомерными. Хотя в эту группу пошли люди различных взглядов, звания и рода занятий, все они сговорились между собой быть врагами кардинала Мазарини, прославлять воображаемые добродетели герцога Бофора и быть блюстителями превратно понимаемой ими чести, право устанавливать кодекс которой присвоили себе Сент-Ибар, Монтрезор, граф Бетюн и некоторые другие. На свою беду я был с ними в дружеских отношениях, не одобряя, впрочем, их поведения. Встречаться с кардиналом Мазарини было в их глазах преступлением, но я во всем зависел от королевы, а она уже как-то приказала мне свидеться с ним и настойчиво выражала желание, чтобы я виделся с ним и впредь. Поскольку мне хотелось избегнуть осуждения Высокомерных, я молил королеву одобрить, чтобы учтивость, которую она мне предписывала, простиралась лишь до известных пределов и чтобы мне было позволено заявить Кардиналу, что я пребуду его покорным слугой и доброжелателем, пока он по-настоящему будет печься о государстве и о службе королеве, но что перестану быть таковым, как только он станет поступать вразрез с тем, что должно ожидать от человека порядочного и достойного того положения, которым она почтила его. Все, что я говорил, королева нашла превыше всяких похвал, и то же самое, слово в слово, я повторил Кардиналу, которому угодил, видимо, не в пример меньше и который позже побудил ее усмотреть злокозненность в том. что, предлагая ему свою дружбу, я поставил ее в зависимость от стольких условий. Впрочем, тогда она даже не намекнула на это и выразила мне свое полнейшее одобрение.

Я выехал навстречу г-же де Шеврез и нашел ее в Руа. Монтегю, англичанин, прибыл туда прежде меня с поручением Кардинала передать ей от его имени всяческие любезности и посулы, которые могли бы склонить ее к дружелюбию и привлечь на его сторону. Она попросила меня воздерживаться в присутствии Монтегю от откровенных суждений. Я изобразил ей, насколько мог точно, положение дел: рассказал об отношении королевы к кардиналу Мазарини и к ней самой; я предупредил, что нельзя судить о дворе по ее давним знакомым и неудивительно, если она обнаружит в нем множество перемен; посоветовал ей руководствоваться вкусами королевы, поскольку та, вероятно, их не станет менять; я указал, что Кардинала не обвиняют ни в каком преступлении и что он не причастен к насилиям кардинала Ришелье; что, пожалуй, лишь он один сведущ в иностранных делах; что у него нет родни во Франции; что он слишком хороший придворный, чтобы не постараться завлечь ее всем, чем только сможет, и что, если он это сделает, на мой взгляд, ей подобает принять его предложения, дабы его поддерживать, буде он окажется верен исполнению своего долга, или воспрепятствовать ему от него отклониться. Я также добавил, что не так-то просто найти людей, настолько известных своими способностями и честностью, чтобы можно было отдать им предпочтение перед кардиналом Мазарини. Я обратился к ней с настоятельным увещанием никоим образом и ни при каких обстоятельствах не подавать ни малейшего повода королеве подумать, будто она, г-жа де Шеврез, возвратилась с намерением руководить ею, ибо это и есть главнейшее обвинение, коим чаще всего пользуются враги герцогини, чтобы ей повредить. Я указал, что ей надлежит направить все свои помыслы только на то, чтобы снова занять в уме и сердце королевы то место, которое у нес попытались отнять, и оказаться в состоянии защитить или свалить Кардинала смотря по тому, будет ли более полезным для общества сохранение за ним власти или его низложение.

Г-жа де Шеврез заявила, что будет неуклонно следовать моим советам. Она прибыла ко двору в этой решимости, и, хотя была принята королевою со многими изъявлениями дружбы, мне было нетрудно заметить различие между радостью королевы по случаю свидания с нею и той, какую она когда-то испытывала, беседуя со мною о герцогине. Г-жа де Шеврез, однако, этого различия, естественно, не заметила и возомнила, что ее присутствие мигом развеет все то, в чем против нее преуспели ее враги. Герцог Бофор и Высокомерные еще больше укрепили ее в этой мысли, и они решили, что объединенными силами легко справятся с кардиналом Мазарини прежде, чем он окончательно утвердится, Этот союз и некоторые явленные королевой свидетельства нежности и доверия побудили г-жу де Шеврез рассматривать все хитроумные подольщения Кардинала как доказательства его слабости, и она вообразила, что достаточным ответом на них будет не выказывать ему открытой враждебности и что для того, чтобы его неприметно свалить, не требуется ничего больше, как вернуть г-на де Шатонефа. Его здравый смысл и многолетний опыт в делах были хорошо известны королеве; он претерпел суровое заключение за приверженность к ней; он был тверд и решителен; он любил государство и более, чем кто-либо другой, был способен восстановить старинную форму правления, которую кардинал Ришелье начал изничтожать; он был теснейшим образом связан с г-жой де Шеврез, и она отлично знала вернейшие способы подчинить его своей воле. Итак, она принялась настойчиво добиваться его возвращения и так же настойчиво хлопотать о предоставлении герцогу Вандому его прежнего губернаторства Бретань {23} или о пожаловании ему, как возмещение за него, должности генерал-адмирала. Тогда же, чтобы рассчитаться со мной за все, чем она почитала себя обязанной мне, и вместе с тем создать в обществе выгодное мнение о присущем ей чувстве благодарности и о своей влиятельности, она с горячностью предложила королеве изъять из рук герцога Ришелье {24} управление Гавром и передать его мне, на что королева изъявила согласие. Посредством этого полезного для королевы назначения г-жа де Шеврез сотворила бы мне добро и одновременно чувствительно задела бы родню кардинала Ришелье. Королева, однако, не была в состоянии предпринять столь важный шаг без одобрения кардинала Мазарини. Тот вознамерился мне повредить и весьма ловко проделал это, сказав королеве, что, неизменно послушный ее желаниям, он готов был бы исполнить и это, но не может удержаться от сочувствия к фамилии кардинала Ришелье и не испытывать крайней горести при виде ее унижения; что королева слишком обязана мне признательностью, чтобы не сделать для меня чего-нибудь исключительного, и что нет никого, для кого он столь же искренне хотел бы любых ее милостей, лишь бы только я не обездолил фамилию Ришелье. Хватило бы и менее веских доводов, чтобы остановить королеву. Тем не менее это дело ее затрудняло: она не отваживалась показать г-же де Шеврез, что нарушает свое обещание, но еще меньше могла решиться пойти наперекор желаниям кардинала Мазарини. Поддержанная Кардиналом г-жа д'Эгийон не упустила ни малейшей возможности оградить свои интересы: через м-ль де Рамбуйс {25} она надоумила королеву предложить мне должность главноначальствующего галерами. Кардинал, прибегнув к хитрой уловке, впоследствии применявшейся им в стольких случаях, задумал открыть мне другие виды на должность, чем те, что были передо мной, и побудить меня оставить мысль об обещанном Гавре, соблазнив более отдаленными надеждами, осуществлению которых он мог бы с большей легкостью помешать. Он знал мой ответ на предложения г-жи д'Эгийон, а именно, что я не просил ни Гавра, ни галер, но помышляю только о том, чтобы королева использовала меня на таком месте, где бы я был всего полезнее ее службе, и что такое назначение было бы мне более всего по душе. Королева вслед за тем заявила о своем желании приобрести у маршала Грамона его должность полковника королевских гвардейцев, чтобы передать ее мне. Предлагалось, кроме того, вернуть герцогу Бельгарду должность главного шталмейстера, на которую он сохранил права, с предоставлением ее мне, когда она станет свободной. Столько различных надежд, поданных мне почти одновременно и тотчас же у меня отнятых, навлекли на меня много зависти, не доставив ни одного назначения, и я хорошо понял, что королева прониклась намерением Кардинала тешить меня пустыми посулами. Она больше не говорила со мной о делах, но постоянно заставляли себя расточать уверения в своих дружеских чувствах ко мне. Больше того, когда я как-то попросил ее совета, то услышал и ответ, что, дабы избавить меня от труда обращаться к ней с подобными просьбами, она наперед подает мне решительно все советы - какие только могут пойти мне на пользу. Из этой ее благосклонности я, однако, не извлек ни малейшей выгоды, ибо в течение двух месяцев, пока она сохранялась, мне не представилось надобности ею воспользоваться. В это самое время был опасно ранен Гассьон, {27} впоследствии маршал Франции. Королева тотчас же предназначила мне его должность командира полка легкой кавалерии, говоря, что жалует меня ею не в возмещение своего долга передо мной, а затем, чтобы я с большей приятностью дожидался того, что она хочет для меня сделать. Я узнал, что этой должности домогается для одного из своих братьев г-жа де Отфор, и умолил королеву пойти навстречу ее ходатайству и помышлять лишь о том, чтобы назначить меня на такое место, где я имел бы возможность служить ей с особою пользой.