Стефан Хвин - Ханеман Страница 9

Она шла, обняв притулившихся к ней дочек, а слезы текли по ее щекам. Хорошо хоть Альфред, поглощенный лавированием среди заваливших тротуар сугробов, не оглядывался. Она видела его сгорбленную спину, покачивающийся черный узел, перехваченный холщовыми лямками от старого рюкзака, помнившего еще первую мировую и бои на Сомме. В глубине улицы под дрожащим мутным заревом, расползавшимся бледной болезненной розовостью по восточному краю неба, вдоль черных стен домов, в которых не горел свет (лишь кое-где в подвальных оконцах мерцали огоньки керосиновых ламп), брели, не отбрасывая тени, темные фигуры, навьюченные рюкзаками, волокущие за собой на железных санках обвязанные веревками и проволокой тюки, и вся эта вереница в молчании двигалась под колышущимся небом в сторону Брёзена и Нойфарвассера, туда, где около волнореза должны были ждать транспортные суда. Но когда они вышли на аллею с трамвайными рельсами, ведущую прямо к морю, впереди открылся ослепительный столб бьющего в небо огня, при виде которого они так и вросли в истоптанный снег, а Ханеман подошел к господину Вальману: "Элеваторы?" Господин Вальман покачал головой: он хорошо знал этот район, тут, неподалеку от водонапорной башни, жил его брат, так что, поправляя на плечах лямки, он только пробормотал: "Нет, наверно, склады в Нойфарвассере", а это означало, что дело обстоит гораздо хуже, чем если бы горели элеваторы, поскольку теперь набережная возле устья канала до самого моря освещена ярким пламенем и наблюдателям с холмов Мюггау видна как на ладони западная часть порта - того и гляди артиллерия перенесет огонь с железнодорожных путей вблизи Вайхзельмюнде и острова Хольм на восточную окраину Брёзена, на лес и затем на Вестерплатте.

Но этого ни господин Вальман, ни Ханеман не произнесли вслух, да и зачем было говорить - просто надо спешить, чтобы как можно быстрее добраться до порта, даже если произошло самое худшее; незачем было говорить, тем более что девочки при виде далекого огненного столба над крышами Нойфарвассера чуть повеселели, как будто этот столб, подпирающий небо коричневым жаром, показался им куда менее грозным, чем зрелище черных улиц в окрестностях виадука, где пространство со всех сторон было замкнуто домами, в которых не светилось ни одного окна.

И они зашагали по обледенелой мостовой, больше глядя под ноги, чем на этот зловещий свет над портом, а по аллее вблизи и поодаль, за ними и перед ними двигались в сторону Брёзена черные группки таких же, как они, путников, осторожно ступающих по скользкому снегу, опирающихся на трости, зонты, бамбуковые лыжные палки, на деревянные рейки, впопыхах приспособленные для дорожных надобностей, а над ними, вверху, высоко-высоко, темнота монотонно повторяла свист пролетающих снарядов, которые падали на белые от снега поля аэродрома, примыкавшие на севере к лесу в Глеткау. Над равниной между Лангфуром и Оливой висела гигантская туча дыма, подсвеченная снизу далекими пожарами, будто горела уже не восточная окраина Цоппота, а сам Готенхафен.

За перекрестком, около водопровода, господину Вальману удалось остановить один из грузовиков, едущих к морю из мастерских "Хинц и Вебер" на Хохштрис, и теперь Ханеман, стоя за кабиной большого "мерцбаха", смотрел через прореху в брезентовом тенте на неуклонно приближающееся дрожащее море огня над портом. Госпожа Вальман, забившаяся в угол кузова, гладила по голове Марию. Господин Вальман, едва различимый в темноте, прижимал к себе Еву. Старый "мерцбах" подскакивал на замерзших колеях, и приходилось поминутно хвататься за железные прутья каркаса под вздувающимся брезентом. Вдруг они въехали в улицу, освещенную ярким мерцающим заревом, по обледенелой мостовой метнулись зыбкие тени безлистных деревьев, с правой стороны из развороченной взрывом крыши били вверх огненные фонтаны.

Из-за этого раздражающе неугомонного сверкания Ханеман не узнал места, до которого они доехали. Какое-то длинное неоготическое строение проплыло за деревьями, мелькнули залитые красными отблесками огня окна, за углом они увидели неподвижную глыбу выгоревшего внутри танка с открытым люком бронебашни. Грузовик резко сбавил скорость, огибая разбросанные по мостовой деревянные ящики, потом под колесами звякнули латунные гильзы, толпа нехотя расступалась перед капотом машины, но, когда они подъехали к широко распахнутым железным воротам, грузовик застрял среди узлов, чемоданов, коробок, загромождающих мостовую. Нагруженные своими пожитками люди запрудили почти всю площадь у входа в порт, и хотя кое-где сверкали жандармские штыки, насаженные на дула винтовок, даже желтый пропуск с печатями, которым шофер размахивал перед носом у офицера в длинной шинели с бляхой на груди, не произвел никакого впечатления, поскольку никто не мог сдвинуться с места такая была толчея между кирпичной оградой и стеной пакгауза, в полукруглой матового стекла крыше которого чернели звездчатые дыры, пробитые осколками снарядов.

Ханеман ожидал гораздо худшего - паники, визга детей, женских криков, - но толпа, видневшаяся сквозь прореху в брезенте, пока еще оставалась неподвижной и безмолвной. Где-то там, дальше, вероятно, была пристань, однако Ханеман нигде не мог высмотреть очертаний "Бернхофа".

Шофер высунулся из кабины: "Дальше не проехать!" - и мужчины спрыгнули на снег, чтобы помочь госпоже Вальман, которая подала им сверху девочек, больше напуганных видом толпы, чем пляшущими над исковерканной крышей по другой стороне улицы огненными языками, разбрасывающими яркие искры. Запах горящего мазута, смешанный с запахом сажи, был таким едким и тошнотворным, что девочки тут же заткнули себе носы пальцами в шерстяных перчатках. "Держитесь возле меня! - крикнула госпожа Вальман. - Не дай нам бог потеряться, - и они прильнули к ней, схватившись за ее пальто. - Альфред, узнай, сколько придется тут ждать". Господин Вальман направился было к воротам, но Ханеман удержал его: "Оставайтесь с ними". Он протолкался через иззябшую толпу к офицеру с бляхой на груди, но узнал только, что "Бернхоф" сегодня точно не войдет в порт (эвакуирующихся будут перевозить на борт транспорта буксирами). Невольно он пробормотал: "Но это же затянется на много часов!" Офицер даже не взглянул на него: "Чего вы хотите, если бы "Бернхоф" вошел тут в канал..." Значит, это может затянуться надолго? Госпожа Вальман ужаснулась. Хорошо хоть, девочки тепло одеты, но стоять невесть сколько на морозе, в истоптанном снегу, облепляющем обувь?

Единственное, что они могли сделать, это найти себе место на погрузочной платформе у стены пакгауза, под железным козырьком, где на бетонном полу не было снега, и пристроиться там между людьми, закутанными в одеяла и шубы, так, чтобы девочки смогли сесть на чемодан и прислониться спиной к тюку. Но шепот женщины в рыжей шубке, которая начала молиться возле них, широко раскрытыми глазами уставившись в огонь на другой стороне улицы, так напугал Марию и Еву, что они прижались друг к дружке, точно два дрожащих от холода воробушка. Только сейчас, когда морозный воздух начал щипать щеки и вылетать белым облачком изо рта, им стало по-настоящему страшно. Госпожа Вальман обняла дочек одной рукой, но что она могла сделать? Господин Вальман погладил ее по спине, а потом - хотя никто еще не проголодался - вытащил из кармана два кусочка хлеба, завернутых в желтую пергаментную бумагу, и девочки принялись жевать горьковатый ржаной мякиш, постепенно успокаиваясь. Госпожа Вальман погладила руку мужа в благодарность за то, что ему это пришло в голову.

Ханеман же протиснулся между сидящими у стены людьми и, обходя картонные чемоданы, рюкзаки, тюки с постелью, узлы, ящики с приделанными железными ручками, добрался до конца платформы. Оттуда видна была черная полоса противоположного берега канала, но пока он пытался разглядеть, не движется ли что-нибудь в темноте за волнорезом, воздух задрожал и грохот рвущейся шрапнели смешался со звоном разлетающихся оконных стекол. Толпа на площади всколыхнулась, пожалуй больше испугавшись вопля раненой женщины, чем грома взрывов, прокатившегося над каналом. Дождь осколков зашуршал по воде и забарабанил по стеклянной крыше пакгауза. Девочки пронзительно закричали, увидав на снегу в нескольких шагах от платформы черный размазанный след, тянущийся за ногой женщины, которую тащила, взывая о помощи, ее мать. Госпожа Вальман обеими руками обхватила дочек, отец загородил их тюком, но, прижавшись к материнскому пальто, они продолжали кричать, оглушенные грохотом, свистом вспарывающего воздух железа, треском раздираемой осколками жести. Шрапнели одна за другой вспыхивали над башней портового управления.

Пока еще снаряды ложились далеко, пока еще они не достигали цели, но в биноклях наблюдателей на холмах Мюггау эти точечные вспышки, появляющиеся на шкале между цифрой 5 и цифрой 10, эти вспышки, беззвучно расцветающие над пакгаузами и фермами кранов в Нойфарвассере (эхо взрывов долетало до холмов только через несколько минут), уже превращались в команды: наводчики перемещали прицелы установленных на Циганкенберге гаубиц на один-два миллиметра влево, так, чтобы следующие снаряды, подаваемые подносчиками, полетели прямо на крыши справа от огненного столба.