Николай Почивалин - Летят наши годы

Почивалин Николай Михайлович

Летят наши годы

Николай Михайлович ПОЧИВАЛИН

ЛЕТЯТ НАШИ ГОДЫ

Роман

1

Когда я выбегаю на перрон, скорый Москва - Ташкент уже смирнехонько стоит на пути.

Мягко постукивая, везет аккуратно уложенные посылки проворный автокар; неестественно крупными шагами носятся от киоска к киоску пассажиры в пижамах, прижимая к груди бутылки с кефиром и жареных куриц в промасленной бумаге; неторопливо плывет красная фуражка дежурного.

Юрка стоит у своего вагона, касаясь ногой огромного рыжего чемодана с накладными ремнями, и разговаривает с молоденькой проводницей. Лица его мне не видно, но это, конечно, Юрка. Высокий, в легком синем плаще, с копной все таких же черных, слегка вьющихся волос.

- Юрка!

Юрка вскрикивает, чемодан отлетает в сторону, и пока мы по-медвежьи обнимаемся, выворачивая друг другу руки, я разглядываю приятеля. По-азиатски загорелое, с желтизной, лицо, тронутые сединой виски, золотые коронки и совершенно прежние - из-под густых бровей - блестящие и темные, как переспелые вишни, глаза. Нет, кроме глаз, неизменными остались еще и добродушнейший курносый нос и широкие, расплывшиеся в улыбке, губы; стоит, кажется, смыть горячей водой этот крепкий, с желтинкой, загар, а с ним морщинки и изморозь на висках, заменить респектабельные коронки на молочные фасолины юношеских зубов, и Юрка снова станет таким, каким я знал его много лет назад.

- Узнал? - смеется Юрка и, так же пытливо оглядев меня, явно деликатничает: - Меняемся, старина, меняемся!...

Несколько минут спустя мы едем в такси; поглядывая по сторонам, Юрка с живым любопытством поторапливает:

- Ну, давай, давай - хвастай, что за Пенза твоя!

Я начинаю с самой высокой ноты: важный промышленный центр, химическое машиностроение, дизели, часы, велосипеды, крупное жилищное строительство... но машина свернула уже с центральной улицы, бегут деревянные домишки с палисадниками. Юрка посмеивается. Чудило такой, он судит по тому, что видит, а я рассказываю, имея в виду не только, какой город сейчас, но каким он был прежде и, главное, каким он должен стать вскоре.

- Нет, ничего город, - лукаво успокаивает Юрий. - -4 Правда, ничего!..

...Вот так, дорогие мои, погожим июльским утром встретил я своего приятеля, с которым закончили в 1939 году среднюю школу в городе Кузнецке, неподалеку от Пензы, и с тех пор ни разу не виделись. И сразу хочу предупредить, что моя повесть - всего-навсего простой, почти документальный рассказ об этой встрече и о других встречах, которые она вызвала. Рассказ о наших сверстниках, которых время свело когда-то под крышей 10-го класса "А" и затем разбросало по разным концам страны. Рассказ без добавлений и приукрашиваний - с хорошим и плохим, с большим и малым, с веселым и грустным, как все это испокон веков собирается под одним сводом, имя которому - жизнь...

Но продолжу по порядку.

Я несколько раз щелкаю в прихожей выключателем - он у нас что-то капризничает, Юрий знакомится с моими домочадцами, снимает плащ. В коричневом хорошо сшитом костюме, в белой сорочке и коричневом - в тон костюму - галстуке он кажется сейчас еще крупнее.

- Проходи, проходи, - тяну я его за руку.

- Подожди. - Юрка щелкает выключателем раз, другой, хмыкает. Хозяин! Давай отвертку.

- Да брось ты, идем.

- Давай, говорю, отвертку.

Повесив пиджак, Юрка поддергивает рукава сорочки, ловко вывинчивает шурупы.

- И не стыдно? - шепотом корит меня жена. - Безрукий совсем...

- Теперь порядок, - удовлетворенно объявляет Юрка; свет в прихожей дважды подряд загорается и гаснет.

Потом мы обедаем и, обманывая самих себя, шумно пьем коньяк, на две трети разбавленный минеральной водой: оба мы сердечники; Юрий отказался и от табака и сейчас украдкой втягивает широкими ноздрями жидкий дымок фильтрованных сигарет.

Ты хоть расскажи, где работаешь, кем, кто ты? - прошу я.

- Хм, сложный вопрос. Как бы тебе на него лучше ответить? - Юрка пытливо глядит на меня. - Работаю главным конструктором. Довольно далеко отсюда... Делаем вещи, которые, говоря фигурально, помогают тебе спокойно писать... - Словно извиняясь, приятель разводит рукой. - Все, дружище.

- Ну и шут с тобой! - как можно равнодушнее говорю я, в душе определенно досадуя: это всегда так заманчиво узнать о том, чего знать не полагается.

Все это, так сказать, подступы к главному разговору, который мы, не сговариваясь, приберегаем под конец.

- Выкладывай, кого из наших встречал? - спрашивает Юрий.

И вот мы отправляемся в увлекательное путешествие по собственной юности, с завидной легкостью пробегая туда и обратно по светлым мостам протяженностью в двадцать лет. Худощавые, подвижные, озорные, мы стоим у черной классной доски, танцуем старинные вальсы на новогоднем вечере, азартно спорим на комсомольских собраниях, а потом, взявшись за руки, всем десятым "А" идем бродить по ночному Кузнецку. Украдкой касаемся теплых локотков наших юных подружек, которые никогда не станут нашими женами; струятся в майском небе загадочные звезды, звенят в гулком весеннем воздухе незримые крылья наших помыслов и надежд...

- Стоп, стоп! - останавливается Юрий. - Фотография цела?

- Что за дурацкий вопрос! Конечно.

- Тащи сюда.

Отодвинув закуски и рюмки, мы кладем на стол большую, пожелтевшую по краям фотографию и, стукаясь лбами, начинаем разглядывать ее.

Фотограф расставил нас в четыре яруса. Позади стоят самые рослые ребята, в том числе и Юрий - гвардия нашего класса; затем - пониже, середнячок, в котором нахожусь и я, остроскулый, близоруко прищурившийся (фотографироваться в очках казалось стыдно), до смешного непохожий на нынешнего. В третьем ряду сидят педагоги, а еще ниже в самых непринужденных позах устроились девчата.

С теплым чувством разглядываем мы лица друзей, с которыми проучились десять лет и с которыми буйно планировали свое будущее. Ну, что же! Времени свойственно многое переиначивать по-своему; не у всех у нас жизнь сложилась так, как думалось, хотелось, иных уже и вовсе кет на свете, хотя нам, живым, только-только стукнуло по сорок. Особенно поредел наш гвардейский ряд...

Юрий всклень наливает две рюмки коньяку, поднимается.

- Давай, дружище, неразбавленного.

Выпив, Юрка отламывает половину таблетки валидола и, посасывая ее. задумчиво говорит:

- Валька Тетерев, Шура Борзов... Какие ребята были!

В белых рубашках с открытым воротом, чубатые и длинношеие, они стоят на фотографии рядом, и я никогда не поверю, что их нет. Страна наша огромная, не обойти, не объехать ее всю - просто живут они где-то очень далеко, также вспоминают нас, живых, и только по нелепой случайности не встретились мы за эти двадцать с лишним лет...

- А помнишь, - спрашивает Юрий. - "Рычаг второго рода, на нем два урода"?

- Что это?

- Шура Борзов нарисовал карикатуру, а ты подписал. Между прочим, одним из этих уродов, что на рычаге болтались, был я.

- Не помню, - честно признаюсь я.

- Ты кое-что и поважнее забыл, - говорит Юрий, только что полные улыбки глаза его смотрят на меня с любопытством.

- Например?

- Например, забыл о том, что на выпускном вечере пообещал написать книжку о нашем классе.

- Ну да?!

- Вот тебе и ну да! Поклялся еще.

- Что ж тут скажешь - самонадеянный я, выходит, мальчишка был.

- Тогда наверно, а сейчас бы вроде мог.

Юрка глядит на меня в упор. Я понимаю, что все это говорится уже всерьез, начинаю сердиться.

- Да ты представляешь, как это трудно?

- Догадываюсь.

- Догадываешься!.. Один в Москве, другой в АлмаАте, третий вообще черт знает где! Как всех повидать?

- Пиши, узнавай, езди, - невозмутимо отвечает Юрка. - В этом твое дело и состоит, так я понимаю.

- А многих уже и нет.

- И об этом нужно написать.

- У тебя, я вижу, на все готов ответ. Как по полочкам раскладываешь!

- Да не злись ты, - примиряюще улыбается Юрий, и снова какое-то неуловимое движение черных ресниц сгоняет с глаз улыбку. - Дело, конечно, хозяйское, я ведь просто так.

- Да и я ничего.

- Не подумай только, будто я про такую книгу потому говорю, что о ребятах прочесть хочется. Или о себе, допустим. Чепуха это, конечно. Ну, хорош наш класс был, и слава богу. Ты на это шире посмотри, и знаешь, что получится? Ого-го, получится!...

Юрий встает из-за стола, начинает ходить по комнате.

- . Я вот к тебе ехал, времени много. Валялся и размышлял. А получается вот что. В нашем-то классе, как в капле воды, - судьба нашего поколения. Вот в чем штука! Ты подумай: мальчишками ушли на войну, юность на войне прошла. Вернулись - доучивались, работали. Всего повидали. Поседели, свои ребята уже комсомольцы. А мы - в строю! Самые работники, в самой силе! Люди рожденья двадцатых годов - это, брат, тема!

- Трудная она, эта твоя тема.

- Сказал тоже! А легкое и без нас с тобой сделают.

Юрий останавливается у книжного шкафа, разглядывает корешки подписных изданий.