Жизнь забугорная - Татьяна Окоменюк Страница 10

Мы прошли в гостиную, сели на диван. Развалившийся в кресле Вернер хлопнул два раза в ладоши и, как из-под земли, выросла Айрин (на самом деле девушку звали иначе, но супруг ее перезвал) с маленькими подушечками и стала подкладывать их супругу под жирные бока. Обложив его, как паралитика, немедленно исчезла. Спустя несколько минут хозяин хлопнул три раза, и на низком квадратном столике материализовался поднос с холодным пивом и чипсами.

Вернер самодовольно смотрел на нас, наслаждаясь произведённым эффектом. Видимо, в этот момент он чувствовал себя каким-нибудь эмиром или шейхом. Взгляд моего благоверного выражал жгучую зависть: «Вот это, я понимаю, оторвал!». Я же чувствовала себя весьма неловко, как на какой-то публичной порке.

Айрин тем временем принесла супругу пепельницу и села на пол у его ног. Покуривая, Вернер ознакомил нас со всеми достоинствами своей покупки: молчалива (общаются только жестами и хлопками), потребностей практически никаких, в постели безотказна, отличная массажистка, верна (ну, я думаю), почтительна, убирает аккуратно, без него из дому не выходит. В общем, то, что доктор прописал. Если девушка ему разонравится, он отправит её обратно или поменяет на какую-нибудь из её сестёр. Айрин заискивающе улыбалась, массируя тем временем его грязные ступни. Сюр, да и только! Мне стало до тошноты противно это средневековое кино. Я вышла из дому и улеглась в гамак Вернера, раздумывая над тем, что у совершенно непотребных арийских мужичков есть шанс реализовать свои комплексы рядом с послушными китайскими болванчиками женского пола, с коими не надо напрягаться, демонстрировать интеллект и манеры. Которых можно не замечать, а при потребности вызывать хлопком или свистком, как Сивку-Бурку.

Находясь под впечатлением увиденного, Петер устроил мне экранизацию «Рабыни Изауры» со мной в главной роли. Он сообщил, что мои самостоятельные прогулки по городу нежелательны, поиск русскоязычных друзей нецелесообразен, а звонки на родину – разорительны. Что звонить нам с дочерью разрешается не чаще раза в месяц и не дольше десяти минут. А чтоб неповадно было шастать без толку по городу, ключ от квартиры я не получу.

Вот это номер! Я – под комендатурой. Расскажи кому – не поверят. Всё свободное от общения с супругом время я должна буду проводить на вечном приколе. Я сразу же выразила бурное несогласие с объявленным мне режимом содержания. В ответ услышала, что дело, конечно, хозяйское, и если мне не подходят его условия, он позвонит завтра в управу по делам иностранцев, и я немедленно покину страну на основании § 19 закона о статусе иностранных граждан. Это был ультиматум. С данного момента наша семейная жизнь вступила в свою новую фазу под названием «Холодная война».

Часть третья

Прощание славянки

Спорить с Петером я не стала: на носу была акция удочерения Светки, являвшейся единственной возможностью её дальнейшего пребывания в стране. Переходить из отчима в отцы Петеру очень не хотелось. Как ни крути – ответственность: моральная и материальная. Языковые курсы Светлана, конечно, посещала, но кто даст гарантию её дальнейшего обучения и трудоустройства. Не сможет интегрироваться, повиснет на шее Петера тяжким грузом. Социаламт не обязан брать на себя ответственность за детей, у которых есть работающие родители.

Сомнения разъедали щёлочью его скупую душу, а время депортации Светки неуклонно приближалось. Мы обе вели себя с Петером, аки послушницы перед постригом: не спорили, к телефону не подходили, в его присутствии пытались разговаривать между собой по-немецки, остервенело пылесосили ковры, ключа от квартиры не домогались: гулять выходили через балкон (благо, жили на первом этаже).

Ни на одну из многочисленных провокаций, за которой мог бы последовать отказ от удочерения, мы не поддались. Наконец я объявила супругу, что дальше тянуть некуда: или он направляется завтра со всеми документами в ведомство по делам молодёжи, или – в банк, где снимает все мои квартирные деньги, заказывает нам билеты, и я везу дочь на родину. Там покупаю ей квартиру, помогаю устроиться и возвращаюсь. Затем ищу работу, т. к. надо будет помогать ребенку: образование у нас платное, жизненный уровень низкий – на посылках, которые мы будем ей регулярно отправлять, она долго не протянет.

Петер задумался: аргументы были вполне доходчивы. Язык цифр он понимал куда лучше, чем язык эмоций. Во-первых, он теряет детские деньги, из которых Светка не получает ни копейки на карманные расходы. Во-вторых, – мои квартирные деньги, на кои определённо имеет какие-то виды. В-третьих, перспектива регулярной материальной помощи падчерице оптимизма не вызывает. В-четвёртых, при отсутствии четвёртого ребёнка увеличивается процент алиментов на остальных трёх. В-пятых, мой выход на работу в его планы не входит. Легальные отлучки – это ненужные знакомства, вредная информация о моих правах и самое страшное – материальная независимость, под которой Петер подразумевал несанкционированную им покупку мной пары трусов.

Мой расчёт оказался верным: Светка была удочерена, получила немецкий паспорт и чудненькую фамилию Хаусманн. Закон усыновления обратной силы не имеет. Что бы теперь ни вытворял Хаусманн-старший, будущее дочери было гарантировано от катаклизмов. Германия своим гражданам помереть не позволит. Тогда я ещё не знала, что удочерение Светланы стало самым важным моментом и в вопросе моего личного пребывания в стране.

Петер же, с момента получения Светкой немецкого паспорта, совсем сорвался с цепи: устраивал истерики, пугал меня ссылкой в родные края, пытался втравить в совершенно бессмысленные политические дискуссии. Одной из его любимых была тема: «Если вы такие умные, что же вы такие бедные?». И если до удочерения Светки я не рисковала обострять обстановку, то на этот раз в качестве культурного обмена прочла супругу лекцию по истории взаимоотношений Германии и России, в которой, наряду с другой полезной информацией сообщила ему, что, несмотря на нашу бедность, немцы у нас ни одной войны не выиграли. Били мы их всегда, во все времена и эпохи: огнестрельным оружием, саблями, копьями, пиками, стрелами, дубинами и просто голыми руками.

Что же касается его претензий к нашей стране как к рассаднику коммунизма, загадившему полмира, то пора уже в его возрасте знать, что вождями и учителями нашего Ленина были немцы Маркс и Энгельс. Не начитайся Ильич в молодости их трудов, не предоставь Германия ему денежек на разжигание пожара мировой революции, были бы мы и поныне Великой Российской Империей. И не мы к немцам, а немцы к нам ездили бы на заработки, как это было при Петре и Екатерине. Так что не русские полмира загадили социализмом, а немцы, чтоб