Чёрный Саша - Сатиры Страница 11

1908

Гугенбург

Послание пятое

Вчера играло солнцеИ море голубело,И дух тянулся к солнцу,И радовалось тело.

И люди были лучше,И мысли были сладки —Вчера шальное солнцеПекло во все лопатки.

Сегодня дождь и сырость…Дрожат кусты от ветра,И дух мой вниз катитсяБыстрее барометра.

Сегодня люди – гады,Надежда спит сегодня —Усталая надежда,Накрашенная сводня.

Из веры, книг, и жизни,Из мрака и сомненьяМы строим год за годомСвое мировоззренье.

Зачем вчера при солнцеЯ выгнал вон усталость,Заигрывал с надеждойИ верил в небывалость?

Горит закат сквозь тучиЧахоточным румянцем.Стою у злого моряЦиничным оборванцем.

Все тучи, тучи, тучи…Ругаться или плакать?О, если б чаще солнце!О, если б реже слякоть!

1908

Гугенбург

Кумысные вирши

Благословен степной ковыль,Сосцы кобыл и воздух пряный.Обняв кумысную бутыль,По целым дням сижу как пьяный.

За печкой свищут соловьиИ брекекекствуют лягушки.В честь их восторженной любвиТяну кумыс из липкой кружки.

Ленясь, смотрю на берега…Душа вполне во власти тела —В неделю правая ногаНа девять фунтов пополнела.

Видали ль вы, как степь цветет?Я не видал, скажу по чести;Должно быть милый божий скотПоел цветы с травою вместе.

Здесь скот весь день среди степейНавозит, жрет и дрыхнет праздно(Такую жизнь у нас, людей,Мы называем буржуазной).

Благословен степной ковыль!Я тоже сплю и обжираюсь,И на скептический костыльЛишь по привычке опираюсь.

Бессильно голову склоняКачаюсь медленно на стулеИ пью. Наверно, у меняХвост конский вырастет в июле.

Какой простор! вон пара козДерется с пылкостью аяксов.В окно влетающий навозМилей струи опопанакса.

А там, в углу, перед крыльцомСосет рябой котенок суку.Сей факт с сияющим лицомВношу как ценный вклад в науку.

Звенит в ушах, в глазах, в ногах,С трудом дописываю строчку,А муха на моих стихахПусть за меня поставит точку.

Степное башкирское солнцеРаскрыло сияющий зев.Завесив рубахой оконце,Лежу, как растерзанный лев,И с мокрым платком на затылке,Глушу за бутылкой бутылку.

Войдите в мое положенье:Я в городе солнца алкал!Дождался – и вот без движенья,Разинувши мертвый оскал,Дымящийся, мокрый и жалкий,Смотрю в потолочные балки.

Но солнце, по счастью, залазитПод вечер в какой-то оврагИ кровью исходит в экстазе,Как смерти сдающийся враг.Взлохмаченный, дикий и сонный,К воротам иду монотонно.

В деревне мертво и безлюдно.Башкиры в кочевья ушли,Лишь старые идолы нудноСидят под плетями в пыли,Икают кумысной отрыжкойИ чешут лениво под мышкой.

В трехцветном окрашенном кэбеПомещик катит на обед.Мечеть выделяется в небе.Коза забралась в минарет,А голуби сели на крышу —От сих впечатлений завишу.

Завишу душою и телом —Ни книг, ни газет, ни людей!Одним лишь терпеньем и деломСпасаюсь от мрачных идей:У мух обрываю головкиИ клецки варю на спиртовке.

Бронхитный исправник,Серьезный, как классный наставник,С покорной тоской на лице,Дороден, задумчив и лыс,Сидит на крыльце и дует кумыс.

Плевритный священникВзопрел, как березовый веник,

Отринул на рясе крючки, —Тощ, близорук, белобрыс —Катарный сатирик, очки и дует кумыс.Истомный и хлипкий, как лирик,С бессмысленным пробковым взглядом,Сижу без движения рядом.Сомлел, распустился, раскис и дую кумыс.

«В Полтаве попался мошенник», —Читает со вкусом священник.«Должно быть, из левых», —Исправник басит полусонно.А я прошептал убежденно:«Из правых».

Подходит мулла в полосатом,Пропахшем муллою халате.Хихикает… сам-то хорош! —Не ты ли, и льстивый и робкий,В бутылках кумысных даешьНегодные пробки?

Его пятилетняя дочкаСидит, распевая, у бочкиВ весьма невоспитанной позе.Краснею, как скромный поэт,А дева, копаясь в навозе,Смеется: «Бояр! Дай канфет!»

«И в Риге попался мошенник!»Смакует плевритный священник.«Повесить бы подлого Витте», —Бормочет исправник сквозь сон.«За что же?!» и голос сердитыйМне буркнул: «Все он…»

Пусть вешает. Должен циничноПризнаться, что мне безразлично.Исправник глядит на муллуИ тянет ноздрями: «Вонища!»Священник вздыхает: «Жарища!»А я изрекаю хулу:«Тощища!!»

Поутру пошляк – чиновникПрибежал ко мне в экстазе:– Дорогой мой, на семь фунтовПополнел я с воскресенья…

Я поник главою скорбноИ подумал: если дальшеБудет так же продолжаться,Он поправится, пожалуй.

У реки, под тенью ивыЯ над этим долго думал …Для чего лечить безмозглых,Пошлых, подлых и ненужных?

Но избитым возраженьемСам себя опровергаю:Кто отличит в наше времяТех, кто нужен, от ненужных?

В самых редких положеньяхЭто можно знать наверно:Если Марков захворает,То его лечить не стоит.

Только Марковы, к несчастью,Все здоровы, как барбосы, —Нервов нет, мозгов два лотаИ в желудках много пищи…

У реки под тенью ивыЯ рассматривал природу —Видел заросли крапивыИ вульгарнейшей полыни.

Но меж ними ни единойБлагородной, пышной розы…Отчего так редки розы?Отчего так много дряни?!

По степям бродил в печали:Все коровник да репейник,Лебеда, полынь, поганкиИ глупейшая ромашка.

О, зачем в полях свободноНе растут иные злаки —Рожь, пшеница и картошка,Помидоры и капуста?

Почему на хмурых соснахНе качаются сосиски?Почему лопух шершавыйНе из шелковых волокон?

Ах, тогда б для всех на светеСоциальная проблемаРазрешилась моментально…О, дурацкая природа!

Эта мысль меня так мучит,Эта мысль меня так давит,Что в волнении глубокомНе могу писать я больше…

1909

Дер. Чебни

Провинция

Бульвары

Праздник. Франты гимназистыЗанимают все скамейки.Снова тополи душисты,Снова влюбчивы еврейки.

Пусть экзамены вернулись…На тенистые бульвары,Как и прежде потянулисьПары, пары, пары, пары…

Господа семинаристыГолосисты и смешливыНо бонтонны гимназистыИ вдвойне красноречивы.

Назначают час свиданья,Просят «веточку сирени»,Давят руки на прощаньеИ вздыхают, как тюлени.

Адъютантик благовонныйУвлечен усатой дамой.Слышен голос заглушенный:«Ах, не будьте столь упрямой!»

Обещает, о, конечно,Даже кошки и собачкиКое в чем не безупречныПосле долгой зимней спячки…

Три акцизника портнихеОтпускают комплименты.Та бежит и шепчет тихо:«А еще интеллигенты!»

Губернатор едет к тете.Нежны кремовые брюки.Пристяжная на отлетеВытанцовывает штуки.

А в соседнем переулкеТишина, и лень, и дрема.Все живое на прогулке,И одни старушки дома.

Садик. Домик чуть заметен.На скамье у старой елиВ упоеньи новых сплетенДве седые балаболки.

«Шмит к Серовой влез в окошко…А еще интеллигенты!Ночью, к девушке, как кошка…Современные… студенты!»

1908

Священная собственность

Беседка теснее скворешни.Темны запыленные листья.Блестят наливные черешни…Приходит дородная Христя,Приносит бутылку наливки,Грибы, и малину, и сливки.

В поднос упираются дерзкоПреступно-прекрасные формы.Смущенно, и робко, и мерзкоУперлись глазами в забор мы…Забыли грибы и бутылку,И кровь приливает к затылку.

«Садитесь, Христина Петровна!» —Потупясь, мы к ней обратились(Все трое в нее поголовноДавно уже насмерть влюбились),Но молча косится четвертый:Причины особого сорта…

Хозяин беседки и Христи,Наливки, и сливок, и садаСжимает задумчиво кисти,А в сердце вползает досада:«Ах, ешьте грибы и малинуИ только оставьте Христину!»

1908