Алька. 89 - Алек Владимирович Рейн Страница 12

с работы, ей надо было в поликлинику. Я спросил: «А до завтра?» Мишка ответил: «Не вариант, похмелиться мне сегодня нужно. – Задумался и сказал: – Ну трёшку-то найдёшь сегодня, остальные в получку». Я ответил: «Ждёшь пять минут». – «А куда ты собрался?» – «У ребят в цехе стрельну». – «Да хрен кто даст. Жлобьё. Ну беги, попробуй». Я метнулся вниз и первым делом обратился к Василь Макарычу: «Василь Макарыч, займи трёху до завтра». У Макарыча деньги были всегда, но давал их он не всем. Я тоже не показался ему надёжным заёмщиком, и он сказал, что денег у него нет. Последней надеждой был Лёха, наш бригадир, подойдя к нему, я спросил: «Алексей Иванович, можно у вас попросить взаймы три рубля до завтра?» Лёха ответил стандартно: «Попросить-то можно, вот получить… – Потом спросил: А зачем тебе трёшник?» Я ответил как было: «Мишка туфли хорошие продаёт, трёху сегодня просит, а остальные в получку». Бригадир хмыкнул: «На опохмел сегодня трёху, вот отчего он, сучонок, с утра по углам ныкается. – Лицо у меня изменилось, я понял, что спалил Миху, бригадир, заметив это, сказал: – Не ссы, не трону я его. А сколько остальных?» – «Двенадцать рублей», – ответил я повеселевшим голосом. Бригадир положил на верстак синьку чертежей, которые держал в руках, и сказал: «А Мишка-то где?» – «В раздевалке». – «Ну пошли». – «Куда?» – «На кудыкину гору, туфли смотреть». Это совсем не совпадало с моими планами, но деваться было некуда, мы пошли в раздевалку. В раздевалке бригадир взял у Мишки из рук туфли, подошёл к лампе и стал их внимательно разглядывать, рассмотрев, спросил: «Пятнадцать рублей?» Приятель мой ответил: «Точно, пятнадцать». Бригадир вынул из кармана кожаный кошелёк, напоминающий подкову, достал оттуда пятнадцать рублей, вручил их Мишке и сказал: «Чтоб завтра был как штык». Приятель мой, с удовольствием засовывая деньги в карман, ответил: «Алексей Иваныч, чуть голову поправлю, и больше ни-ни». Уходя, бригадир уже у дверей повернулся и сказал мне: «Я у Надежды сам спрошу, когда ей будет удобней мне деньги вернуть, скажу ей, что туфли хорошие, чтоб она тебя не клевала. – Потом спросил у Мишки: – А чего дёшево продал-то, ворованные?» Мишка ответил: «Да в карты выиграл вчера, хрен их знает, может, и ворованные». – Бригадир подвел черту беседы: «Наверняка краденые. – Снова глянул на Мишку и добавил: – Ладно, полчаса осталось, можешь домой идти. Всё равно с тебя сегодня толку». – Махнул рукой и ушёл. Мы посмотрели ему вслед, Мишка сказал: «Мужик. Человек». Я подтвердил: «Да». Мы переоделись и двинули, я домой, пожрать чего-нибудь и в вечёрку, он в «шайбу» – пивную, напротив магазина «Богатырь».

Вечером, придя из школы, я продемонстрировал маме свои новые мокасы. Мамуля моя, выслушав историю приобретения туфель, впала в панику и выдала, что туфли явно ворованные и мне за скупку краденого напаяют срок, туфли дрянные, потому что хорошую вещь никто задёшево не продаст, я поступил как болван, который купился, как последний дурачок, и собственно, им и являюсь, но завтра она у нас в цеху устроит выволочку моему приятелю, туфли кинет ему в морду, а потом пойдёт в милицию и напишет заявление, что он торгует краденым на заводе. Но я был готов к чему-то подобному и заявил, что, во-первых, мои башмаки после трёх лет каждодневной носки уже приплывают, а зима придёт, как ни крутись. Во-вторых, туфли классные, их бригадир лично осмотрел, покупку одобрил, и теперь она ему должна пятнадцать рублей за настоящие мокасы, которые стоят, как минимум, рублей тридцать пять, а то и поболе. В-третьих, если она хоть раз сунется в мои внутрицеховые отношения, я забью на завод и на всё на свете, и она может сама, когда у неё найдётся свободное время, шаркать напильником по заготовкам. Не знаю, отпугнула ли её перспектива окунуться в суровые слесарные будни, но, выслушав мою тираду, маманя задумчиво произнесла: «Алексей одобрил». Затем взяла в руки башмаки и стала их внимательно разглядывать. Рассмотрев и прощупав каждый шовчик, вздохнула и сказала: «Хорошие ботиночки». Поставила их на пол и добавила: «Поступай как хочешь».

А я уже так и делал, года два, не меньше: учиться перестал, школу дневную бросил. Слава богу, что мать запихнула меня на завод и в вечёрку. Поступки собственные мои, как правило, не приносили мне пользы, но что поделаешь? Несло меня по жизни, как парусное судно, оставленное в море экипажем, повезло, не пошёл пока ко дну. А счёт моих потерь среди близких и друзей начался рано, в восемнадцать лет, похоронили Васю Коркина. Несколько моих бывших друзей и приятелей напоролись уже на рифы тюрем, пьянства, болезней, а моя посудина была и есть пока на плаву. Увы, не было отцов во многих наших семьях, или водка занимала их больше, чем мы, матери наши трудились с утра до ночи, чтобы прокормить нас, одеть и обуть, не было старших друзей, что-то понявших в жизни и подсказавших нам правильный путь. Или не слышали мы, не учились слушать, да нас и не учили слушать. Или этот дар не приобретается, а даётся от Бога?

Повезло, если твои родители, учителя в школе, преподаватель в учебном заведении или твой руководитель на предприятии, где ты начал трудиться, нашли для тебя правильные слова, предприняли нужные действия, чтобы вовлечь тебя в свою систему ценностей, чтобы ты сделал осознанный выбор в пользу простых, обычных истин, не ощущая давления, чтобы различал добро и зло, правду и ложь, солёный пот труда и восторг его результатов, радость познания и скуку безделья, истину всего того, что делает нас людьми. А если не нашлось для тебя времени, желания, просто не хватило сил, что ж удивляться и сетовать, что от осинки не родились апельсинки. Надо помнить, что источник гибели любого организма заложен в нём самом, значит надо стараться самому разбираться, что и как. Надо стараться.

При этом все знают, что в какой-то момент родители, да вообще все люди существенно большего возраста, зачастую перестают являться авторитетами для нас в юном возрасте, у подростков появляются свои системы ценностей. Хорошо если это тренер в секции, или руководитель творческого кружка, или, куда ни шло, какая-то поп-звезда, но бывает, что таким авторитетом становится приблатнённый, сидящий на игле, полудурок.

Мне, кажется, в этом отношении везло. Люди, совершенно обычные, зачастую не шибко отягощённые знаниями и жизненным опытом, встречавшиеся на моём пути, говорили какие-то слова, по сути правильные и от этого кажущиеся тривиальными, и вследствие этого не воспринимаемыми мной абсолютно, по непонятным мне причинам западали в мою