Игорь Плотник - Книга счастья, Новый русский водевиль Страница 13

-- Не надо. Сколько мы вам должны?

-- Вот умница. На лету схватывает. Сам сообразил?

-- Сам.

-- Малаца. Шестьсот тысяч *.

* Разделить на 28 рублей 16 копеек по курсу ЦБ, получается немного больше 21 000 $.

-- Час от часу не легче. А не много?

-- Нормально. Что вас смущает?

-- Налог на добавленную стоимость включен?

-- Даже не беспокойтесь, и проценты тоже. Как в аптеке. Это сумма не приблизительная. У нас ведь бухгалтерия, все солидно.

-- Я просто поверить не могу. Это же -- грабеж.

-- Опять вы за старое. -- Суетливый поднял с коленей обрез и убедительно потрогал вороненый ствол. -- Придется поверить. У меня, видишь, какая машинка? Я ее про себя ласково называю "патентованный стимулятор кредитоспособности". Поразительные результаты. Надеюсь, ты понимаешь, что твоя дочь временно побудет с нами?

-- Да, я понимаю. А где гарантии безопасности для нее?

-- Слово джентльмена.

-- А для Фридмана?

-- Говно -- вопрос. И умоляю, давайте обойдемся без самодеятельности. В том смысле, что если на пороге появится хотя бы один мусор, пускай даже самый маленький и безобидный, я начинаю пальбу. Твоей дочери заряд картечи достанется прямо в лицо. А эту жирную задницу -- Фридмана -- я не поленюсь и просто выброшу в окно. Понял?

Да, как ни странно, это я тоже понял.

-- Ну вот, все формальности вроде бы улажены. Теперь забирай своего дружбана и... активней, активней, чтоб земля под ногами горела. Так, сверим часы.

-- У меня нет часов.

-- На, возьми эти, -- суетливый снял с каминной полки бронзовый хронометр.

-- Ты спятил, это Анри Дассон, восемнадцатый век, Людовик шестнадцатый.

-- А мне по барабану, кто они такие. Хоть Атос, Портос и Арамис.

-- Они же тяжелые, как наковальня. Кроме того, они чужие, а брать чужое некрасиво.

-- Некрасиво? Скажите, пожалуйста, какой щепетильный. Не хочешь -- не надо, ходи без часов. Так или иначе, времени у вас навалом -- четыре часа, на двоих шесть, если поторопитесь, то все пятнадцать. А после обеда все свободны.

-- Ну ты, Эйнштейн! -- Я охуел. -- Ты таблицу умножения когда-нибудь в глаза видел? -- Честно говоря, с математикой я и сам-то не дружил никогда, но даже меня немало удивило такое арифметическое изощрение. -- Кажется, меня здесь обсчитали.

-- Работа такая, -- снисходительно объяснил суетливый. -- Все, хватит базарить, чешите отсюда. Одна нога здесь -- другая там.

-- Дайте хоть послушать, дышит он еще или нет, -- стоя на выходе, потребовал оклемавшийся Максимовский. -- Я, между прочим, врач.

-- В натуре? -- доверительно, даже как-то трогательно спросил у меня гость.

-- Железяка! -- ответил я. -- Невропатолог широкого профиля.

Суетливый после непродолжительного, но мучительного раздумья разрешил. Максимовский Фридмана не столько послушал, сколько понюхал.

Для начала прямо на крыльце дома мы разработали короткий, но эффективный и стремительный план. Главное и неоспоримое его преимущество заключалось в том, что состоял он всего из одного пункта. Вот так:

ПЛАН

Пункт No 1. Надо раздобыть денег!

Дальше мы прикинули собственные возможности. У меня получилось полторы сотни $ и четыре тысячи рублей, у Максимовского -- всего на две сотни больше.

-- Лихо мы вчера погуляли! -- свистнул Максимовский. -- Ни фига не помню.

-- Аналогично, -- подтвердил я.

К пластиковым деньгам у меня доверия нет, поэтому у меня нет и кредитной карты, а Максимовский о таких вещах даже не слышал. В банке у меня открыт депозит, но там шаром покати, да и какое это имеет значение в субботу, когда банкиры все равно отдыхают.

И все-таки 21 000 $ минус наши 500 -- это уже неплохо. Теперь надо взять в каждую руку по телефону, сделать пару звоночков товарищам - и дело в шляпе!

В следующие полчаса мы сделали удивительное открытие. Оказалось, что половина наших товарищей за такие деньги с удовольствием умертвят всю свою родню, включая младенцев грудного возраста и домашних животных. А вторая половина как раз одевается, чтобы идти на паперть.

-- Я не думал, что все такие жмоты! -- удивил меня Максимовский. -Плохой у тебя план. Придется на ходу импровизировать.

Картина шестая

Двор дома. Московское время 10 часов 24 минуты утра (99 ч. 02 м. 101 с.). Повалил снег. Мы стояли рядом, держали мертвые трубки и размышляли, кому бы позвонить еще. Откровенно говоря, выбор у нас оставался небогатый -Сеня Печальный. У Семена три маленькие дочери, разбитый параличом тесть и ворох проблем, которые, впрочем, он методично и планомерно создает сам себе. Ему мы сразу договорились звонить последнему. А, между прочим, зря.

СЕМЕН

Семен Борисович Печальный прикатил в Москву на поезде ясным апрельским утром тысяча девятьсот девяносто первого года, находясь в том счастливом возрасте, когда неизвестность завтрашнего дня возбуждает фантазию, а не угнетает разум.

Он был одет в демисезонное драповое пальто, клетчатые брюки и коричневые полуботинки. Зеленая фетровая шляпа без ленты и с полями, повисшими на ушах, венчала его невесомую голову.

За его спиной болтался брезентовый рюкзак, полинявший еще при военном коммунизме, на груди для противовеса -- транзисторный приемник без названия. Под мышкой находился томик Александра Солженицына и папка с загадочной надписью "Дело No23/183. Изнасилование несовершеннолетней Колесниковой".

Вместо "дела" об изнасиловании гражданки Колесниковой в папке была заключена пронумерованная заботливой рукой матери охапка поэтических изысканий Семена за последние два с половиной года. Его мятежный дух напрасно резвился на малой родине в поисках свободы самовыражения. Достоверно известно, что в том захолустье, из которого он нарисовался в столице, стихи под страхом смертной казни отказывались печатать редакторы всех без исключения изданий. Суждения о творчестве Семена при этом были самые разнообразные, начиная от лаконично-сдержанных типа: "сыровато", "не то", "вчерашний день", заканчивая грубыми и чересчур категоричными вроде: "слишком откровенно", "какое чмо написало эту гадость?", "пошел вон, ублюдок!".

Мириться с таким положением вещей Семен Борисович не собирался. Тогда он пошел и купил билет. В один конец.

Пункт назначения -- Москва, литературный институт имени А. М. Горького.

Цель: немедленное признание современников.

Дома он простился с мамой, двумя старшими сестрами, тетками Розой Константиновной и Софой Константиновной, поплакал вместе со всеми, посидел на дорожку и был таков.

Москва -- великий магнит. Каждый год с севера, юга, запада и востока, да что там, даже с северо-запада и юго-востока, из Анадыря и Чегдомына, из Ухты и Наро-Фоминска, с полуострова Таймыр и станции "41-й километр", из каждой дыры, где поезда даже не останавливаются, а только притормаживают, замедляя бег, отовсюду, где тлеет хоть какая-нибудь жизнь, Москву атакует целая армия абитуриентов. Все они мечтают об одном -- вырваться из плена своего родного захолустья, чтобы поселиться здесь навсегда, жить, произвести потомство, надорваться и умереть.

После того как университетское образование сделалось коммерческим, а распределение выпускников вузов осталось позади в истории, я не припоминаю ни одного случая, чтобы студенты возвращались обратно домой. А что прикажете дома-то делать? Работы нет никакой, а если даже есть, то не платят, а если и платят, то копейки.

И скучно ведь до тошноты.

А в Москве совсем другое дело. Тут тебе и Интернет, и мобильный телефон у каждой старшеклассницы, и казино, и "Спартак-Динамо", и рынок в Лужниках, а там такие возможности, только руки подставляй, кто попроворнее.

А можно и вообще даже не так. Можно все иметь почти бесплатно. Ну, вот если работать неохота, в смысле штаны протирать в офисе с 9.00 до 18.00, а замшевую куртку хочется, легко выйти вечером на улицу и въебать кому-нибудь по сопатке. То же самое несложно проделывать в родном Наро-Фоминске, но там на куртку не получается, только на бутылку. Масштаб мелкий и спиться недолго.

Последнее время в столицу хлынул такой сброд, что делается жутковато. Крепкие молодые люди с огоньком в глазах без энтузиазма продают в метро авторучки по три штуки за десять рублей. Им тоже хочется замшевую куртку и посмотреть на казино изнутри. Они новенькие, но они уже все это дело ненавидят. Они скоро разберутся, что к чему, поймут, что на ручках быстро не разбогатеешь и в метро состояние не сколотишь. И даже на обратный билет не хватит. А и зачем? И здесь можно жить. И учиться для этого необязательно, в смысле сопромат и все такое.

А вы говорите, чудес на свете не бывает. Уже на платформе Семен обнаружил, что в Москве время движется не так, как всюду. Иначе никак невозможно было объяснить того обстоятельства, что стрелки на башне Казанского вокзала показывали пятнадцать минут девятого, в то время как на циферблате навороченных "командирских" часов Семена была половина третьего нового дня.

Подобное невероятно трогательное знамение грядущих жизненных перемен так взволновало Семена, что тут же на площади трех вокзалов под напором охватившего его восторга он вслух прочитал одно из своих стихотворений. Некто бросил к его ногам звонкую монетку. То было второе знамение.