Владимир Скрипник - Тинга Страница 13

Дневной переход на лошади - это двенадцать часов непрерывной скачки. Четверть - это три часа. Для человека, ни разу не ездившего верхом, это смертный приговор. Ведь надо еще вернуться назад. "Отказаться! - паникую я. - Сослаться на болезнь! Послать все к черту!" И тут же соображаю, что лошадь - здесь единственный вид транспорта и привыкать к нему, хочу я того или нет, придется. Но так не хочется принимать очередную муку. Хотя, с другой стороны, мне еще здорово повезло. Конь - не какой-нибудь красавец верблюд и тем более не дикий косматый бык, с ревом скачущий по отвесным кручам Тибета. Моему небесному покровителю это, наверное, известно, ведь ему ничего не стоит устроить мне любое, самое удивительное приключение. Поднимет руку, дунет, плюнет - и вот я, "мыслящий тростник", уже весело скребу когтями по скользкой спине прекраснейшей Шамбалы. И все не из любви к переменам, а токмо заботой об интересах дела, чтобы ввести меня, глупого и робкого, в очередную стрессовую ситуацию. Вселенная жаждет моих естественных судорог. Аж трясется бедная. Но я все же сильно грешу на своего ангела-спасителя. Степь, конечно, лучше ледяных капканов Гималаев и освежающих камнепадов с полированной Крыши Мира. "Проблема в ином", - решаю я и задаю принципиальный вопрос:

- А Сын Луны будет на празднике?

- Никто не знает, когда появляется и когда исчезает Сын Луны. Он не советуется с людьми, - рапортует слуга.

"Какой скрытный! - пережевывая кус, прикидываю я. - Придется ехать".

- Какой будет ритуал? - с видом знатока задаю я очередной вопрос.

- Как всегда в ночь зачатия. Юноша-Солнце встречается с девушкой-Луной и зачинает ребенка, будущую жертву нашего народа великой богине.

"Жертву, - тяжело ворочается в мозгу холодный и скользкий камень. Какую жертву?" Но дальше расспрашивать становится опасно. Очень туп и некомпетентен оказывается новый жрец. "Спрошу у Льноволосого, легкомысленно решаю я. - Приволок, пусть и просвещает".

- Какие дела на сегодня? - заканчивая завтрак и ополаскивая руки, интересуюсь я.

- Ты должен осмотреть принадлежности, необходимые для исполнения ритуала, а также места захоронения.

"Боже! - столбенею я. - Новоиспеченный Харон забыл о своей должности. Дубина!"

- Где они?

- Часть здесь, часть в других местах.

- Когда будем смотреть?

- Сейчас схожу за лошадьми - и отправимся.

В тот день я много и успешно поработал: принял и привел в порядок все имущество хранителя лунной дорожки. Оно состояло из нескольких кожаных мешков, набитых разнокалиберными божками, косточек, плеток-семихвосток, множества разноцветных камешков и целой мозаики разорванных стеклянных бус. Все это хранилось как попало, и мне еще предстояло разобраться в этом этнологическом кладе. Дальнейшее существование показало, что ничего лишнего в нем не было. Последовательность передачи мертвого тела в иные миры строго соблюдалась. Посвящены в нее были все, кроме меня. Для преодоления этой щекотливой ситуации пришлось выдумать довольно необычную игру. Участвовали в ней я и Ай. Изображались похороны, но хоронил мальчик. Бабушка Ойяяк помогала ему, вспоминая все детали скорбного ритуала. Я как бы экзаменовал их. Так постепенно и без натуги вошел я в роль жреца и познал все тонкости и тайны своего нового ремесла, довольно необычного и страшного. В наследство мне досталась большая долбленая лодка с протечкой в носу и сломанное короткое весло. Карета "посмертной помощи", в которой перевозят покойников на тот свет. Сами места захоронения не вызвали во мне того омерзения, которого я ожидал. Людей, не попавших на небо, просто оставляли в степи. Это было скорбное и печальное место. Кладбище без покрова земли. Тело без кожи. Процесс разрушения плоти был как на ладони. Впечатления были, мягко выражаясь, необычными, но тем не менее я с удовольствием после пообедал и, немного отдохнув, с нетерпением устремился навстречу вечернему приключению. Скучать не придется, - это я знал точно. Честно говоря, я совсем перестал понимать что бы то ни было. Проблемы Льноволосого не брали меня за живое. Но любопытство осталось любопытством. Иногда мне казалось, что я с интересом наблюдал бы за самим собой, лежащим в гробу.

Уже в глубоких сумерках мы приплелись к темному массиву сбившихся в кучу строений. Городу! Возле одного из них пытали ночь наглые факелы да фыркали, негодуя, стреноженные кони. Большие низкие ворота, распахнутые настежь, открывали вход в пылающее нутро степного Левиафана.

- Зал зачатия, - шепнул слуга. - Твое место среди жрецов у трона.

Мы спешились, и я, сцепив зубы, грузно пал на ночную землю, ощущая себя освежеванным окороком, готовым для праздничного стола.

"Сам приехал", - ехидно напомнил чертик во мне. Внутренности мои смешались с их содержимым, и я чувствовал себя облупленным яйцом. Всмятку! Хорошо еще, что балахон жреческого облачения был достаточно широк, и я, косолапя и держа на отлете искалеченную задницу, проковылял и затерялся среди стоящих на коленях жрецов. "Ковыль, - подумал я, оглядываясь вокруг, высокая степная трава с вечно опущенной к земле метелкой. Проковылять стать, вероятно, подобным ей". И я стал.

Зал меня сразил. Сразу и наповал! Потолка не было. Вместо него низко над головой клубились черные тучи, освещенные пляшущими огнями шипящих факелов. Дым горений стлался под мрачной перспективой низких перекрытий и, вытекая в широкие ворота, растворялся в звездной чехарде. Пространство между закопченными колоннами было заполнено рядами сынов человеческих. Все молчали.

"Пора зачинать!" - веселился я, вслушиваясь в трескучий говорок светильников и скорбную песнь одинокой собаки. "Соло с оркестром!" легкомысленно хохотнул резвящийся во мне иронический дух.

Посреди зала стоял высокий белый трон, отполированный и блестящий. "Из человеческих костей, - продолжал насмехаться иронический дух. - Отполированы длительным употреблением". На троне боком ко мне кто-то восседал. Я пригляделся. Ба, да это девушка! Голая? Почти! Небольшая грудь была обнажена, сосок закрыт золотом. Одет! Так же одеты были кисти рук и ног. Губы также покрывало золото. На поясе сверкали амулеты, изображающие различные фазы луны. На голове этого живого чуда, венчая его странной короной, была воздвигнута целая архитектурная композиция. Пирамида Хеопса! О! Девушка была хороша. Чудовищно хороша! Привлекательна, как первый искусственный спутник Земли. Чудо! Огромные золотые рога высились над девушкой, превращая ее в нечеловека. Символ! Вопрос на скрижалях судьбы! Знак тайного знания!

Это была она! Богиня!

Игривость мою как ветром сдуло. Я понял, почему молчали люди. От величия момента! Земля выжала из себя всё, родив женщину, а люди подтвердили это, одев женщину богиней.

Выпрямив спину и ни на кого не глядя, она равнодушно смотрела в пустоту. Лицо застыло холодной маской и напоминало своей отрешенностью идола, которому были непонятны и безразличны мольбы и стоны павших перед ней людей.

От нее веяло Силой и Дикостью.

Не было расслабляющего влияния красоты, которой хотели обладать все.

Всеми обладала она!

"Приплыли, - констатировал я. - Игры оказались серьезней, чем я думал". Неожиданно глухо зарокотали невидимые барабаны. Хрипло взревели трубы. Тишина ошеломленной птицей ударилась о своды, и тысячи ее драгоценных перьев, рассыпавшись блестками, вспыхнули в неровном пламени светильников. "У-а-ар", - рычали трубы. Нудно и монотонно. "У-а- ар", - тоскуя, припадал к земле великий зверь. "У-а-ар", - пригибал он к земле головы дерзких. Зал стонал. Зал звал. Зал молил. "Тинга!" - узнал я девушку, сидящую на троне. И в изумлении вскочил. Но что-то темное, душное и тяжелое навалилось на меня, сбило с ног и, выкручивая руки, вплющило лицом в пол. "Опомнись, - услышал я тихий шепот держащих меня людей. - Обряд не должен быть нарушен. Иначе умрешь!" И я покорно дал успокоить себя.

"Вот для чего приволок меня сюда Льноволосый, - лихорадочно соображал я. - Играет на любовных струнах! Греет прошлогодний снег. Но Тинга? Она каким образом касается этого дикого пирога? А порядочки тут - не забалуешь. Как в гестапо. Что на этот раз задумала эта сивая сатана? - думал я об ангеле, оглядываясь по сторонам. Но его нигде не было видно.- Еще не вечер, механизм запущен, и надо подождать финала".

Монотонно и хрипло ревели трубы, выматывая душу. Так ревет скот, почуявший нож мясника у своего горла. И, откликаясь на этот непрекращающийся зов, в другом конце зала распахнулись ворота, и в них молча вползла факельная процессия. Наступила тишина. Полная. Зов услышан. Процессия тихо ползла к трону. Впереди вели сверкающего, как новогодняя елка, юношу. В свете факелов он сам казался золотым факелом. Вокруг шеи раскинул крылья и парил большой круглый воротник, сотканный из множества золотых нитей. Нити-лучи тянулись в разные стороны и таяли в руках жрецов. Одежда юноши была обшита золотыми пластинами, он, переливаясь теплым огнем, сияющей рыбой плыл в сумраке зала к белеющему трону богини и медленно поднимался на возвышение перед ним. Солнце взошло. Его звали, и оно пришло. Нити, символизирующие лучи, опустились и повисли вдоль тела юноши.