Избранное. Том первый - Зот Корнилович Тоболкин Страница 139

Человека лишить жизни просто, и в частых боях он лишал многих, порою сожалел. Но больнее всего было, когда сгоряча губил своего товарища или союзника. А такое случалось.

Отдохнувшие, свежие, братья явились в атаманскую юрту. Здесь были промышленные, Архип и Потап. После братьев в баню отправилась Марьяна.

– После баньки-то по чарочке бы, а, купцы удалые? – весело пытал Отлас, уже исчерпавший все свои запасы.

Промышленные замялись. Видно, берегли вино для мены. Знали, сколь любят его здешние люди. Но отказать атаману не смели. Хочешь не хочешь – пришлось открыть по этому случаю бочку. Сидор Бычан, старшой из промышленных, щуря хитрые масленые глазки, налил первую атаману. Потом и другим поднёс по чарке и стал забивать пробку.

– Нет, Сидор Фаддевич, у нас так не водится. Казакам поднести, да и юкагиров не обижай, – остановил его Отлас.

Толстая шея купца побурела. Прижимист был, а вино, доставленное сюда с такими муками, цены не имело. Делиться им с казаками, тем более с юкагиришками, купец не желал.

– Чо, пробку вынуть не можешь? – ласково усмехнулся Отлас, выставляя плечо. – Дай подмогну.

– Не дам! Не дозволю! – купец был широк, дороден, голос раскатистый, низкий. Обняв бочку, пал на неё, задёргал короткими толстыми ногами.

– Мне пожалел, побей тебя гром? Не мы ли вам, дьяволам толстопузым, мошну набиваем? Не ради ли вас собой жертвуем? Мне? Казакам моим? – Отлас задохнулся от ярости. Вышвырнув купца из юрты, опрокинул бочку, выкинул следом. – На, давись ей, падаль! Токо от нас ныне отлучён будешь. Сам торгуй...

Купец скулил на улице, обнимая столь дорогую для него бочку. Вокруг, держась за бока, заламывая малахаи, хохотали казаки, застенчиво улыбались юкагиры, видевшие позор Сидора.

– Поди, бабу свою эдак не обнимал? – спрашивал маленький шустрый казачок, облизывая пересохшие губы.

– Да он, верно, с бочкой жил вместо бабы! – подхватил другой, долгий, сутулый, с выстуженным голосом.

– Отдал бы нам любушку-то свою деревянную, – предложил третий, угрюмо взглядывая на купца из-под седых косматых бровей.

– Такой отдаст! Скорей удавится. Аль в вине утонет.

– А давайте, братцы, пощупаем её! С пару-то в самый раз...

Из юрты выглянул Отлас. Строго оглядел казаков и юкагиров. Сплюнув в сторону купца, как бы нечаянно положил руку на эфес сабли.

– Не троньте его. Пустим одного с бочкой. Поглядим, сколь долго проездит...

– Уедет на тот свет.

– Туда ему и дорога, – решил Отлас и оглянулся на других промышленных, толпившихся за его спиной. – И со всяким будет эдак же. Не для вас мы стараемся... Не для вас муки сии принимаем... для державы нашей. Ежели вы с нами не заодно – вон путь, ступайте на все четыре. – И ушёл, суровый, властный, а следом бежал и скулил купец, прося простить его за скаредность и взять в дар эту треклятую бочку.

Шёл, забыв о случившемся, и не заметил, как очутился у крайнего чума, в котором устроили баню. Жарко заполыхали щёки, заколотилось пленённой птахою сердце. Подумал: «Ах, если б Стешка там была!» – воровски таясь, обошёл чум – и едва не наступил на лежавшего на снегу человека. Тот подрыл снег, проделал в бересте глазок и подсматривал за моющейся женщиной, за Марьяной.

– Ааа! – взревел Отлас и пнул лежавшего. Тот перевернулся от пинка, и Отлас узнал в нём Ому.

Юкагир ощерился, вскочил и кинулся прочь. Бегал он скоро, бывало, вскочив с нарты, не отставал от оленей. Но и Отлас был резв на ногу, однако угнаться за юкагиром не мог. А тот мчался, словно олень, и, изрядно оторвавшись, выпустил подряд три стрелы. Одна пробила Отласу парку, лишь тогда он вспомнил про пистоль, выстрелил, ранив юкагира. Но теперь – он понял это, остынув, – гнаться за Омой бессмысленно да и рискованно. У того лук, стрелы. У Отласа, кроме сабли да разряженной пистоли, – ничего. Погрозив юкагиру кулаком, повернул обратно, и ещё одна стрела просвистела мимо уха. «Злобен и быстр!» – подумал Отлас, оценив в Оме мужественного и сильного воина.

Казаки не утерпели, выбили у бочки днище и теперь черпали из неё ковшами. На них с завистью поглядывали издали юкагиры. Потап, будучи виночерпием, прежде чем поднести ковш жаждущему, пробовал из него сам:

- Не отравлена ли? Купчина зловредный. От него всего ждать можно, – объяснял он своим пробы.

– Дак ведь и сам окочуриться можешь!

– За други своя готов хоть сию минуту. Во, глядите! Рыскую! – и он опрокинул в себя весь ковш.

– Во утробишша-то! С бадью вылакал, а всё на ногах, – дивились казаки, которым досталось из бочки лишь смочить губы.

– Вы! Неслухи! – Отлас в ярости хватил саблей по бочке, разнёс её, но вина там оставалось на донышке. Но и о нём пожалели те, кому не досталось ни глотка. – Кто смел открыть без спроса?

– Дак сама отрылась, – пробормотал Евдоким, желая выгородить Потапа. Боялся, друзья могут поссориться. – Днище слабое оказалось.

– Ты?! – Отлас схватил его за горло, отшвырнул.