История села Мотовилово. Тетрадь 17 (1932-1934 гг.) - Иван Васильевич Шмелев Страница 14

— Дяденька тормоз, посади на кондуктор!

— Я вам посажу!

И они под самый вечер двинулись пешком, отсчитывая шпалы: верста больше, верста меньше! Выйдя из села Ломовки, ночь опустилась на землю тёмная и хмурая, сверху напрашивался дождь. В темноте сбившись с дороги, друзья направились бездорожно — наугад. В овраге Осиновке они наткнулись на горящий костёр, около которого бесчувственно спали два человека. Любопытство пересиливало страх. Гришка с Ванькой к спящим подошли вплотную, чтобы рассмотреть их, но они не почувствовали и продолжали громко храпеть. Во избежание неприятностей, друзья не стали будить незнакомцев, а поспешно удалились от них, имея направление в сторону, где предполагалось нахождение села. Но темень не позволяла разглядеть что-либо вдали. В довершение неприятностей, небо стало ещё сильнее заволакиваться тёмными тучами, закрапал дождь, а вскоре он хлынул ливнем. На счастье ребят, на Мотовиловской колокольне ударили двенадцать раз. Ребята, воспрянув духом, рысью побежали к селу.

К плохому виденному в Арзамасе Ванька отнёс и то, что ему лично, своими глазами, пришлось наблюдать, как сбрасывают колокола с церквей и ломают их, а в Соборе открыли музей. Ванькина память выхватывала из общего вороха впечатлений отдельные обрывки виденного, подсовывала яркие виденные им сценки с подробностями разговора участвующих в этих сценах людей, в частности, случай, происшедший с ним в зале Зимнего театра, где при большом количестве людей на сцене во время показа гипнотических номеров однокурсник Ванька Шалашов крикнул в зал похабное словцо!

Во время бесшабашного познания наук Ванька с Панькой как-то в зимнее время решили из льдины вытесать линзу — большое увеличительное стекло, при помощи которого они мечтали зажечь солому для костра. Из затеи ничего у них не получилось. Изучая пение петуха, Ванька однажды за час насчитал: петух пропел 60 раз! Считая фотографирование большим чудом, Ванька, скопив денег, купил фотоаппарат и стал снимать в селе ребятишек, но из-за немудрящих знаний в этом деле у него редко получались сколь-нибудь сносные снимки. Но в народе был разговор:

— Вот ведь затейник нашёлся!

— А видать Ванька-то Савельев большой выдумщик!

— Он у нас волшебник, чего только не придумает! — вторила людям и Ванькина мать Любовь Михайловна.

— В голове у него бездна премудростей, он проказник и выдумщик! — говаривала и покойница бабушка Евлиния.

Ради шутки и забавы Ванька отыскивал свою звезду на небе.

По окончании учёбы в Арзамасе Ваньку послали отрабатывать по дорожному строительству в город Уржум, где он пробыл всего-навсего две недели. По приезду из Уржума, Ванька вместе с отцом стал в лесу тесать египетскую балку, но через неделю случился пожар на Западной улице, где Ванька обжёг себе руку, эта работа на всё время прервалась. После того, как рука поджила, Ванька съездил в Арзамас, где в школе ему дали направление на работу в Константиновский район. Живя в селе Тепелеве, Ванька работал там два месяца по той же специальности — строил грунтовые дороги.

Хоть и исключили отца из колхоза, но Саньке и Ваньке, как комсомольцам, разрешали работать в колхозе. Так Ванька работал в поле: жал рожь, косил вику, рыл ямы под зернохранилище, работал с плотниками. 27-го августа, того же 1933 года в правах колхозника восстановили и отца, так как Санька, пользуясь авторитетом, хлопотал об этом, что и увенчалось успехом.

— Вот она когда правда-то восторжествовала! — обрадованно провозгласил Василий Ефимович.

Возмужание и знакомство с Наташкой

С января этого 1933 года Ваньке попёр восемнадцатый год, он вступил в горячую пору зрелого юношества, характерного тем, что на лице его появились признаки усов и бороды, хотя бритва ещё не касалась этой его лицевой флоры, навсегда попрощавшись с золотым детством и отрочеством. Саньку к осени этого года забрали в Красную Армию, и Ванька в семье Савельевых встал на место Саньки, на место первосортного жениха. На колхозном конном дворе, который всё ещё находился во дворе Савельевых, ночным сторожем был поставлен Николай Ершов. Проказницы Анка и Наташка решили подшутить над простаком Николаем. Вечерней августовской порой, когда уже совсем стемнело, во двор к Николаю, где он около немудрящей постели конюхов дремотно клевал носом, потайно подошли и присели к нему эти две насмешницы и поздоровались с ним.

— Здорова, Николай Сергеич!

— Здравствуйте! — с наивностью в голосе отозвался Николай.

— Сторожишь?

— Сторожу! — по-простецки ответил он.

— А мы к тебе!

— И зачем же вы ко мне пожаловали? — не предвидя никакого подвоха, осведомился Николай.

— Ты рай не знаешь, зачем мужики к бабам ходят и бабы к мужикам, затем и мы к тебе пришли, — едва сдерживаясь от смеха, проговорила Анка, а сама готова была разразиться задорным смехом, щёки её были напряжены до предела, только густая дворная темнота могла скрыть всё это.

— Ну тогда просим милости! — по-петушиному воспрял от дремоты Николай, почуяв такую набежавшую на него лакомую добычу.

— Только нас две! — предупредила Анка.

— Ну и что ж, что две, обеих обслужу! — яро встопорщился Николай.

— Ты которую первую-то из нас целовать-то будешь? — едва сдерживаясь от душившего смеха, спросила Анка.

Наташка, сидевшая несколько поодаль от Николая, всё терпела, чтоб тоже не рассмеяться, но тут, не выдержав, ядрёно прыскнула и захохотала во весь двор. С каким-то телячьим восторгом заржала и Анка, и они обе выскользнули со двора, приглушённо хихикая, из боязни, как бы не всполошить хозяев двора, которые уже спали. Не спал только Ванька. Наслаждаясь прелестью глубокого августовского вечера, он стоял около крыльца своего дома и, заслышав суматошный женский весёлый смех, подошёл к насмешницам.

— Это вы тут что делаете, проказницы?! — шутейно обратился Ванька к Наташке и Анке.

— Да это мы вон со сторожем, Николаем, любезничали! — с усмешкой проговорила Анка.

— Слушай-ка, Вань, я слышала, у вас в огороде подсолнечники больно хорошие поспели, пойдём их воровать! — глядя в упор в глаза Ваньке, смело проговорила Наташка.

От неожиданности Ванька в первые секунды стеснительно растерялся, но тут же, встрепенувшись всем юношеским телом, взором упёрся в ласковые, манящие к себе глаза приятной молодой женщины. Давясь сухой спазмой, нахлынувшей на него, он