История села Мотовилово. Тетрадь 17 (1932-1934 гг.) - Иван Васильевич Шмелев Страница 15

— А мне куда деваться-то! — понимающе всю обстановку, с улыбкой на лице протянула Анка.

— А тебя, наверно, Колька давно ждёт! — бойко отрезала Наташка, когда они с Ванькой направились к огородному тыну, в котором воротца, ведущие в Савельев огород.

— А ты, случайно, мальчишка, не шалун? — притворно спросила Наташка Ваньку.

— А что? — не понял, на что намекнула Наташка.

— Я с тобой пошла, а ты надёжный?

— Да ты за кого меня считаешь? — обидчиво пробормотал Ванька.

Они тайком прошли картофельником, обогнув сарай. У сарая воротца, дрожа всем телом, Ванька их приоткрыл, пропустив в огород Наташку. Она, слегка споткнувшись о что-то, приглушённо ойкнула, рукой схватилась за грудь:

— Эх, видать брошку обронила! — с жалостью в голосе шёпотом проговорила она.

— Где? — задыхаясь налетевшей спазмой, выдохнул Ванька, примкнув к Наташке вплотную.

— Вот тут в лужке, давай искать! — припав на колени и глядя любовными глазами на Ваньку, приглушённо сказала она.

Ваньке не оставалось больше ничего делать, как только крепко обнять Наташку и губами припасть к её губам.

— Эх, как ты меня всю изваландал! — притворно улыбаясь, стряхивая с себя прилипшие пожухлые луговые цветочки, когда они уже сидели на бревне и грызли подсолнечники.

Возвращение Яшки. Пожары. Братья-поджигатели

Больше двух лет скитался на стороне Яшка Дуранов. Жил в Москве, а после свиданки с Федькой Лабиным пальнул на юг. Писем матери Яшка не писал, известия от него не было, как в воду канул: поэтому-то мать, подумав, что его уже нет в живых («сломил себе буйную голову») и решила записать его в поминанье. Исколесил Яшка пол России, всего повидал: хорошего нагляделся и плохого наимался, но за последнее время затосковал (видимо, поминанье-то на него повлияло), решил вернуться домой. Он вернулся в своё родное Мотовилово с лихими намерениями и бандитскими выходками.

— Где странствовал? — спросил Яшку его друг Петька, когда они сидели за столом и в честь возвращения Яшки выпивали.

— Далёконько! Отсюда не видать! — уклончиво отвечал Яшка на вопросы друга. — Если бы мамка меня не записала в поминание, и не напала на меня тоска, то я бы и сейчас по воле шлялся и домой бы не скоро возвратился! — откровенничал перед другом ухарь Яшка.

— Ты, Яшк, чай на стороне-то, небось, разбогател? — допытывался Петька.

— Наоборот, дошёл вплоть до ручки: в одном кармане вошь на аркане, в другом блоха на золотой цепочке! — отшучивался опьяневший Яшка.

— Это, пожалуй, наподобие блудного сына? — острил перед другом Петька.

— Да, пожалуй, вроде его! — признательно утверждал Яшка.

А сам, имея замысел и намерение отмщения, для увеселения души и потехи с пьяных глаз спрашивал Петьку:

— А кому бы подбросить «красного петушка», на долгую память? Я теперь стал ещё отбойнее и смерти даже не боюсь, — откровенно признавался Яшка перед Петькой. — Кто мне поперёк дороги захочет вставать, тому несдобровать! «Красного петушка» дать у меня рука не дрогнет! — он ухарски хвастался перед Петькой и, зажегши спичку, Яшка демонстративно приставлял её к избной стене, изображая этим технику поджога.

И у Яшки слова не расходились с делом: осенними тёмными ночами, пробираясь огородами, он воровски подкрадывался к дворам мнимых его врагов, дрожащими от опьянения руками чиркал спичками и, поджигая соломенные повязи, создавал пожары — ужас и бедствия для людей и наслаждение своей буйной души…

В селе противопожарное дело возглавляли два брата — Мишка и Ванька Лиходейкины. Они от общества арендовали пожарный сарай с двумя насосами, на своих лошадях должны быстро выезжать с насосами на пожары и тушить их. Была же в селе довольно забавная установка от общества: кто первым примчится на пожар, с насосом или там с бочкой воды, тому должно быть выдано вознаграждение в сумме 5 рублей. Втемяшилась же в буйные головы братьев-противопожарных дружинников такая дурь: за счёт глупой установки попьянствовать, и они частенько сами искусственно создавали пожары. Один потайно поджигал, другой, заранее запрягши лошадь, как только тревожно загремит набат, первым примчится на пожар, получает премию и вместе с братом-поджигателем у них опять выпивка, а понапившись, с весельем на душе переговаривались между собой и с довольством хохотали. Эти два брата пожарников как бы соревновались с Яшкой в деле поджога, но они физически не стерпливали само существование Яшки и обещались, при захвате на пожаре они Яшку обреклись бросить в огонь. А «красный петух» безудержно властно разгуливался над селом, то сарай или овин вспыхнет, а то и несколько домов с надворными постройками огнём объяст. Обычно пожары первыми замечают долго загулявшиеся ночью влюблённые парочки. Так и на этот раз, Ванька с Наташкой, любовно обнявшись, сидели на бревне и наблюдали осенний звездопад. Вдруг из-за чьего-то двора вымахнул целый сноп искр, солома быстро принялась и тут же весь двор объяло пламенем.

— Пожар! — в один голос закричали Ванька с Наташкой.

— Горит! — визгливо заверещали невдалеке от пожара всполошённые бедой чьи-то девичьи голоса.

С колокольни судорожно и часто забили в набат. Тревожный перезвон маленьких колоколов и басовитый язык большого, извещающий о горести, нависшей над селом, взбудоражил ночную тишину спящего села. По улицам очумело и встревоженно, словно муравьи в кочке, тупотно забегали молчаливые спросонья люди. Около пожарища стон, визг, плач с причетами, тревожное лошадиное ржание. Кто-то спешно, гремя ведром, наполнял водой бочку, заехав в озеро по самое лошадиное брюхо. Телегу с бочкой, наполненной водой, лошадь вывезла с резвой скоростью и с места взяла вскачь, а когда хозяин с яростью её ударил вожжой, она взбешённо бросилась в галоп, высоко вскидывая задними ногами, грязью обляпала стоявших овечьим гуртом около пожарища. На пожарном насосе дюжина кряжистых мужиков мерно, с мускулистым нажимом, усиленно качают насос, Санька Лунькин, обливаясь потом, бесстрашно прётся к огню, направляя водную струю из медного ствола туго напружинистой кишки, змеёй тянувшейся от насоса. И как обычно на пожарах, немного поодаль от него идут россказни о том, кого в каком положении застал пожар. Один парень, видимо, загулявшийся допоздна,