ЮлиАнна - Зульфия Талыбова Страница 15

Но Юля послушно стерла последнее предложение. Учительница же зачем-то сказала:

– Ты должна быть благодарна бабушке, ведь она из тебя амбидекстра сделала!

Юля замерла, но рука, держащая мел, затряслась. Русичка вела Юлин класс уже пятый год, и ей было известно все про каждого ученика, а о Соболевской Юлианне больше всех. Анастасия Николаевна каждое собрание хвалилась своими заслугами относительно воспитания внучки.

И Юля не смогла сдержаться:

– А давайте я вам завяжу правую руку полотенцем и заставлю вычерчивать палочки левой рукой? – не думая, предложила она.

– Что? – учительница глуповато улыбнулась.

Живот напрягся от страха. Но Аня внутри неё уже проснулась, и даже зеркало не понадобилось. Тёмный двойник смело, но рассудительно и спокойно вещал:

– Вы, конечно, станете сопротивляться, сами того не желая, ведь это будет для вас непривычно и неудобно, как если бы вас с нормальным зрением заставили надеть очки на минус четыре диоптрии и снимать не позволили.

В классе стояла гнетущая тишина, и даже те, кто привычно отсиживался на уроке и с нетерпением ожидали звонка, любопытно подняли головы и глядели то на училку, то на доселе немую ученицу. Русичка таращилась на Юлю и даже не шевелилась, только заметно было, как сильнее она сжала простой карандаш в руке. А речь из уст Юли лилась словно заученная:

– Вы все же станете сопротивляться, а я буду на вас орать, периодически вбивать науку подзатыльниками и унижать. А потом, когда вы, наконец, отточите письмо, я потребую от вас благодарности за приобретенную амбидекстрию. Только вот есть небольшие минусы: вы частенько будете путать, где право, где лево, сами станете рассеянной, слегка заторможенной и на местности будете плохо ориентироваться. Но вы приобретёте небольшую особенность, а я, благодаря вашей покорности, – выросшую до неимоверных размеров убежденность, что мой дар – ломать и уродовать то, что было заложено природой. Ведь мне так удобно, плевать, что вы другая.

– Юля, перестань! – прикрикнула учительница, топнула ногой и бросила карандаш на парту.

– Я ведь лучше знаю, чем какая-то там природа! – дрогнувшим голосом выкрикнула Юля, и чтобы не расплакаться навзрыд, выбежала из класса.

* * *

На следующий день она делилась с Лешей своими успехами:

– Ей и зеркало не понадобилось! Я ее без него в себя впустила, и Аня теперь всегда со мной!

– То есть ты теперь целостная?

– Выходит, что так!

– А что же в школе? С бабушкой не поделились о твоём неожиданном предложении самой учительнице?!

– Она не стала ей звонить, представляешь! Даже, наоборот! Выскочила за мной из класса, догнала и успокаивать начала!

– Посочувствовала тебе?

– Да! А я разревелась ещё сильнее и даже обнялась с ней!

– Это здорово. Теперь ты понимаешь, что не все, как твоя бабуля. Поздравляю, ушастик!

– Спасибо! Теперь я пишу только левой рукой. Не зеркально, конечно, но с таким уклоном, как мне удобно.

– Но все же, почему ты на доске написала слева направо?

– Я сама долго думала об этом. Вспоминала подробности. Ничего особенного. Меня вызвали к доске. Я привычно взяла мел в правую руку и стала писать. Потом я нечаянно уронила мел, быстро подняла его левой рукой и стала писать дальше. Зеркально! Пока учительница меня не остановила, я бы и не заметила.

– Серьезно?!

– Да, но я не свихнулась, просто в моем восприятии это удобно, привычно, легко и, самое главное, нормально! Лишь после учительского возгласа я пригляделась и поняла, что пишу «ненормально»! Но мне это даже понравилось. Я почувствовала себя особенной! Так приятно!

– Так и есть, просто бабуля тебе внушила, что это дикость какая-то!

– Об этом я и вспомнила, когда учительница попросила меня стереть непонятную писанину. Я и не думала перечить, но она зачем-то вспомнила мою бабулю и велела отблагодарить ее. Мигом вспыхнула злость, и я поняла, что Аня внутри меня хочет что-то сказать. И никакое зеркало мне не понадобилось, я хотела, чтобы она стала моей неотъемлемой частью. И так случилось!

– Очень рада, что ты обрела себя! – улыбнулся Леша.

– Я тоже! А вообще, наверное, полезно и необычно развивать в себе амбидекстрию, только вот…

– Если это собственное желание, а не садизм… – закончил Леша.

– Да, это я и хотела сказать! – с грустью произнесла Юля.

8 глава

В очередное утро, когда злая колдунья отправилась на дежурство, Юля, как обычно проснулась на мокрой холодной подушке. Она недовольно вскочила с постели и злобно уставилась на уже потрёпанную мягкую радугу. Сколько пережила эта несчастная подушка-игрушка! Чего только Юля не вытворяла с ней в детстве: и любила, и ненавидела, и обнимала, и скручивала в ярости. Юля тяжело вздохнула и плюхнулась обратно на кровать.

На прикроватной тумбочке стояла мамина фотография в рамке. А почему бы не посмотреть мамин альбом?! Она не раз пересматривала семейные альбомы, но сейчас ей хотелось рассмотреть маму получше, увидеть ее лицо.

Юля прекрасно помнила, что все мамины снимки черно-белые, но сейчас, раскрыв альбом, вдруг разозлилась и, громко захлопнув его, прошла на кухню.

Дедушка сидел за столом с кроссвордами. Но он их не разгадывал, как это обычно бывало, а подложил под них тарелку с сырниками и пил чай.

– Дедушка, – тихо позвала Юля. – Доброе утро.

– Привет, Юленька, садись завтракать.

– Нет-нет, я не умывалась ещё. Я спросить хотела…

– Спрашивай, у тебя что-то случилось?

Юля опустила голову и замешкалась с вопросом.

– Я тебя слушаю, Юля. – Дедушка улыбался настолько доброжелательно, даже жалко, что Юля чуть не расплакалась.

– А какого цвета были глаза у мамы? – выпалила она и, усевшись на стул, выдохнула. Таким тяжёлым был вопрос, но она его всё-таки «дотащила» до стола!

Дедушка перестал улыбаться и опустил голову. Вряд ли он забыл цвет глаз дочери, но с ответом не спешил. Потом зачем-то стал глядеть в окно, негромко рассказывая:

– Волосы светло-русые, густые-густые и длинные как у тебя. А глаза зелёные, но с крохотными, едва заметными желтенькими крапинками, как листья в сентябре, прямо как сейчас. – Он кивнул, все так же глядя в окно. – Только-только начинают желтеть, чтобы вскоре уснуть. Миля моя, настоящая русская красавица…

Юля не стала говорить, что на дворе уже конец октября, она медленно встала, вернулась в свою комнату и уселась на кровать.

– Так кто же ты на самом деле? – прошептала она, глядя на