Профессия – лгунья - Зоя Геннадьевна Янковская Страница 15

И тут я вспомнила слова Натальи, которая работала в этом клубе до нашего приезда: «Забавный такой японец. Говорит по-русски». Цитаты её в точности соответствовали тому, что теперь этот человек говорил мне. Монолог Миши оказался очень длинным. Опьянев, он говорил без умолку, как будто заучивая топик. Потом вдруг вспоминал, что упустил из предложения какое-то слово, тогда возвращался к этому предложению и произносил его уже с пропущенным словом. «Скольким русским он рассказал свой топик про «душевная рана»? — слушая его, думала я, — Вот в чём заключается моя работа. Я тоже должна учить топики и артистично рассказывать их так, как этот человек, будто в первый раз».

— Вы не замужем? Вам нравится в Японии? — спрашивал он меня.

Чтобы положить конец этим бесконечным расспросам, я предложила поиграть в школу. Он был моим учителем японского языка, я — учеником. Я делала круглые глаза и повторяла:

— Ого! Мегамозг! — не переставая удивляться, до чего он умен, что знает так много слов на своём родном языке.

В пятом часу утра клуб опустел. Куя гасил иллюминацию и закрывал клуб. Мы ждали его в микроавтобусе. От вина у меня раскалывалась голова. Я жадно вдыхала прохладный воздух. Дружно покачивались азалии от нежного ветерка. Откуда-то доносился тонкий сладкий запах каких-то цветов. Но люди, почему-то, по доброй воле забирались в душные помещения, провонявшие похотью, фальшью и застарелым запахом спиртного и табака.

Вдруг откуда-то из-под машины испуганно замяукал котенок. Филиппинки повыскакивали из салона и, охая и причитая, закричали:

— Куя! Куя! Под машину котенок залез!

Они визжали и странно корчились, как будто котенок уже погиб. Хотя, он по-прежнему подавал голос. Протяжный и отчаянный.

— Но ведь он живой! — крикнула я им.

— О-ой, не знаем, кажется живой. Но как поедем, сразу раздавим.

— Там что-нибудь видно?

— Да, черный котенок. Маленький очень.

Подошел Куя, заглянул под машину, разводя руками, что-то сказал по-японски.

— Что, что он сказал? — спрашивала я филиппинок.

— Котенок залез туда греться, и его трудно вытащить, ох! — они картинно вздыхали и хватались за головы.

Куя сел за руль и завел машину в надежде, что это спугнет котёнка. Тот замяукал страшным голосом, но оставался там же.

— Не надо, прошу вас! — закричала я по-русски.

— Окей, окей, — ответил Куя. Выключил машину и нехотя полез под автобус прямо в костюме.

Интерес девушек к котенку пропал. Они вернулись в салон и с визгом стали щипать друг дружку, умирая со смеху. Но неожиданно, будто опомнившись, все, как одна, почему-то опять сделали гротескно-встревоженные гримасы, и закричали нараспев:

— Куя-я! Ну как? О-ой! — при этом они поворачивали лица к нам, как бы давая нам возможность обнаружить их сострадание. Эта странная игра озадачила меня, а Ольгу взбесила.

— А чего ныть-то, дуры, — пробубнила она себе под нос со злобой.

Ныть, однако, уже никто и не думал. Девушки стали с хохотом дубасить друг дружку по головам. Из соседней пивной шел знакомый Куи. Мужчины обменялись приветствиями и вместе полезли под автобус.

— Может, помочь им? — сказала я.

— Сиди, — ответила Ольга, — вывозишься вся. И ты там не нужна. Два мужика не справятся?

Я осталась сидеть.

Полчаса они проползали под машиной, светили фонариком и с разных сторон тщетно пытались достать котенка. Куя, уставший и грязный, вылез из-под автобуса, отряхнул пиджак, и, махнув на всё рукой, собрался сесть за руль. Я сидела на заднем сидении в самой глубине салона.

— Нет, нет, подождите! — крикнула я истошно и поползла к дверям прямо через спинки сидений едва ли не по головам сидящих впереди девушек.

С трудом выбравшись наружу, я бросилась под автобус. Филиппинки, все до одной, следом высыпали из салона и с безумным визгом и истерическим хохотом наблюдали за мной. Приседая на корточки, жестикулируя и корча физиономии, они орали:

— Хей, Кача! Are you okay?

И чем дальше я продвигалась под машину, тем больше бесновались филиппинки:

— Хей, хей, Кача! Кача! Браво!

Я нащупала мяконькую лапку. Осторожно протянула руку по пушистому тельцу вверх и силилась прихватить шкурку на загривке котенка, как вдруг дикий визг одной из филиппинок спугнул животное. Котёнок вырвался и залез глубже под двигатель так, что я перестала его чувствовать. В бешенстве я проорала все известные мне маты. Филиппинки замолчали. Снова попыталась достать котёнка, но теперь можно было лишь нащупать кончик его хвоста. Потянула за хвостик. Котенок замяукал, зашипел и острыми зубами вцепился мне в руку. Я прихватила его за задние лапы и продолжала тянуть. Котёнок, извиваясь, царапался и отчаянно вгрызался в мои руки. И когда я, наконец, выползла с ним из-под машины, то выпустила несчастное перепуганное животное под ненавистные мне обезьяньи вопли и прыжки филиппинок. Маленький черный комочек, как клубок, покатился вдоль дороги и исчез за первым поворотом.

Филиппинки продолжали неистовствовать:

— О-о! Кача! Кровь, сколько крови!

Кто-то со спины фамильярно похлопал меня по плечу:

— Убери руку! — шикнула я по-русски, даже не пытаясь разглядеть, кто из них это был. Руку отдернули. Всё объясняли мимика и интонации. Слова им были непонятны, но это было ни к чему. Подошел Куя и взял мою разодранную руку. Вытер мне платком кровь и что-то спросил, качая головой:

— Болит? — догадалась я.

— Ничего. Поехали домой. Спать хочется, — сказала я по-русски. Он тоже догадался, о чем речь, и сел за руль.

«Никакой он не абориген, — подумала я, — он хороший».

Едва стал подкрадываться сон, как вдруг раздался наглый истеричный звонок в дверь. Я подскочила в кровати. В дверь начали стучать кулаками, потом послышались пинки и крики филиппинок. Я распахнула дверь:

— Что случилось?

— Джищин, джищин, — верещали они.

— О, боже… — оцепенев, сказала я, и позвала Ольгу.

Неожиданно раздался всеобщий хохот и визг.

— Джёудан, джёудан! — загорланили они, и, отпихнув меня от дверей, одна за другой ворвались