Лев Овалов - Болтовня Страница 18

- Эй, печатники, печать хороша?

- К ядреной матери! - согласились они с наборщиками.

- Фальцовщики! Переплетчики! Котельщики! Граверы! - поочередно окликал я рабочих, и все они отзывались о своей работе последними словами.

- Типография приносит убыток. Дело дней - прикрыть лавочку и прогнать всех на биржу... Не прячьте носы в воротники, высовывайте их наружу, дышите, дышите ими. Чувствуете? Пахнет безработицей. Сейчас пыль, завтра голод.

Похожий на раздраженного гусака, вытянул Жаренов свою шею и зашипел:

- Прижали самого - заговорил по-нашему.

- Нет, дурак, не по-вашему, - спокойно возразил я ему. - Не обо мне разговор. Я завтра же получу пенсию и заживу барином, а вот каково будет тебе.

Я почесал затылок и начал рубить сплеча:

- Неумелое хозяйствование разрушает типографию. В ротационном Ермаковка, в котельной - половодье, в наборной - дискуссионный клуб... Вентиляция превосходная: до ноября естественным путем помещение проветривалось - добрая половина стекол в окнах была выбита. Мы, конечно, возроптали. Тогда окна наглухо застеклили, и теперь мы задыхаемся. Спецодежда - кто ее, товарищи, видел? А вот с праздниками у нас хорошо. Понадобилось красный уголок кумачом обтянуть, немедленно у нас Архипку с Гараськой откомандировали, пять дней парни в рабочее время уголок обтягивали... При таких порядках и типографию и директора...

Тут я завернул такое ругательство, что... Эх, да что там говорить, даже Жаренов крякнул.

После моих слов начался всамделишный митинг.

Каждый нашел что сказать.

Так их, так! Вот тебе, Клевцов! Вот тебе, Кукушка! Ругайтесь, ребята, ругайтесь, брань на вороту не виснет. Высовывайте носы из воротников. Сегодня брань идет на пользу и вам и типографии. Вода в котле опять перекипает. Так и надо! Пусть она зальет всю плиту - шипенье и вонь привлекут внимание хозяев.

Вдруг этот парень, этот щенок Якушин, по глупости чуть не испортил всю музыку.

- Даешь забастовку! - завопил он на все помещение. - Пошли по домам!

- И то, разойдемся, - поддержал Якушина несмелый голос.

На выручку пришел Костомаров.

- Рехнулись, что ли? - по-хозяйски прикрикнул он на волнующихся людей. - Разве у Сытина работаете?

Толпа смолкла.

- Типография советская, власть рабочая, партия большевистская, - кричал увещевавший рабочих Костомаров. - Здесь вам не Европа!.. Хозяева здесь - вы? Так действуйте, черти, по-хозяйски!

Началась суматоха. Каждый предлагал свое. Мелкими льдинками плыли в потоке голосов хрупкие предложения, сталкивались друг с другом, дробились и таяли.

Ночь за окнами потускнела, электрический свет дрожал, становясь на фоне серых окон все более призрачным.

Возбуждение остывало.

Сердце мое билось больнее, еще несколько минут и придет конец - все станут на работу, и завтра начнется то же, что было вчера.

Я положил локти на плечи моих соседей, подтянулся на руках и с отчаянием в голосе воскликнул:

- Братцы, неужто опять пыль из касс ртом выдувать? Что же мы сделаем?

Горячей волной обдал меня густой бас котельщика Парфенова:

- Очень просто: и директора и Кукушку в типографию не пускать! А тем временем ну хоть Костомаров с Якушиным пусть по властям прут: желают, мол, рабочие хорошего хозяина и наваристых щей.

Опять наступила тишина.

Утром по-обычному гудели машины, взметывались тысячи отпечатанных листов, клевали свинец синие воробьи, и только в воротах десять зубоскалящих парней дожидались начальства.

* * *

Свистим! Какой занятый, заливистый свист!

Мы встретили директора я не сказал бы ласково, но внимательно. Он подошел к воротам, но не успел сделать от калитки шага, как перед ним стеной выросли десять отчаянных ребят.

- Тпру! - остановили они Клевцова. - Погоди здесь, сейчас с тобой придут поговорить.

За мной и Костомаровым прибежал Якушин. Мы наскоро обменялись несколькими тревожными словами и побежали во двор. Разумеется, побежали как-никак таких, как мы, считают сотнями, а Клевцов - директор.

- Здравствуйте, товарищ Клевцов! - поздоровался я от имени всех.

Растерянный взгляд директора пробежал мимо нас туда, за стены, в типографию, - он тщетно пытался догадаться о причине нашего странного разговора.

- Что все это значит? - раздраженно и повелительно спросил директор.

- Порядок наводим, - грубо брякнул Якушин.

Костомаров неумело подмигнул мне глазом, я потянул Якушина сзади за брюки. Костомаров коротко и отрывисто передал директору решение рабочих:

- Товарищ Клевцов, мы вас больше в типографию не пустим. Возможно, вы неплохой хозяйственник. Но у нас вы мерили все на свой аршин. Только аршин ваш оказался неправильным, короче обыкновенного. Развалили типографию. Побудь вы еще месяц - типографии крышка. Вам хорошо, вас в другую типографию начальником пошлют, а нам - на биржу идти. Рабочие на собрании решили больше вас в типографию не пускать.

Клевцов побледнел, сощурил глаза и вежливо, даже тихо спросил:

- Позвольте спросить, кого же вы назначили директором?

Ах, бестия! Ты вздумал нас ловить? Нет же, мы тебе не плотва.

- Убери свою удочку дальше! - усмехаясь, ответил я директору, выступая вперед. - Самостийничать мы не хотим. О новом директоре позаботится трест.

- Так извольте жаловаться, а не устраивайте митинги, - сразу меняя тон, сухо заявил Клевцов.

- Мы и пожалуемся, - спокойно отозвался Костомаров. - Но калечить типографию больше вам не позволим.

Терпение Якушина лопнуло, он выскочил сбоку, заслонил Костомарова и грубиянским тоном выпалил в лицо директору обидные слова:

- Чего нам жаловаться! Выгнали тебя - и крышка. Иди ты на нас жалуйся!

Вдруг, еще за воротами, послышался сердитый, приказывающий голос:

- Кто там разговаривает? Немедленно прекратить!

Перед нами появился Кукушка, с поднятым кверху носом, с презрительно сложенными бантиком губами и дерзким выражением глаз.

- Это вы, товарищ Клевцов, с ребятами шутите? - сразу смягчил он голос. - У меня к вам дело... А ну, ребята, по местам, по местам, живо!

Несколько голосов дружно ему ответило:

- Катись...

- Колбаской, - ласково прибавил Якушин.

- За что вы меня, ребята? - почти жалобно буркнул Кукушка и вопросительно взглянул на Клевцова, вероятно, считая директора виновником нашего бурного настроения.

- Бунт! - серьезно сказал Клевцов. - Я уезжаю в трест.

Потом он полуобернулся к нам и почти по слогам кинул угрожающие слова:

- Не беспокойтесь, через два часа в типографии будет порядок, а хулиганам придется отвечать.

Хотел я ему сказать - в своем доме человеку бастовать не приходится, только этот человек не чувствовал себя в нашем доме своим...

Мы молча проводили директора. Но я сразу понял: в типографию он не вернется.

Кукушка оказался глупее.

- Бузотерство? Выступление против руководства? - вызывающе закричал он. - Я иду в райком!

- Иди, иди, мы будем там раньше, - насмешливо откликнулся Костомаров.

Спровадив начальство, мы послали Костомарова в райком, Парфенова в трест, а сами пошли на работу.

* * *

Работа шла лучше обычного. Или это мне только казалось? Да нет, все рабочие находились в возбужденном состоянии и, ожидая дальнейших событий, больше молчали и углублялись в работу.

Пришли сумерки, зажглись огни.

Я был занят в ночной смене и весь день просидел в завкоме, говорил по телефону, советовался с Костомаровым, Якушиным, Парфеновым и дожидался гостей.

Никто не расходился по домам.

Вечером, часов в семь, перед типографией загудела сирена.

Раньше звонка обежала все помещение весть:

- Приехали!

Через несколько минут типография собралась, - все бежали, торопились, никто не задержался, похоже было - пожарные по сигналу торопятся.

Приехали секретарь райкома и председатель треста. Ни Клевцова, ни Кукушки с ними не было.

Секретарь райкома совсем простой, пиджачок не из важных, черная косоворотка, лицом похож на наборщика, сероватый, небритый.

Председатель треста пофасонистее, рубашка голубая, галстук в крапинку, лицо сытое с румянцем, ботинки желтые с глянцем.

Поздоровались мы с гостями.

- Начнем, - говорит председатель треста.

- Шипулин, где ты? Начинать пора! - кричит Якушин.

Оглянулись: Шипулина нет - смылся куда-то. Искать, конечно, не стали, не до него.

- Товарищи, объявляю собрание открытым, - сказал вместо Шипулина Костомаров.

- Не надо... - остановил его секретарь райкома и махнул рукой. - Чего там собрание... Побеседуем просто...

Секретарь райкома потушил мелькнувший было в его глазах смешок и сурово спросил:

- Ну чего вы тут набедокурили? Рассказывайте! - сказал он это очень просто, и одновременно казалось, что он обращается к близким товарищам и нашалившим детям.

Поднялся гомон. Кричали, перебивали друг друга, жаловались на беспорядки и крыли, крыли последними словами директора.