Николай Почивалин - Юность Страница 19

- Иди, иди! Полдня для такого случая!

- Пойду к связистам. Деньги пошлю. Потом - в финчасть, надо аттестат посылать. - Кудрин складывает письмо и, не удержавшись, снова смотрит на карточки. - Выросли как!..

Едва майор уходит, мы начинаем оживленно комментировать событие.

- Тихо! Тихо! - останавливает Пресс. - Метников, как с газетой?

- Осталась передовая. Кудрин писал. Вот она.

- Давай сюда, просмотрю. Ну, по местам! Ого!..

В проеме окна проносится черная молния. Фашистский самолет проходит над селом бреющим полетом, дробно стучит скороговорка крупнокалиберного пулемета.

- Обнаглели, сволочи!

Работается сегодня удивительно легко. Время до обеда проходит совершенно незаметно.

- Добирают передовую, - докладывает Чернякова. - Полосу правят.

- Гулевой, - зовет Пресс. - Приготовьте всем по чарке. Сегодня у нас праздник!

- рад стараться! - озорно козыряет начальник издательства. - В порядке инициативы добавлю к столу малосольные помидоры.

- Благодарю за службу!

- А что, Сергей, - говорит Гранович. - Проснешься ты завтра утром - и вдруг знаменитый.

- Как Байрон! - подхватывает Метников.

- Ага, Джорж Ноэл Гордон Прохоров!

- Ладно, не издевайтесь!

Это о моих стихах, - завтра они появятся в газете, По совести говоря, волнуюсь. Раз пять прочитал их в гранке теперь опасаюсь, чтобы не передали какой-нибудь официальный материал. Стихи тогда придется снимать.

Усатый немолодой лейтенант появляется в дверях без стука, не докладывая.

- Вам кого?

Лейтенант переступает тяжелыми грязными сапогами, густо крякает.

- Вашего майора привез. Наповал.

- Что?

- Какого майора?

Громыхая, выбегаем на улицу.

На телеге вытянув руки по швам, лежит Кудрин.

Шинель на груди разорвана, покрыта бурыми влажными пятнами. Фуражки на голове нет. Светлые ручейки волос скатилясь на доски.

- Около узла связи посекло. Его и еще мальчонку, - хмуро говорит лейтенант.

Вечером мы хороним заместителя редактора армейской газеты майора Кудрина, нашего Семена Андреевича.

Пресс, Метников, Гранович и я несем гроб, сколоченный шоферами из старых досок. Гроб обернут в красное полотнище.

На маленьком сельском кладбище тихо. Мокро блестит пожухлая трава. Меж старых, потерявших форму могил с ветхими покосившимися крестами белеют новые, еще не успевшие почернеть кресты, кое-как отесанные руками баб-горемык. Ставим гроб на землю, снимаем пилотки. Навзрыд плачет Машенька.

Разбрызгивая жидкую грязь, к кладбищу подъезжает зеленая "эмка", резко тормозит. Из машины выходит полковник Жоголев - начальник политического отдела армии. Он молча кивает нам, опускается на колено, целует Кудрина в восковой лоб.

- Школьный товарищ...

Мягко шлепают о крышку гроба комья мокрой земли.

Полковник достает из кобуры пистолет. В сыром осеннем воздухе хлопают выстрелы.

Потом мы медленно идем по мокрой, скользкой дороге. Машина Жоголева идет в стороне. Полковник без фуражки, тронутые сединой волосы блестят под дождем.

Покусывая губы, Жоголев говорит:

- Выше голову, друзья! Впереди еще много трудного... Пишите. Лучше пишите. Чтоб душа рвалась!..

Махнув рукой, полковник круто сворачивает к машине.

Пресс идет позади всех, сутулясь, недобро косясь по сторонам из-под толстых стекол роговых очков.

На крыльце нас встречает Лена. Она стоит, прижавшись к перилам, смотрит на нас большими грустными глазами. Девушка оставалась дежурить у приемника, ей больно, что она не была со всеми.

- Вам письмо, - говорит она мне.

Товарищи молча проходят мимо.

Я остаюсь на крыльце один, верчу в руках маленький конверт. Письмо от Оли.

"Долго не писала тебе, не знала, как об этом сказать.

Лучше - прямо. Я вышла замуж за Макарова. Пойми, что я нужна ему сегодня больше, чем тебе. Ему трудно..."

Глупо... Почему погиб Кудрин?

Ветер подхватывает клочки письма, несет их по мокрой земле.

13

По крыше однотонно стучит дождь - мелкий, непрерывный, слякотный. Стекло в среднем окне наполовину выбито, тяжелое домотканое рядно, которым на ночь маскируется скудный свет керосиновой лампешкп, то отдувается, наполняемое холодным ветром, то, когда ветер ненадолго стихает, повисает прямо.

В редакции тишина, длительная, затяжная. Только изредка прошуршит страничка бумаги, сердито кашлянет Пресс да жалобно скрипнет половица это, словно тень, из угла в угол ходит Гранович.

Третий раз подряд читаю начало одной и той же фразы: "В подразделении Лихового..." Фраза чем-то не нравится, но чем - не могу понять. Хочу посоветоваться с Метпиковым, но молчу: секретарь пристально разглядывает карточку семьи Кудрина...

Входит Машенька. Она достает из-под намокшей шинели сухую трубочку газеты, молча подает Прессу. Газета уже на машине.

Пресс просматривает поправки, коротко пишет: "печатать", опять берет чистый лист бумаги. И снова нудная тишина.

"В подразделении Лихового..."

Все вдруг начинает казаться неправдоподобным. Это только дурной сон - и дождь за окном, и свежая могила на маленьком сельском кладбище, и письмо...

Пресс крякает, комкает лист бумаги, быстро выходит на улицу. Вслед за ним, подчиняясь мгновенному, еще самому неясному желанию, выхожу и я.

Скупой снопик света из открытых дверей на минуту освещает грузную фигуру Пресса. Он стоит на крыльце, тяжело навалившись на перила. Ветер швыряет в лицо мелкие холодные капли. В темноте слышно, как часто шумит по лужам дождь.

- Михаил Аркадьевич, пустите в командировку, - горячо прошу я и вздрагиваю.

Резко повернувшись, Пресс кричит на меня - зло, грубо, до обидного несправедливо!

- Что за командировка?! Какой я вам Михаил Аркадьевич?! Разболтались! Как надо обращаться?!.

Ах, вот как!.. Чувствуя, что сейчас сорвусь, говорю каким-то странным и звенящим голосом:

- Товарищ старший батальонный комиссар;.. Разрешите...

- Отставить, Прохоров. - Пресс горько вздыхает. - Пятое письмо Кудриной начинаю - не выходит. Не верю!.. Ну, что у тебя стряслось?

Беда моя кажется сейчас такой незначительной, мелкой, что я потерянно молчу, а потом просто прошусь побывать в части.

После некоторого раздумья Пресс устало вздыхает.

- Ладно, поедешь... Иди.

В редакции все такая же тишина. Метников и Гранович работают. Я снова перечитываю злополучную фразу, просматриваю корреспонденцию до конца. Фраза как фраза, просто я читал ее, как стихи: "В под-раз-делешш Лихо-вого..." Получался четырехстопный ямб...

За ночь погода неузнаваемо изменилась. Еще не открыв глаз, чувствую на щеке бархатное щекочущее прикосновение солнца, в прикрытых ресницах дрожит золотисто-оранжевое пятно. И тут же ощущение чего-то хорошего, легкого и радостного пропадает. Память, сработавшая на несколько секунд позже пробуждения, с жестокой точностью воскрешает события вчерашнего дня...

Днем получаю на руки командировочное предписание, прощаюсь с товарищами.

- Давай, давай, двигай! - хмурится Пресс и, задержав мою руку в своей, смотрит колючими глазами. - Смотри на рожон не лезь! Понятно?

Уже далеко за домом догоняет Машенька.

- Сережа, подождите!

Девушка идет прямо по лужам, разбивая золотистые зеркальца, я невольно делаю шаг навстречу. Не забыл ли чего?

- Я попрощаться, - быстро дыша, говорит Машенька. - Пришла из типографии, сказали - вы ушли. Вот и догнала... Хотела вам сказать...

Девушка переводит дух, скупо улыбается.

- Будьте осторожней, Сережа. Вон у нас как пошло...

У меня перехватывает горло. Сколько же хороших людей на свете! Крепко пожимаю руку Машеньки, шагаю вперед.

За селом дорога лучше - свежий ветерок обдувает хорошо накатанный большак, сушит землю. Кое-где, в низинках и выбоинах, блестят лужи, отражая синее кроткое небо, полное задумчивой безмятежности. Горизонт в такую пору кажется шире, бесконечнее - размахнувшимся далям нет, кажется, ни конца, ни краю, и только вдалеке, на самой кромке неба, смутно синеет полоска леса. Простор наполнен чистым, с осенним холодком воздухом.

Идет грузовая машина. Взмахиваю рукой. Обдав горячим облаком отработанного газа, камуфлированная полуторка круто затормаживает. Бросив быстрый оценивающий взгляд, водитель открывает дверцу, коротко приглашает:

- Садитесь.

Машина с места берет большую скорость. Шофер, широкоскулый немолодой человек со шрамом на щеке, молча крутит баранку, зорко поглядывает по сторонам. "Опасается самолетов", - догадываюсь я.

По левую руку от шофера стоит автомат.

- Запасливо, - киваю я.

- Не мешает.

- Далеко путь держите?

Шофер мельком смотрит на меня, чуть заметно усмехается.

- А вы куда, товарищ лейтенант?

Говорю, куда и зачем еду, показываю редакционное удостоверение!! Настороженность шофера как рукой спимает. Он выуживает из кармана замасленных штанов папироску, дружелюбно улыбается.

- Наша газета, знаю! Капитан Левашов у вас там есть - привет ему передавайте.