Николай Почивалин - Летят наши годы Страница 19

Ну, хорошо... Распорядился я, чтоб за Балакиным поглядывали. Когда человек обижен или озлоблен, он легче всего под дурное влияние попадает. А типы и у нас водятся. Держим мы их, правда, в отдельном отряде, но совсем не изолируешь. Общение между жилыми секциями свободное, прогулки общие тут они и мутят. Проследи - затянут человека. Такими сердобольными и ласковыми прикинутся, что и не заметишь, как опутают. Милое дело!..

Ладно. Проходит еще несколько дней, надзиратель и воспитатель докладывают: опять с Балакиным нехорошо.

То нагрубит, то работает так, что из рук валится. Разговаривать отказывается, одному только завгару Михалычу по-человечески отвечает. Хуже того - ест плохо, спит беспокойно. Один раз во сне даже плакал...

Психологически все это мне было понятно. Человек здоровый, неиспорченный - и попал за проволоку. Пока еще со своей обидой носился ничего. Какое-то время присматривался - тоже ничего. Внутренне его поддержало и то, что работа привычная. Опять же - под начало к хорошему человеку попал. Терпел, старался смириться.

Копилось, копилось и прорвалось. Запсиховал, попросту говоря.

Распорядился - вызвать ко мне на беседу. Действительно перевернуло парня. Бледный, опущенный. Одни глаза, как у лихорадочного, блестят. Может, думаю, Михалыч прав - не надо было его наказывать? Нет, не мог, не имел права. Штука, однако, вижу, серьезная, надо что-то предпринимать. А что предпринимать? Единственное мое лекарство - слово. Бился, бился - ну ничего не получается! Да, да, нет - ничего кроме вытянуть не могу. Начну стыдить - скулы, как кровяные, станут, и все. Скажу погрубее - зубами скрипнет, и опять молчок. Мягче - вовсе внимания не обращает. Как об стену горохом.

Характерец, вижу, дай бог, да я тоже не лыком шит.

Сейчас, думаю, я тебя за такое трону, что ты у меня заговоришь! Про запас держал.

А дело вот в чем. Близких родных у него не было, мы разрешили ему переписываться с девушкой. Я к тому времени знал ее и фамилию и имя Надя. Откуда знал? По существующему положению мы обязаны контролировать всю переписку заключенных. Возможно, это не гуманно, но необходимо. Подумай, и сам поймешь, что необходимо...

- Слушай, - говорю, - Балакпн. Ты хотя бы своей Нади постыдился.

Вздрогнул, пригнулся - словно я его под ложечку ударил. Самому неловко стало. Потом вскинул голову - глаза как безумные. Да такое в них презрение, такая злоба!

- Благородно, - говорит, - в чужих письмах копаться! Душу вам теперь мою надо? Нате! Нахаркали в нее!

Да как полоснет рубаху надвое!

И пошел, и пошел!.. Я сижу, слушаю и пе знаю, что делать. Несет, закусив удила!.. Как вот, думаю, объяснить ему, дураку, что себе во вред? Закатаю я ему сейчас "шизо" - потом попотей, пока взыскание спишут! А ведь взыскания в личное дело заносятся. На ту чашку весов кладутся, которая срок заключения решает.

Психоз, конечно, психозом, но наговорил он мне много лишнего. Вот ты поставь себя на мое место. Как я должен был поступить? Такие вещи уже не прощают. И я не простил. Выгнал и на пять суток в "шпзо" - штрафной изолятор. Михалыч было прикатил - не принял. Никаких адвокатов мне тогда не требовалось - тут я был непреклонен. Хотя, признаться, у самого на душе кошки скребли.

Жалко дурака, с самого первого дня он мпе чем-то симпатичен...

Дня через три после этого иду вечером по колонии.

Мимо "шпзо". Случайно так голову вскинул, вижу - Балакин. К окну прижался и смотрит, смотрит. А смотретьто и нечего: впереди забор глухой. Увидел меня - как от чумы отшатнулся...

Отбыл он свои пять суток, узнаю - вроде ничего, притих. А вечером Михалыч является. Я еще про себя порадовался: и этот, мол, убедился, что все правильно. Раз вечером заглянул - обиды не держит.

Опять ошибся.

Расстроенный.

- Вот что, - говорит, - Константин Иваныч. С парпем что-то еще хуже. Тихий - не то слово. Поломанный.

Знаешь, он мне что нынче сказанул? "Удавлюсь я, говорит, Михалыч. Свет опостылел. Никому я такой не нужен".

Признаюсь тебе - заходил я по кабинету!

Ломали мы головы, ломали, что тут придумать можно, старый и спрашивает:

- Знаешь, что у него девушка есть?

- Знаю. И что из этого?

- Пиши, пускай сюда едет.

- Нет, - говорю, - Михалыч. По положению разрешить ей свидания не имею право. Она ему не родня.

- Опять тебе положение поперек встало. А ты его того - переступи.

- А что это, - спрашиваю, - по-твоему, даст?

- Не скажи, много может дать, - Михалыч тут первый раз за весь вечер повеселел. - Когда, - говорит, - мужики справиться не могут, - зови женщину на помощь.

Верное дело. На что мы со своей старухой принципиально взглядами не сходимся, и то, как закавыка - я за советом к ней. Либо как она скажет сделаю, либо - наоборот. Два выхода. А третьего и искать нечего. Потому нет его, значит.

И ведь мудро посоветовал!

Сначала, признаться, я в эту затею не очень верил. Ты сам подумай. За тридевять земель живет где-то девушка.

Не жена, а девушка. У нее родители. В лучшем случае они только знают, что у нее есть какой-то парень. А может, даже и не знают. Не каждая дочь об этом докладывает.

И вот она однажды говорит им: еду к нему. И куда же?

В колонию, почти то же самое, что в тюрьму. Спрашивается: пустят они ее по-доброму? Да ни за какие коврижки!

Вот и я так рассудил. Письмо послал, а сам не верю, что прок из этого будет.

Представь себе - приехала.

Являюсь однажды утром на работу - в приемной девушка. Да милый ты мой какая девушка! В серебристом плащике, высокая. Короткие волосы как ветром надуты - пушистые. А под бровями - словно два озерка синих, заглядишься. Сидит, у ног чемодан лакированный.

Увидел я этот чемодан и сразу понял - она.

- Вы, - спрашивает, - майор Русаков? Я к вам...

Говорит смело, а щеки пунцовые. Волнуется. И стесняется, конечно. Не так просто это, если вдуматься.

Провел ее к себе в кабинет, усадил, начинаю расспрашивать, как доехала, как колонию разыскала, - перебила.

- Товарищ майор, что с Петей? Все это чепуха.

Начал ей рассказывать, как можно поделикатней, конечно. И вижу все, что у ней в душе происходит. То стиснет руки, то опустит. Глаза то потемнеют, то опять ясные.

Все как на ладошке. Даже когда она меня осуждает, а когда одобряет. Я-то дядька немолодой уже, стреляный, а тут рассказываю и сам волнуюсь. Будто я перед ней отчет держу!.. Да, пожалуй, так оно и было...

Дослушала, кивает.

- Спасибо. Теперь мне многое понятно стало. Последнее, - говорит, - его письмо меня поразило. За день до вашего пришло. Мрачное какое-то. "Вычеркни, пишет, меня из памяти. Был человек Петр Балакпн - считай, что нет его". Так что если б вы не вызвали, сама бы приехала.

Если б вы только знали: какой он хороший! Что с ним случилось? Ведь когда на него это несчастье свалилось, мы обо всем договорились. И он знал, что я буду ждать.

Я его совсем глупенькой три года ждала, пока он в армии служил.

- Надя, - спрашиваю, - как же вас все-таки дома отпустили?

- Ужас! - и руки к щекам прижала. - С папой чуть ли не навсегда поссорились. Мама только плакала...

Мужественная, я тебе скажу, девушка! Отец в городе фигура - заместитель председателя облисполкома. Единственная дочь, красавица, умница - и мчится на край света к какому-то уголовнику. Можно представить, что там за баталии были!

Потолковали, я ей и говорю:

- Знаете, Надя. По положению... Тьфу, вот слово навязло!.. В общем, говорю, по существующим правилам разрешить Балакину свидание с вами я не имею права.

Делаю исключение - нужно человека поддержать. Так услуга за услугу. Вы его увидите, но взамен обещайте не подводить меня. Вы, наверно, что-то привезли ему. Передачу можете передать, но непременное условие: ничего спиртного.

Видел бы ты, как она посмотрела на меня!

- Очевидно, - говорит, - вы его совершенно не знаете. И меня, конечно. Прикажите проверить чемодан.

Я требую этого!

Вот ведь гордячка!.. Успокоил, начинаю объяснять ей правила свидания, потом думаю: а, ладно! Семь бед - один ответ.

- Надя, - говорю, - вот что сделаем. Чем вам там при надзирателе и при других говорить с ним, лучше я его сюда вызову. Я буду заниматься своими делами, а вы побеседуйте.

Сейчас, думаю, поблагодарит меня, а она смотрит, удивленно так, и головой качает - медленно-медленно.

- Вы, - говорит, - товарищ майор, не поняли меня.

Я когда ехала - узнала все и решила. У вас комната личного свидания есть?

Подчеркивает это "личного", а сама краской заливается.

Э, нет, думаю, голубушка! Вот уж этого я тебе ни за что не разрешу; сам на неприятность наскочить могу. Грубейшее нарушение всех правил, служебный проступок.

- Поймите, - говорю, - Надя. Нельзя этого. И по только по инструкции по существу. Личные свидания разрешаются только женам. До трех суток. А вы пока по жена.

Вспыхнула.

- Если вас, - говорит, - смущает существо, так пе беспокойтесь. Я стану его женой. По существу.

Тут уж я опешил - от такой прямоты. Ты понимаешь, на что она шла ради своей любви?.. Начинаю ей объяснять правила, инструкции и чувствую - лепет какой-то!