Феликс Кривин - Экспонат 212 Страница 2

- Мне нечего вспоминать, - сказал Свидетель.

- В таком случае я вам помогу, - сказал Следователь. - Вчера вечером, он заглянул в свою папку, - в одиннадцать двадцать пять вам позвонили из Специальной Комиссии. Кто-то снял трубку и сказал, что вы не можете подойти к телефону. Кто это был?

Свидетель ответил не сразу. Он отошел к окну и долго смотрел на распростертую внизу площадь (по-старому плац - или, может, это уже по-новому?).

- У меня был врач, - сказал он. - Мне стало плохо, и, я пригласил врача...

- Вам было плохо? Я не знал, что вы болеете. Если б я знал... Честно говоря, я давно собирался вас навестить, но эта работа... Поверите, для себя ну совершенно не остается времени. А так хотелось посидеть, как мы сидели тогда... - он засмеялся. - Только, конечно, в других условиях.

- Я тоже вас иногда вспоминал.

- Ну что там я! Мелкая сошка, один из слушателей, которым вы засоряли мозги. Это было мое первое знакомство с историей, о котором впоследствии мне, признаюсь, пришлось пожалеть.

- Но тогда вы как будто не жалели?

- Тогда - конечно. Если у человека нет будущего, он вынужден довольствоваться хотя бы прошлым. Но если оно есть... а сейчас оно у нас есть, профессор... тогда положение в корне меняется. Так кто же он, этот врач?

- Тот, который был у меня вчера? Вы хотите, чтобы я назвал его фамилию? Но ведь я могу ее не знать... могу забыть... И почему я должен давать вам все эти сведения?

- Мы с вами давно не виделись, профессор, мы стали совсем чужими. Когда-то вы были откровенны со мной и охотно отвечали на все вопросы. Да, там мы доверяли друг другу... Вы помните нашего врача? Он постоянно болел, и мы его все вместе лечили. Хороший был человек. Все спрашивал у вас о доисторической медицине, интересовался древними скелетами. А свой скелет оставил там, в этой пещере...

- Я был у него там. В прошлом году.

- Смотрите! Значит, не забываете? Это хорошо, когда такая память... Так, может, вы вспомните фамилию этого врача, который был у вас вчера вечером?

- Нет, - сказал Свидетель.

- Не хотите вспомнить? - Следователь покачал головой. - Напрасно. Быть может, вы не догадываетесь, как это важно для вас. Конечно, пропавший экспонат принадлежит вам, трудно предположить, что вы сами его у себя похитили. Трудно, но все-таки... Тем более, что и вся ваша деятельность... Быть историком - это, знаете ли, не самый праведный путь...

- Это моя профессия. Мне уже поздно ее менять, да и не хочется.

- И совершенно напрасно. История преступна, она античеловечна. И не суд истории нам нужен, как утверждаете вы, а суд над историей.

- Но кто должен вершить этот суд?

- Ну, уж это не наша с вами забота.

Свидетель отошел от окна. Он подлил кофе себе и Следователю, вспомнив, достал из шкафа какой-то бисквит. Следователь поблагодарил, съел бисквит, выпил кофе. Откинувшись в кресле, вытащил из кармана коробочку мелких конфет, которые употреблял вместо курения. Свидетель составил ему компанию, закурив еще одну сигарету.

- Меня удивляет, - сказал Свидетель, - неужели вам не интересно знать, как раньше жили люди, что было до вас на земле?

Даже Кафзех - из людей, близких Схулу (по классификации Вейденрейха), и тот интересовался, что было на земле до него. И когда палеантропы, свесившись со своих нар, слушали рассказы о далеком-далеком прошлом, Кафзех, немолодой уже прачеловек (по упомянутой классификации), пристраивался где-нибудь рядом и, будто бы следя за порядком, на самом деле внимательно следил за рассказами. Иногда он не выдерживал и сам задавал вопрос, и тогда ему приходилось обстоятельно все объяснять, потому что при всей своей любознательности Кафзех понятия не имел о самых простых вещах, бывших на земле до его появления. Да и о том, что произошло на земле после его появления, Кафзех имел самое общее понятие, так что возможности для познания мира у него были почти неограничены. И он давал работу и глазам своим, и ушам - вот только мозг его не включался в эту работу... Впрочем, он был добрый человек, хотя в силу своей душевной малоподвижности и не был способен на добрые дела. Конечно, если б он жил в цивилизованном обществе, он бы и сам постепенно цивилизовался и научился бы сомневаться, тревожиться и сожалеть, но, живя среди людей своего типа, он ни о чем не сожалел и послушно выполнял все приказания. И когда Схул потребовал дать ему камень, тот самый камень, Кафзех послушно его принес, да еще спросил, не маленький ли, потому что можно принести и побольше.

- Сейчас меня интересует другое, - сказал Следователь. - Меня интересует связь между появлением у вас этого врача и исчезновением экспоната.

- Но такой связи не существует, не может существовать!

- Напрасно вы так думаете. Эти врачи - такие фанатики. Недавно был случай, один привил себе рак, чтобы понаблюдать за ходом болезни. Не исключено, что вашему доктору для чего-то понадобился древний скелет.

- Он не хирург, он невропатолог.

- Это важное обстоятельство, - сказал Следователь и записал это обстоятельство. - Конечно, невропатологу все эти древности ни к чему. Он и смотреть не станет на ваши музейные экспонаты.

- Ну почему же не станет? Как всякий мыслящий человек... Он смотрел, я ему показывал.

- Когда почувствовали себя лучше?

- Да нет, не вчера... - Свидетель замолчал, чтобы не сказать лишнего.

- И что же его особенно интересовало? - спросил Следователь.

- Его интересовало все. Он говорил, что неравнодушен к вещам, которые несут на себе печать времени.

- Неплохо сказано. Ваш врач, видно, неглупый человек, я бы сам у него полечился, если б вы захотели меня ему порекомендовать. Но вы не хотите... Нет-нет, я не настаиваю, профессор, я вообще не очень доверяю врачам, особенно тем, которых интересуют древности... Так что же он вам еще говорил?

- Он говорил... - Свидетель задумался, вспоминая" - Он говорил, что история человечества похожа на историю запущенной болезни.

Следователь кивнул. Ему понравилось и само выражение, и то, как в нем удачно связывались медицина и история, намечая возможное соучастие в том деле, которое ему предстояло раскрыть.

- И как же он предлагал избавиться от этой болезни? Путем хирургического вмешательства?

- Я же вам сказал, что он не хирург.

- Да, да, верно... Но у него должны были быть какие-то соображения. Как у всякого мыслящего человека... Вероятно, он их развивал... Ведь вы не однажды встречались?

- Не однажды... Но почему я должен вам отвечать? Я отказываюсь отвечать на такие вопросы!

- Можете не отвечать, - любезно разрешил Следователь. - Я понимаю, что если человек болен, то чем чаще приходит врач... Конечно, это бывает затруднительно, если уж очень часто...

- Ему по дороге. Он здесь рядом работает в клинике.

- А, ну, конечно, если рядом... - сказал Следователь, записывая и это обстоятельство. Потом взял телефонную книгу и стал ее листать. - Да, что ни говорите, профессор, а такого врача, как был у нас там, теперь не сыщете. Без инструментов, без лекарств, и ведь сам едва волочил ноги... Все собираюсь съездить к нему... цветы посадить... да в этой суматохе разве вырвешься?.. Рядом... Рядом... - продолжал он листать телефонную книгу. - Какой был врач, как он умел поддержать человека... Без всяких лекарств... Рядом... Рядом...

Свидетель застыл в своем кресле. Он смотрел на этого человека, которого когда-то хорошо знал, так знал, как можно только там узнать человека, смотрел и не узнавал его - не потому что его изменили годы. Там он был другим... Может быть, потому, что там не было телефонной книги, в которой точно записаны все адреса?

Следователь встал. Разговор был окончен, и он подтолкнул маятник, позволяя времени двинуться дальше.

- Вот и все, - сказал он и улыбнулся. - Теперь вам нечего беспокоиться. Виновника мы найдем.

- Виновника мы найдем, - сказал Схул.

И тогда все палеантропы, выстроенные возле пещеры, сделали шаг вперед, и каждый сказал:

- Это сделал я.

Схул вышел из себя. Он ругался на своем скудном языке доисторического человека и обещал всех упрятать так, что их не найдут никакие раскопки. Он требовал, чтобы ему назвали бездельника, который придумал эту лопату, чтобы облегчить себе труд, и кричал, что палеантропам никогда не видать ни лопаты, ни других орудий труда, что они будут вот так, руками ворочать землю, пока не навалят ее на себя. И пусть не воображают, что когда-нибудь они изобретут паровоз, чтобы меньше ходить, или трактор, чтобы меньше работать. Пусть не воображают, что им позволят устраивать здесь цивилизацию.

Схул очень ругался и требовал, чтобы ему назвали виновного, но палеантропы стояли, не шелохнувшись, и каждый твердил:

- Это сделал я.

Вот тогда Схул и приказал подать ему этот камень. Кусок гранита, который пролежал тысячи лет, прежде чем дождаться своего часа, своего действия. Мертвый камень, орудие вечности, уничтожающий все живое.

- Это сделал я.

- Вы, профессор? Вы свидетельствуете против себя?