Виталий Снежин - Недоразумение Страница 2

- Никогда не приходилось делать ничего подобного, - начал он, тоскливо блуждая глазами. - Но, в конце концов, вы как женщина, как сестра сможете подсказать (глаза Ксении отчетливо округлились), в общем, вся надежда только на вас.

Савелий вынул из кармана мятую бумажку, розовея и сдаваясь панической дрожи, пробежал ее глазами:

- Нет, это невозможно! Полный провал... Господи, ну почему это должен делать мужчина?!

Еще какое-то время он робел и томился, теребя в руках заготовленную речь, но в конце концов собрался с духом и, не обращая внимания на веселое изумление Ксении, приступил к изложению основного текста. Речь на удивление удалась. Посвятив львиную долю времени чувствам, которые она, присутствующая неявно, в нем пробудила, Савелий коротко перечислил свои недостатки, которые, впрочем, не могли стать серьезным препятствием к браку, и наконец, не отрывая взгляда от бежевой бретельки Ксении, сделал чувственное и лапидарное предложение.

Минуту стояла тишина.

- Ну как? - наконец спросил Савелий, не замечая дрожащего блеска в глазах Ксении.

- Изумительно!

- Правда?

- У меня нет слов!

- Вам понравилось?

- Не надо спрашивать - продолжайте.

Савелий на всякий случай заглянул в текст, потом перевернул листок на другую сторону - там тоже ничего не было.

- Больше ничего нет: точка.

- Ну как же точка? - Она была явно разочарована. - Не может быть точки: осталось самое главное.

- Самое главное? - Савелий испуганно посмотрел на Ксению. - Я не понимаю.

- Ну что же вы. У вас все так хорошо шло. - Она придвинулась ближе к Савелию и сразу стало как-то душно. - Неужели нужно объяснять? - И горячо зашептала в самое ухо: - Теперь нужно це-ло-вать-ся.

К чести Савелия нужно отметить, что он попытался оказать сопротивление. Более того, будучи впервые участником развернутой процедуры поцелуя ("Да вот как-то не пришлось, все как-то было не до того"), он поначалу безотчетно попытался свести поцелуй к протокольной формальности и даже, существенно примятый цепкими объятиями Ксении, все еще испуганно косил в сторону и ждал случая освободиться. Однако спустя минуту, когда Ксения чувствительнее приладилась к краденому поцелую, он вдруг с ужасом ощутил, что начинает как бы подтаивать по краям, где находились отборные части его обороны. К тому же незнакомая дрожь и звонь, поднимаясь волной, вдруг наполнили его предчувствием чего-то жуткого и восхитительного, что вот-вот должно было произойти.

В панике Савелий еще раз попытался спастись, но тут случилось совсем уже немыслимое. Не отмеченная ни в одной метеорологической сводке, нежнейшая и сладчайшая молния прошла сквозь него от макушки до пяточных шпор, и душа, вдруг освободившись, сделала широкий вольный мах золотыми крыльями!..

- Ксения! - в отчаяньи прошептал Савелий, не помня себя, но понимая, что погибает. - Ксения! - и крепче ухватился за послед-нее, что ему осталось в этом воспламенившемся мире...

Хрустнуло несколько мелких косточек, придушенно мяукнула Ксюша, не ожидавшая ничего подобного. Она уже хотела начать царапаться, но в последний момент, угадав, что происходит с Савелием, передумала, а спустя мгновение, захваченная мальчишеским трепетом его поцелуя, вдруг с изумлением почувствовала, как все быстрее и быстрее вовлекается вслед за ним в водоворот его порывистой нежности, погружается на самое дно восхитительного любовного обморока...

Их поцелуй продлился весь вечер и всю ночь: знойный цокот кузнечиков сменился тихой лунной истомой и еще раз сменился многоголосьем рассветных птиц, а громкие возгласы Ксюши плавно перешли в смирное и согласное бормотанье. Продлился он и весь следующий день: бессонных любовников, самозабвенно предающихся друг другу, можно было застать на скамейке у фонтана, в сумрачном тупичке, между двумя водосточными трубами, в тесной кабинке лифта, исписанной гвоздями и губной помадой. С изнуренными, но сияющими лицами, не помня ни времени, ни места, они, словно две сомнамбулы, вновь и вновь находили друг дружку в никчемных сумерках мира, вновь и вновь отдавались этой упоительной радости узнавания. Время от времени малое пространство их любви нарушали другие существа: большой грязный пес, садившийся прямо за решеткой скамейки и с философической грустью наблюдавший их вдохновенную возню, трехлетний малыш, весь в цветочках и ямочках, вытаскивавший мячик из-за чугунной урны, знакомая, очень знакомая женщина - но, уже пораженные той близорукостью, что так часто развивается у начинающих любовников, они не узнавали ее и не слишком обращали внимание на всех остальных.

Их поцелуй продлился и дальше. Время, вышитое головокружительным узором их страсти, утратило привычную размеренность и привычные координаты, и Савелий, глядящий на окружающий мир сквозь темный ливень Ксюшиных волос, со странным удо-вольствием замечал, как тихий вечер, без всякого намека на сумерки, вдруг сменялся полуденным зноем, а утро, балансируя на нежно-алых пуантах рассвета в ожидании дня, вдруг совершало обманное движение, и на сцене оказывался его заспанный близнец; и вновь занималась заря, и вновь нежное дитя, лучик за лучиком, поднималось на носочки. Неожиданно, черно-лиловой сладострастной кошкой проскакивала ночь.

Все закончилось так же внезапно, как и началось.

Сначала, захваченная жестокой неумолимой силой, исчезла Ксения. Савелий не сразу понял, что произошло, и несколько часов бродил по комнатам своей квартиры в тоскливом оцепенении, мысленно окликая ее по имени. Потом, незваные, пришли родители сестер и расположившись на диванчике, по обе стороны от молчаливого Савелия, долго и обстоятельно рассказывали ему о том, какой он негодный и подлый человек. Потом, словно из старого сна, пришла сама Юлия и тоже рассказала о том, какой он негодный и подлый человек и как ему теперь будет трудно вернуть ее расположение. Наконец из-за оконной портьеры выглянуло солнце и, с презрением глядя ему в глаза, проговорило: "Дурак ты, Савелий, и подлец".

Сокрушенный этой очевидной, но совершенно непереносимой истиной, Савелий повалился на диван и долго лежал на нем, не шевелясь. Тревожно, с пружинной дрожью стучал будильник. На соседней стене цвел пестрый обойный рисунок: вились и льнули друг к дружке глазастые ромашки, крохи-незабудки. Сквозь выкатившуюся слезу Савелий наблюдал их влажное сиянье, их зыбкое превращение в изобильный, но отчего-то бесконечно грустный ландшафт. Будильник зачастил и пошел с одышкой. Цветная морось обоев образовала новый рисунок: ту самую трогательную картину семейного рая, где он, бок о бок с обожаемой супругой (лицо неразборчиво), окруженный голубоглазыми погодками, восседает под софитами жизненного блаженства. Минуту эта картина цвела и дышала красками, но вот уже, словно пропитавшись лихорадкой будильника, начала пульсировать, прямо у него на глазах дала несколько трещин, словно кто-то надавил на нее с обратной стороны коленом, и вдруг взорвалась вместе с ужасным треском тысяч механических колокольчиков, вместе с горловой судорогой его крика, и время (а это было оно - яростное и напористое время Савельевой жизни) хлынуло в щели, точно кипяток!

"Катастрофа! - Савелий вскочил на ноги, затравленно озираясь: Катастрофа!"

Три минуты (в основном он прыгал на одной ноге, целясь в узкую брючину) ему понадобилось, чтобы облачиться в свой лучший костюм, еще две минуты на то, чтобы, сбегая по лестнице с четвертого этажа, уравновесить в срединном положении синий язык галстука, еще несколько никем не подсчитанных минут ушло на то, чтобы одолеть два квартала, отделявших Савелия от дома сестер. Все это время Юлия неотступно пребывала рядом; она то появлялась в бликах витрин и, глядя на Савелия, укоризненно качала головой, то залезала откуда-то сбоку, вместе с обгоняющим Савелия автобусом, и долго плавала перед глазами, делая странные знаки, то рождалась из сизого облачка над головой, и Савелий вынужден был прикрывать глаза козырьком ладони, чтобы не видеть, как она разрастается на все небо. Весь поглощенный своими переживаниями, Савелий не заметил, как переступил порог заветной квартиры и оказался лицом к лицу с пожилой крупной дамой - матерью сестер.

- Вот что, - с ходу начал Савелий, в своем страхе перед хозяйкой дома доходя до развязности, - я все понял. Выхода нет. Но есть последняя попытка, есть право приговоренного. В общем, я хотел бы просить руки вашей... э-э-э-м, - Савелий проглотил комок ужаса, - дочери.

Пока родительница оттаивала в улыбке и делала тайные, как ей казалось, знаки Юлии, Савелий, не в силах устоять на месте, продвинулся в гостиную. Не замечая кошки, сползшей с занавески прямо ему под ноги, не замечая и самой Юлии, поднявшейся ему навстречу с готовностью принимать извинения, Савелий дошел до середины гостиной, развернулся, словно солдат на марше и, не сказав ни слова, исчез за дверью маленькой спальни.

Она ждала его. Заключенная на все это время под домашний арест, Ксюша целые сутки неподвижно сидела на кровати, и от бессонной ночи, от тоски по утраченному возлюбленному вся вытянулась, побелела и уже начала тихо светиться в сумерках - тем прощальным светом, что появляется на лицах старцев и мучеников. Когда Савелий переступил порог спальни, она не сдвинулась с места и не произнесла ни звука. Она долго смотрела ему в глаза с прибывающим страхом и вдруг, что-то поняв, начала быстро чертить в воздухе острыми пальцами, потом захохотала жестяным хохотом, сбрасывая со столика кофейный сервиз...