Владимир Набоков - Ланс Страница 2

В этой обветшалой комнате, в желтоватом свете лампы Ланс произносит последние слова. Недавно он вывез из Анд, из глухого угла, где взбирался на какой-то еще безымянный пик, двух молодых шиншилл, пепельно серых, ужасно пушистых грызунов величиною с кролика (Hystricomorpha - "дожделюбивые"), с длинными усиками, округлыми гузнами и ушами, как лепестки. Он держит их в доме, в загончике из металлической сетки, и кормит каштанами, паренным рисом, изюмом и - в виде особого лакомства - фиалками или астрами. Он надеется, что осенью они принесут потомство. Теперь он повторяет для матери несколько важных наставлений - следить, чтобы корм у малышей был свеж, а загончик чист, и никогда не забывать о вечернем купаньи в пыли - в смеси мелкого песка с толченым мелом, по которой они кувыркаются и скачут с особой охотой. Пока тянется эта беседа, мистер Боке раскуривает и снова раскуривает, и в конце концов откладывает трубку. Время от времени, с фальшивым выражением благодушной рассеяности старик производит кое-какие перемещенья и звуки, которые никого не обманывают; он откашливается и, сложив за спиною руки, тащится к окну или, не раскрывая рта, принимается мурлыкать что-то немелодичное и, видимо, увлекаемый этим носовым моторчиком, удаляется из гостиной. Но едва он сходит со сцены, как рушится, жутко его сотрясая, продуманная постройка тонкого, запутанного притворства. В спальне или в ванной он останавливается, словно бы для того, чтобы в униженном одиночестве глотнуть из какой-то припрятанной фляжки, и опять ковыляет назад, пьяный от горя.

Когда он тихо возвращается, застегивая сюртук и вновь принимаясь мурлыкать, сцена не меняется. Счет теперь идет на минуты. Перед уходом Ланс навещает загончик и оставляет Шина и Шиллу, сидящими на корточках, каждая держит цветок. Единственное, что я еще знаю об этих последних минутах, - это что фразы вроде "Ты точно взял шелковую майку, ее вчера вернули из прачечной?" или "А где лежат новые шлепанцы ты помнишь?" исключаются. Что бы ни брал с собой Ланс, все уже собрано в таинственном, неизъяснимом и совершенно жутком месте, откуда он убудет с нулевым отсчетом времени; ни в чем из нужного нам он не нуждается; налегке, не покрыв головы, он выходит из дома с небрежной легкостью человека, идущего к киоску с газетами - или к славе, ждущей на эшафоте.

3 Земной простор предпочитает прятать. Большее, что он уделяет взгляду - это панорамический вид. Горизонт смыкается за уменьшающимся пешеходом, как опускная дверь в замедленной съемке. Для тех, кто остался, город, лежащий от них на расстоянии дневного пути, незрим, при том, что они с легкостью видят, скажем, лунный амфитеатр и тень, отброшенную его круглой короной. Фокусник, показывающий небесную твердь, работает подвернув рукава, на глазах у маленьких зрителей. Планеты могут скрываться из виду (так затемняет предметы расплывчатое скругленье скулы), но они возвращаются, стоит Земле обернуться. Ланс улетел, и непрочность его молодого тела растет в прямом отношеньи к пространству, которое он покрывает. Старики Боке смотрят с балкона на бесконечно опасное ночное небо и жгуче завидуют доле рыбацких жен.

Если источники Боке достоверны, "Lanceloz del Lac", сиречь "Ланселот Озерный", впервые встречается в "Roman de la charrete", двенадцатый век, стих 3676-й. Ланс, Ланселин, Ланселотик - ласкательные имена, прошелестевшие над люлькой, соленые, мокрые звезды. Юные рыцари учатся, подрастая, игре на лире, соколиной и прочей ловитве; Лес Опасностей, Башня Печалей, Альдебаран, Бетельгейзе - гром боевых сарацинских кличей. Великолепные подвиги, великолепные воины, сверкающие в страшных созвездиях над балконом Боке: сэр Перикард, черный рыцарь, и сэр Перимон, красный рыцарь, и сэр Пертолоп, зеленый рыцарь, и сэр Персант, синий рыцарь, и грубоватый старик сэр Груммор Грумморсум, вполголоса бормочущий северные богохульства. Полевой бинокль никуда не годится, карта смялась, размокла и "Да держи ты фонарь как следует" - это к миссис Боке.

Вздохни поглубже. Взгляни еще раз.

Ланс улетел; надежда повидать его в этой жизни почти равна надежде свидеться в вечности. Ланселота изгнали из страны L'Eau Grise (как мы могли бы назвать Великие Озера), ныне он скачет в пыли ночного неба почти с такою же быстротой, с какой наша вселенная (с балконом и садом в оптических пятнах, черным, как смоляная яма) мчится к Лире короля Артура, туда, где пылает и манит Вега, - одно из немногих тел, которые можно определить с помощью этой чертовой карты. Головы Боке кружит звездный туман - серый дым благовоний, безумие, дурнота бесконечности. Но они не в силах оторваться от ночного кошмара космоса, не в силах вернуться в светлую спальню, угол которой виднеется сквозь стеклянную дверь. И наконец, как крохотный костер, занимается их Планета.

Там, направо, Мост Меча, ведущий к Миру Иному ("dont nus estranges ne retorne"). Ланселот ползет по нему в великой муке, в несказанных страданиях. "Ты не должен входить в теснину, что зовется Тесниной Опасностей". Но другой чародей велит: "Ты должен. Да наберись чувства юмора, оно тебя вывезет из передряг." Отважным старым Боке кажется, что они разглядели Ланса взбирающимся на кошках по стеклянной скале неба или беззвучно бьющим тропу в рыхлых снегах туманности. Волопас, где-то между лагерем X и лагерем XI, гигантский глетчер, каменистые осыпи и ледопады. Мы стараемся разглядеть змеевидный маршрут восхождения, кажется, мы различили худощавого Ланса между нескольких обвязанных веревками силуэтов. Упал! Кто это был, он или Денни (молодой биолог, лучший друг Ланса)? Ожидая в темной долине у изножья отвесного неба, мы вспоминаем (миссис Боке яснее, чем муж) те особые имена трещин и ледяных готических сооружений, которые Ланс в альпийской юности (сейчас он старше несколькими световыми годами) произносил с таким профессиональным пылом: сераки и шрунды, глухие удары лавин; французское эхо и германская ворожба, запанибрата бражничающие, как в средневековых романах.

Да вот же он! Пересекает распадок между двух звезд, затем очень медленно пытается траверсом пройти стену с таким уклоном и столь неуловимыми зацепками, что при одном воспоминании о шарящих пальцах и скребущих ботинках изнутри поднимается тошнота акрофобии. И сквозь потоки слез старики Боке смотрят, как Ланс отдыхает на скальном карнизе, и снова ползет вверх, и наконец, в пугающей безопасности стоит с ледорубом и рюкзаком на пике из пиков, и свет окаймляет его острый профиль.

Или он уже спускается вниз? Я полагаю, что вестей от экспедиции не было, и старики Боке продолжали их трогательное бдение. Пока они ждали возвращения сына, каждая тропа, которой он спускался, казалось, вела к пропасти их отчаяния. Но может быть он проскочил те нависшие влажные плиты, что отвесно спадают в пучину, преодолел свес и теперь блаженно скользит по крутым небесным снегам?

И однако, поскольку звонок у дверей Боке не звенел в миг логической кульминации воображаемой череды шагов (с каким бы терпением не расставляли мы их, пока в нашем сознании они подходили все ближе), нам приходилось отбрасывать сына назад и заставлять его начинать восхождение заново, а потом отводить его еще дальше, и он попадал в базовый лагерь (там палатки и открытые нужники, и попрошайки-дети с грязными босыми ногами) много спустя после того, как в нашем воображении он наклонился, проходя под тюльпанным деревом, чтобы подняться лужайкой к двери и к дверному звонку. Как бы утомленный множеством появлений в сознаньи родителей, Ланс теперь устало бороздит грязные лужи, лезет по скату горы посреди ландшафта, измученного далекой войной, оскальзываясь и запинаясь о мертвые травы откоса. Осталось немного скучной скальной работы, а там и вершина. Гряда взята. У нас большие потери. Как о них извещают? Телеграммой? Заказным письмом? И кто приводит приговор в исполнение - особый посланник или обыкновенный спотыкливый красноносый почтарь, всегда немного на взводе (у него свои неприятности)? Распишитесь вот здесь. Большой палец. Маленький крестик. Карандаш слабоват. Унылое лиловое дерево. Карандаш верните. Неразборчивый росчерк покачнувшегося несчастья.

Впрочем, никто не пришел. Минули месяцы. Шин и Шилла чувствовали себя превосходно и, похоже, очень привязались друг к дружке - спали вместе в ящике, свернувшись в пушистый шар. После многих попыток Ланс обнаружил звук, определенно приятный шиншиллам, - нужно напучить губы и быстро испустить подряд несколько мягких и влажных "сурпс'ов", - словно через соломинку тянешь со дна последние капли питья. Но родители не умели его издавать, - тон ли был неверен или что-то еще. И такая нестерпимая тишь стояла в комнате Ланса с ее потрепанными книгами, с разнокалиберными белыми полками и старыми туфлями, с относительно новой теннисной ракеткой, зажатой в бессмысленно оберегающий ее футляр, с пенни на дне одежного шкапа, - все призматически расплывается, но ты подтягиваешь винт, и все опять обретает резкость. И Боке возвращаются на балкон. Достиг ли он своей цели, и если достиг, - видит ли нас?