Трезвенник, или Почему по ночам я занавешиваю окна - Андрей Мохов Страница 2

Когда мы последний раз виделись? В девятом, кажется, классе. Точно. Вот тогда всё и началось. Я уехал на лето в деревню. Тогда мой отец погиб.

– Ты никогда не рассказывал про отца, – заметил я.

– Да нечего тут рассказывать. Он утонул, когда пьяным решил в реке искупаться. История не про то.

В деревне, где мы жили, у нас был сосед. Мрачная личность. Звали его Гриша Соннов. Они с отцом не то, чтобы дружили, скорее, здоровались, потому что дома стояли рядом. Оба пьяницы, а больше ничего общего. Мой отец – душа компании, а Гриша Соннов наоборот очень нелюдимый.

Гриша этот был здоровенным мужиком, метра два ростом. Кулаки – как гири, рожа квадратная, серая, брови двумя клочками, рот-трещина. Вырос он в деревне, потом служил, кажется, даже воевал в Афганистане, после чего начал хромать на левую ногу. Когда война закончилась, вернулся, работал на кладбище, могилы копал. И работал плохо, то гроб в могилу уронит с размаху, так, что крышка трескается, то пьяным придёт, то отольёт на ограду. За это его люди недолюбливали, но больше в деревне на такую работу никто не соглашался.

Гудел он по-чёрному. В запое всё крушил, разносил посуду, у шкафов двери отламывал, окна бил, пинал куриц. Когда просыхал, пытался взяться за ум: чинил, что поломал, ходил зашиваться. Правда, без толку. Держится месяц-два, а потом снова срывается…

Беда в том, что к Грише глюки приходили, когда он пить переставал. Началось с чёрных кошек: то в дверях промелькнёт, то под печку юркнет. Потом голоса, которые его ругали, тараканы в умывальнике вместо воды, гроза посреди зимы, а потом пришли и покойники. Это было незадолго до гибели моего отца.

Покойники Соннова больше всего донимали. Он ведь их закапывал… Говорили, ещё что на войне он многих убил ни за что, лишнюю жестокость проявлял. Вот они с него и спрашивали: зачем, – говорят, – под землю нас спрятал, по какому праву? И в половые доски снизу ломятся. Соннову, понятное дело, страшно, хватается за ружьё и начинает палить. У него в кухне пол был, как решето. Я сам видел.

Уходили покойники, только когда появлялся чёрт. Он их назад под землю загонял. Потом садился на печь по-хозяйки, ногами болтал, смеялся над Сонновым, хвостом печную заслонку двигал. С этим чёртом Соннов подолгу разговаривал. Хвостатый Гришу как бы гипнотизировать начал, предлагал разное… Обещал открыть тайное, обещал, что Гриша не умрёт. А на тот свет ему очень не хотелось, видимо, много врагов себе там нажил. Впрочем, как бы не искушал чёрт Соннова, тот галлюцинации не поддавался. В один из таких визитов снёс полтрубы из ружья. Потом ходил по всей деревне, глину просил, чтобы замазать.

В то лето, когда мой отец утонул, Гриша Соннов пил каждый день, начинал утро с бутылки. Но отца закопал трезвым, лопата в руках дрожала. Соннов его уважал по-своему, больше из деревенских с ним никто не общался. И вот, после похорон отца Гришу переклинило. Он решил завязать. На совсем, серьёзно так решил. Вылил и выбросил всё, что у него дома могло гореть и заперся в бане. Не просто заперся, окна и дверь заколотил. В угол распятье повесил и стал ждать.

Ждал три дня и две ночи. На третью они за ним пришли. Мы рядом жили и слышали, как он кричал и бился в бане. Я никогда не думал, что человек может так кричать. Вопли длились всю ночь, Соннов просил о помощи, но никто к нему не пошёл. Говорили: «Это опасно, он сейчас наброситься может».

Тут Никита прервал свой рассказ. Он покосился на окно, к которому я сидел спиной. Я обернулся. На улице стемнело, по тротуару прошли пешеходы, пустая перекопанная клумба напоминала свежую могилу.

– Что там? – спросил я, пиво слабо действовало.

– Показалось, – ответил Щукин загадочно и продолжил. – Мучения Соннова продолжались несколько ночей. Днём всё было тихо, а к полуночи, как по расписанию, начинались крики и мольбы, – Щукин снова помолчал, собираясь с мыслями:

– Я всегда был любопытным, ты помнишь, наверное, что мы все стройки и заброшки в детстве облазили?

– Конечно, помню! – воодушевился я.

– Ну вот. После очередной мучительной ночи Соннова, мне стало любопытно посмотреть, что же у него там происходит. Окно бани он снаружи заколотил доской, но щёлочка оставалась. Я был уверен, что днём Гриша лежит в забытьи и меня не заметит.

Под вечер я прокрался к его огороду, перемахнул через забор и пошёл к бане так, чтобы с улицы меня никто не видел. Двор был в запустении. Курятник разграбили лисы, грядки заросли сорняками, сараи почернели и грозились рухнуть, по земле были раскиданы какие-то тряпки и мусор. Подойдя к бане я увидел, что дверь едва держалась на петлях – так сильно Соннов колотился в неё ночью. Я обогнул баню и обрадовался: щель для осмотра действительно была. Притоптав куст крапивы, я осторожно заглянул внутрь.

Поначалу глаза, привыкшие к свету, не могли ничего различить, но постепенно я освоился и увидел железную печь с оторванной трубой, перевёрнутую скамейку, раскиданные по полу ковши и вёдра. Соннова нигде не было. Я заглянул в предбанник. Там тоже погром, но Соннова нет. И тогда я догадался, что нужно посмотреть в другой угол бани, находящийся за печью, где обычно находится полог. Я снова перелез кусты крапивы, обжигая руки, и попытался заглянуть через узкую щёлку в угол за печью.

…Сначала я подумал, что передо мной груда грязного белья или какие-то мешки, но потом узнал очертания человеческого тела. Это был Гриша Соннов. Он висел на лыковой мочалке, зацепленной за толстый гвоздь. Он был таким огромным, что голова висела почти под потолком, а ноги всё равно опирались на пол, подогнутые в коленях. Соннов не шевелился, не дышал, глаза закатились, узкий рот ещё сильнее сжался.

Я отпрянул от окна. Солнце садилось. Надо было идти домой и рассказать всё маме, но я не знал как. Видимо, тогда в шоке я ещё долго сидел на земле, опираясь на стену и тупо глядя перед собой.

Не знаю сколько прошло времени, но наступили сумерки. Я всё сидел, оцепенев от увиденного, как вдруг кошмар обрёл новую силу. Я почувствовал и услышал два отчётливых толчка – шага, один за другим. Что-то пошевелилось в бане, поднялось на ноги и пошло к двери.

Никогда не думал, что волосы на затылке