Сарра Нешамит - Дети с улицы Мапу Страница 20

Старуха напоила больную настойкой липового цвета, положила к ее ногам бутылку горячей воды, укрыла несколькими одеялами, которые принесла из своей комнаты, перекрестила и вышла. Однако легче Оните не стало. Ночью девочка бредила, тело ее пылало. Софью Михайловну охватил страх.

- Господи, - шептала она, - неужели Ты пошлешь мне это испытание и заберешь у меня мою девочку, последнюю мою надежду?

Шуля ворочается в постели и бормочет. С колотящимся сердцем мать прислушалась к ее словам, и ее пробрала дрожь.

- Не надо, - бормочет больная, - я не Шуля, я Оните. Не убивайте меня! Не стреляй в меня, Юозас! - вырывается крик у нее изо рта, и она пытается спрыгнуть с постели.

Госпожа Вайс, весь вечер и всю ночь не отходившая от кровати больной, падала от усталости и отчаяния. Что с ними будет, если бред девочки услышит кто-нибудь посторонний? Их тайна откроется, и тогда они погибли.

Что делать? - Господи, Боже мой!-ломает она в отчаянии руки. Мелькает мысль: молиться, просить милости Всевышнего. Но она смеется над собой: ведь она же неверующая... Никогда не была религиозной, тем более сейчас... Как это Бог, видя гибель целых народов, убийство женщин и детей, не разрушит небо и Землю?! Нет, нет никакого Бога... Нет на свете жалости и справедливости. Нет Бога, нет, - бьется она в отчаянии, - ничего нет, ничего!..

Так, в телесных и душевных муках проходит ночь.

Перед утром Оните успокоилась и как будто погрузилась в сон. Софья Михайловна тоже вздремнула, сидя на стуле у изголовья больной. Ее разбудил скрип двери. В комнату вошел Янковский, подошел к кровати, взглянул на больную девочку и сказал:

- Нужен срочно врач, Софья.

Женщина поднимает на него красные от бессонницы глаза:

- Господин Янковский, у меня нет ни гроша.

- Я заплачу. Сделаем все, чтобы поставить девочку на ноги.

- Чем я смогу отблагодарить вас за вашу доброту ?

- Ничего, мы христиане, наш долг - помогать ближнему в беде. Я готов помочь любому, кроме еврея.

- Почему? - тихо спросила госпожа Вайс.

- Не люблю евреев. Все евреи большевики. Продали Литву. Не нужны нам колхозы. Я бы сам их не выдал, но чтобы спасти - пальцем не пошевельну, добавил он.

Госпожа Вайс почувствовала холодок в сердце.

- Кто позовет врача? - спросила она с трепещущим сердцем.

- Поеду в город и привезу.

Когда он ушел, Софья Михайловна тщетно пыталась успокоиться. Внутри у нее все кипело.

Что мы им сделали ? Почему они нас так ненавидят? Какая у нас сила? Почему нас обвиняют в том, что мы будто бы направляем пути народов и стран? И этот Янковский - ведь он не невежда, а повторяет все эти глупости, как последний деревенский мужик.

Больная опять начала стонать и бредить. Софья Михайловна не спускает с нее глаз. Вдруг в душу закрадывается страх: что если девочка в бреду откроет их тайну врачу-литовцу? Это ведь будет не спасение, а гибель...

Лучше побежать сказать Янковскому, что дочке стало легче и не нужно врача. А если девочка, не дай Бог, умрет без врачебной помощи?..

Торопливо закутавшись в шаль, госпожа Вайс выбежала на двор искать хозяина. В дверях она столкнулась со старухой Еленой.

- Где господин Янковский, поня Елена?

Старуха бросила на нее подозрительный взгляд и недовольно проворчала:

- Какая вы нетерпеливая? Будто мир рушится. Что за переполох? Как будто кто-то умирает.

- Поня Елена, господин Янковский еще дома?

- Уехал, уехал. Полчаса назад уехал. Святая Мария, какие эти городские изнеженные!

Софья Михайловна вернулась в свою комнату. Постаралась прибрать в ней, умылась, причесалась. Врач не должен догадаться, кто она. Но пальцы выдают ее, она с трудом застегивает пуговицы блузки.

У входа остановилась коляска. Госпожа Вайс выглянула в окно, и у нее подогнулись колени: позади Янковского шагает пожилой врач доктор Климас. Она знала его еще в добрые старые времена, когда проводила в Паланге жаркий август. Не раз бывала она у него в доме вместе со своим мужем, и он гостил у них, когда они жили на улице Мапу. Что делать? Ведь доктор Климас сразу узнает ее! Уйти, убежать, чтобы он не застал ее в комнате. Пусть посмотрит больную без нее. Она выскользнет через кухню в заднюю дверь.

- Софья Михайловна, вот я привез врача, - слышит она позади себя голос Янковского.

Госпожа Вайс стоит в полной растерянности. От страха она не может сказать ни слова.

- Это мать больной, господин доктор, - продолжает Янковский. - Ничего, выздоровеет ваша дочка, Софья Михайловна, не бойтесь. Уж если доктор Климас милостиво согласился лечить девочку, то все будет в порядке.

И он покровительственно потрепал ее по плечу.

Старый доктор бросил на нее взгляд и сказал:

- Мне кажется, что мы знакомы. Но я не могу вспомнить, где мы встречались.

На лице госпожи Вайс появилась вымученная улыбка:

- Это, конечно, ошибка, господин доктор. Я здесь прежде не бывала. Меня зовут Софья Михайловна Дудиене.

Старый доктор пожал ей руку и ответил с улыбкой :

- Не иначе как я ошибся. Старые глаза всегда могут подвести. Давайте посмотрим больную.

Доктор Климас внимательно осмотрел девочку и нашел у нее воспаление легких. Он прописал лекарства, дал матери указания, как ухаживать за больной.

- Не бойтесь, девочка выздоровеет. Через несколько дней я хотел бы посмотреть ее еще раз. До свиданья, госпожа Дудиене.

Доктор повернулся к выходу. Госпожа Вайс вздохнула с облегчением.

Она проводила его в коридор, подала ему пальто, Янковский вышел за коляской, которую пока что поставил под навес.

Она и доктор остались одни. Вдруг старый врач повернулся к ней, взял ее за руку и сказал:

- Госпожа Вайс, если вам нужна будет помощь, я к вашим услугам.

Глаза ее наполнились слезами.

- Спасибо вам, доктор Климас, я не смела надеяться.

- Мужайтесь, дочь моя, мужайтесь!

Послышался скрип коляски.

- До свиданья, госпожа Дудиене, - громко произнес доктор Климас.

Госпожа Вайс проводила взглядом коляску, выезжавшую за ворота усадьбы, удалявшуюся фигуру благородного старого врача, и по ее лицу покатились слезы.

Как легко и хорошо было теперь плакать!

ДНИ РАСТЕРЯННОСТИ

Прошло несколько недель. Шуля выздоравливала медленно, была слабой и бледной. Тем временем госпоже Вайс стало ясно, что она не может больше оставаться в усадьбе. Янковский вел себя теперь, как человек, которому Софья Михайловна обязана жизнью дочери и должна быть ему за это благодарна по гроб.

Отношение его к ней становилось все более дерзким. Он стал подкарауливать ее по вечерам, когда она возвращалась в свою комнату, ждал ее в хлеву во время дойки. Софья Михайловна понимала, что решающего разговора не избежать и что после него они с Шулей останутся без крова, в окружении врагов. Поэтому она старалась как можно дольше отсрочить этот разговор.

Старая Елена чувствовала, что между ее братом и работницей что-то происходит. Больше всего она боялась, что брат женится : как бы новая жена не лишила ее власти в доме.

От Софьи Михайловны не скрылся враждебный взгляд старухи. Та начала частенько делать ей колкие замечания. Однажды поня Елена искала связку ключей, которую она время от времени забывала то там, то тут. Софья Михайловна нашла ключи и отдала ей. Старуха, разозлившись, пробормотала как будто про себя:

- Вот так это бывает, когда даешь приют всяким проходимцам. Только отвлечешься и уже готовы наследовать тебе еще при жизни.

Однажды, когда Софья Михайловна возвращалась из хлева, неся ведро молока, до ее слуха донеслись крики из комнаты Янковского: баритон хозяина и вслед за ним-тонкий писклявый голос его сестры.

- Это вообще не твое дело! - кричал Янковский. - Я хозяин в своем доме или нет? Имею право привести в свой дом кого захочу!

- Ты же дворянин, - попыталась старуха задеть слабое место брата. Разве ты знаешь, кто она и что она? Она русская, антихристка, никогда не молится.

Вдруг в голове Софьи Михайловны мелькнула мысль: старуха ее невольная союзница в этом доме и сможет защитить ее от ухаживании брата.

Она решила переговорить со старухой.

Когда Янковский как-то уехал в город по своим делам, Софья Михайловна вошла в комнату Елены. Старуха сидела в кресле и вязала.

- В чем дело? - сердито спросила она.

- Очень важное дело. Вопрос жизни для меня и моей дочери.

Лицо старухи стало багровым от злости.

- Молчи, бесстыжая!.. Не уговаривай меня, все равно не послушаю. Пока я жива, не бывать тебе здесь хозяйкой. Слышишь?

Старуху душил гнев. Сильный приступ кашля прервал ее яростную речь.

Госпожа Вайс молча дождалась, пока старуха успокоится, затем сказала:

- Вы ошибаетесь, поня Елена, я совсем не собираюсь замуж за господина Янковского. Он и не говорил со мной об этом.

- Еще не говорил ? - удивилась та. - Это потому, что я против. А ты пришла теперь уговаривать меня? Нет, нет, дорогуша, не бывать этому, пока я жива!