Николай Почивалин - Юность Страница 21

Пристраиваюсь в углу, прислушиваюсь к неясным разнообразным звукам, которыми полна осенняя ночь.

Где-то совсем рядом слышатся приглушенные голоса, вот хрупнула под чьим-то сапогом ветка, с легким, еле различимым треском взлетела и вспыхнула ракета - зеленоватый свет снова заливает блиндаж и снова меркнет..

Утром я впервые пойду в атаку, но, удивительно, никакого волнения не испытывал). А ведь могут убить? Вспоминается, как предупреждал Пресс, как Машенька наказывала быть осторожней. Может быть, они знают о письме и боятся, что я могу натворить глупостей? Хотя нет, о письме я никому не говорил, да ж кому о нем интересно знать?..

...Кто-то осторожно трясет меня за плечо. Открываю глаза и вижу над собой склонившегося Артюхина. Светает, в бледно-сером свете лицо связного кажется строгим, необычным. Начавшие уже дрябнуть щеки тщательно выскоблены бритвой, порез на подбородке залеплен полоской газеты. И говорит Артюхин как-то подчеркнуто, значительно:

- Вставайте, товарищ лейтенант. Пора... Вот ваш автомат и каска командир надеть приказал.

- А он где?

- В роте, с пародом.

Я быстро вскакиваю, легкая нервная дрожь пробегает по всему телу. Да что это со мной?

- Товарищ старший лейтенант велел держаться...

Артюхин не договаривает. Мощный удар сотрясает землю, качает легкий накат блиндажа. С потолка сыплется.

- Бьют... Наши!

Прямо над головой проносится тяжелый резкий свист, сокрушительно гремят взрывы. Ощущение такое, что снаряды рвутся совсем рядом и вот-вот один из них разорвется здесь, в блиндаже. Я инстинктивно втягиваю голову в плечи, сжимаюсь в комок. И тотчас же Артюхин трогает меня за плечо:

- Пошли.

Выбираемся в траншею, грохот здесь кажется еще оглушительнее. Недалеко за нами взлетает черный столб дыма - это отвечают опомнившиеся враги. В нос бьет тяжелый вонючий дым. Летят комья земли. В коротких промежутках между взрывами отчетливо слышится остервенелая трескотня пулеметов. Успеваю поймать себя на мысли: вижу дым, вижу густой, клубящийся над траншеями туман, слышу взрывы, но ни о чем не думаю.

Буквально ни о чем, только чувствую - сейчас бросимся!..

И вдруг, пересилив весь этот воющий хаос звуков, над окопами проносится зычный гибкий голос...

- За мной!.. Вперед!..

Словно подброшенные пружиной, на бруствере вырастают фигуры солдат. Мгновение - и они стремительно срываются с места. Повторяя движения Артюхина, я торопливо взбираюсь наверх, вскакиваю и бегу, крепко вцепившись в автомат. Туман редеет, и уже можно различить, как в низину скатываются соседние подразделения - туда, откуда хлещет встречный огонь, смутно виднеются очертания домов, косматится черный дым.

Вслед за Артюхиным догоняю роту, бегу, на ходу стреляю. Бешено колотится сердце. С тонким визгом проносятся пули, откуда-то несется крик, рев, справа от меня, нелепо подпрыгнув, плашмя валится солдат. Я спотыкаюсь о кого-то, вскакиваю и снова бегу. Как живое существо, в руках колотится автомат. На секунду вижу вблизи возбужденного, багрового от бега Поликарпова, строгое, какое-то застывшее иконописное лицо Артюхина... Внутри поднимается и растет не изведанное доселе чувство. Бегу огромными шагами, хватаю запекшимися губами воздух и что-то кричу чужим голосом исступленно, оглушительно, торжествующе!

14

Просыпаемся от дикого грохота. Кажется, что вся земля летит в преисподнюю. В комнату сильно дует.

- Бомбят, - говорит Пресс. Голос у него неестественно ровный.

В темноте ярко вспыхивает спичка. Зажег ее Гранович.

- Погаси! - быстро и зло бросает Метников.

И снова сплошная темень, продуваемая холодным ветром.

Сна как не было. Окна выбиты, отчетливо слышно, как в небе зловеще гудят самолеты. Вот, нарастая, вниз несется визг падающей бомбы - кажется, прямо на нас!

Деревянный домик трясется, как в ознобе. Мимо!

В недолгой тишине отчетливо слышно напряженное дыхание торопливо одевающихся людей, испуганный шепот хозяйки:

- О, господи, господи!..

Под валенками хрустит стекло. Подхожу к окну, с кем-то сталкиваюсь.

- Женя, ты?

- Я.

Маскировка на окне сорвана, стекло вынесено напрочь. Выглядываю на улицу и тут же отшатываюсь:

бухает совсем рядом.

- Отойди, - говорит Гранович, - ну его к черту!

- Идите сюда, - зовет из кухни хозяйка. - Тут окно целое.

Толкаясь, на ощупь выходим из комнаты, плотно прикрываем дверь. После темноты желтый венчик вокруг спички кажется ослепительным. Хозяйка снимает с гвоздя лампешку, небольшая комната приобретает обычный, будничный вид. На окне висит тяжелое рядно, стекла здесь уцелели.

- Половина третьего, - смотрит на часы Пресс. Он уже курит, выглядит совершенно спокойным. - Не боитесь, мамаша. Обойдется!

Женщина сокрушенно вздыхает.

Гулевой подмигивает, показывая на Метникова, серьезно спрашивает:

- Скажите, пожалуйста, товарищ секретарь, что у вас за форма?

Пресс, Гранович и я смеемся. Метников второпях застегнул только верхний крючок гимнастерки, но не забыл надеть портупею, под ней видна нижняя рубашка.

- Ладно, - пытается вывернуться Метников. - Сам с испуга мои штаны натягивал!

Шутка разряжает напряжение. Усаживаемся вокруг чисто выскобленного столика, курим, прислушиваемся к разрывам. Они как будто удаляются.

- Вроде утихает.

И почти тут же новый взрыв качает наше ненадежное убежище. Лампа гаснет, с потолка сыплется известка, сор.

- Вот так утихло!

Снова загорается лампешка. Хозяйка, не обращая на нас внимания, часто крестится.

Гулевой отряхивает с головы белую пыль, встает.

- Пойду посмотрю машины.

- Пойдем, надо девчат проведать, - поднимается и Пресс.

Хочет было подняться и Гранович, но остается сидеть.

Трубка его яросто всхрапывает.

- Ну, что, поэт? - спрашивает Метников. - Как твоя муза смотрит на бомбежки?

- Отрицательно смотрит. А тебе нравится?

- Очень!

Взрывы не прекращаются. Настороженно прислушиваясь, пытаемся острить, но каждый раз, когда ухает гдето близко, разговор обрывается. Хозяйка забралась на печь, притихла.

- Что же ты не бежишь оберегать свою любовь? - полушутя-полусерьезно спрашивает Метшшов.

- Отстань, Анатолий, - просит Гранович.

- Нет, а все-таки? Прижался тут, а она там одна.

Бомбы, все летит к чертям, а ты, как суслик!

- Их там больше, чем нас.

- Вот-вот. Любишь ты, а оберегай - они!

- Слушай, Толя, - очень спокойно говорит Гранович. - Иди ты к..! Понятно?

- Теперь понятно.

Гранович грустно вздыхает.

- Не нужна ей моя защита.

Метников достает блокнот и опять сует его в карман.

Взрывы раздаются ближе.

- Вот как меняется психология, - говорит Гранович. - Рассказали мне недавно такой случай. Из села немцев выбили ночью. Удирали без оглядки, многие отстали. Это еще прошлой зимой было... Ну, выбили. А дня через четыре старик из этого села пошел в лес. Зашел далеко и видит: немец. Обмороженный, синий, чуть на ногах держится. "Спаси, - говорит, - дедка, выйти не могу. Веди меня в плен". А сам даже зубами лязгать но может...

- Так в плен брать нетрудно.

- Не взял его старик в плен. - Гранович раскуривает трубку, минуту молчит. - Не взял. Повернулся и ушел.

- Это жестоко.

- Я тоже думал: жестоко, не гуманно. А у этого старика повесили внучку. Пятнадцать лет ей было... Разве после этого - жестоко?

Над потолком снова нарастает вой самолета, грозно ухает взрыв. Домик трясется, кажется, что он сейчас развалится.

- В подвал надо... в подвал, - прерывающимся голосом говорит хозяйка. Она слезла с печки, торопливо одевается. - Тут через дорогу, каменный...

- Живы?

Пресс стоит на пороге. Он весь в снегу.

- Как паши? - вскакивает Гранович.

- Где Гулевой?

Пресс тяжело переводит дух.

- Пока все в порядке... Нужно перебираться... Пошли!

- Хозяйка советует в подвале укрыться.

- Уходить надо, хозяюшка, - оборачивается Пресс.- Бьют по этому району.

- Где Гулевой?

- Машины уводит. Пошли! Пошли!

Выводим на улицу. Слышно, как снова заходят самолеты.

- Где подвал? - на ходу спрашивает Пресс.

- На пустыре, - машет хозяйка. - Прямо.

Рев моторов все ближе.

- Бегом! - командует Пресс.

Мы бежим. Вот и подвал. Еще несколько метров.

- Куда? - слышу за спиной окрик Пресса.

- Запереть... Я сейчас, - каким-то тоненьким голоском откликается хозяйка.

- Назад! - грубо кричит Пресс. - Назад!..

Темное пятно исчезает. Пресс бежит рядом и задыхаясь, ругается. Сверху нарастает тонкий противный визг, от которого внутри все холодеет.

Падая друг на друга, скатываемся по ступенькам подвала вниз. В то же мгновение раздается сильный треск и вслед за тем - оглушительный грохот. Еще взрыв!..

Мертвенный синий свет освещает подвал, в открытую дверь летят комья земли, снега. Слышно, как, удаляясь, плывет в черном небе ненавистный рокот.

- Быстро наверх!