Александр Стеклянников - Предназначение Страница 22

Солнце зашло. Повинуясь обстоятельствам, они вернулись к избам. Йу и Нат уединились во флигеле, задернув занавески, а Саах пошел к гостинице. Там играли в карты. Он подсел к игрокам и вошел в игру, глядя черным взглядом сквозь стол, соседей по игре, стены и потолок в (как казалось мужикам) бездну мрака и ужаса. Спокойное выражение ни разу не покидало его лица, и... это был напряженный поиск.

- ...и вот бывают странные люди, - отчетливо слышал Саах голос одного из игроков, - вот, например, вроде тебя, парень. Вышел из лесу, с двумя бабами, почти налегке...

- ...ну, и что же здесь особенного? - спросил он мужика мягким, почти женственным голосом, заставившим того запнуться. Что-то произошло. Собеседник был поражен. Он не мог оторваться от двух черных дыр, на дне которых копошились черви, а в самой глубине горел маленький огонек свечи. Два глаза приближались все ближе, и вот они поглотили мужика и понесли на огонек. Это было бы восхитительным, чудесным, но путь был прегражден мерзкой трясиной, кишащей червями и гадами, в которую он стремительно несся.

- Не надо!!! - крикнул мужик одними губами. Саах отвернулся и стал сдавать карты.

- Кто ты? - едва прошептал этот грубый мужчина, только сейчас почувствовавший, казалось, какую-то потерю. Потерю "нечто", ушедшего еще в детстве и вот сейчас на миг вернувшегося к нему, чтобы... возможно больше не возвратиться никогда.

- Кто ты? - шептали губы.

- "Я? Зеркало", - тихо ответил Саах. - "Для тебя, по крайней мере".

Все это продолжалось долю секунды, никто ничего не слышал, а если бы и слышал, то не понял бы ни грамма...

Ночь вступала в права, неся море новых желаний, мыслей, импульсов. Человек всегда, подобно марионетке, отдается на волю этого потока, растворяясь в том, что, в-общем-то, должен преобразовать, и сам править этим, не позволяя безволию окутать себя... Но мир, он ведь не хотел меняться.

"Мать, что не можем мы, можешь ты..." - Саах сидел на полу. Игроки ушли предаваться веселью, но по меньшей мере несколько из них сегодня будут не так жадно искать объятий женщины, тоскуя по объятиям того, что есть мы сами внутри, в реальности, что есть человек на самом деле. Саах называл это "сеять". Сегодня он опять "сеял" после месячного перерыва. "Да, нынче по крайней мере несколько мужиков пожалеют о содеянном". Саах не сознавал, как близко он был к истине, думая таким образом.

Что-то должно произойти, иначе откуда такой прилив сил. Тело всегда чувствовало, знало о том, что предстоит, раньше ума, и накануне решительных действий переполнялось энергией, как бы предполагая ее растрату. Саах поднял голову, встал, спустился вниз.

Пьяные люди сидели, лежали, ходили в большом зале. Напряжение у него в теле нарастало. В воздухе бродили неясные ощущения, неосознанные желания. Людям нужен был толчок. Он был дан какой-то парочкой, уже вступившей в интимную связь. Все глаза загорелись, все мышцы напряглись, а руки стали жадно искать тел. Облако неподвижности окутывало Сааха, белое облако прозрачной и твердой, как алмаз, силы. Чудо было здесь, но мир не хотел меняться, а сделать Это помимо его желания было равносильно катаклизму. Он сел в углу на пол. Раздались крики, ввалились с десяток-полтора людей со скотскими лицами, свечи в дырах глаз погасли, зашевелились черви. Были слышны крики женщин, переходящих из рук в руки по кругу. Слышались страстные стоны, плач, смех. Вид оргии был нереален, как будто все состояло из пепла. Саах резко встал, огляделся, в несколько прыжков пересек комнату, вырвался через двери на улицу и... В окнах флигеля горел свет. Саах был теперь просто человеком. Через двери банда мужиков вытаскивала из флигеля Йу и Нат. Огонь застлал глаза Сааха, перед взором закружились вспышки красного света. Он оказался в толпе, сокрушил ударом челюсть одного, разбил головой нос другого и упал, отброшенный ударом сапога в висок. Несколько ножей сверкнуло над ним, и чей-то голос посоветовал ему убираться, пока жив... Это должно было быть, но как, Саах не знал. Он встал и увидел стальную стену, ощетинившуюся ножами. Подошел к завалинке, взял лопату и врубился в эту стену, в середине которой горели два прекрасных цветка - белый ландыш и красный мак. Он рубил не уставая, живая стена понемногу рушилась, издавая стоны и хрипы; последние несколько теней метнулись к рощице осин, оттуда взревел двигатель, загорелись фары и махина автобуса понеслась на Сааха. Он успел услышать голос Йу и Нат, убегающих в лес и сообщающих, что будут ждать его... где, он не услышал. Автобус врезался в его твердое, как сталь, худое тело и отбросил его на стену флигеля. Жалобно звякнув, отлетела лопата, земля забрызгалась красным. Солнечная сила поднялась из-под земли, из-под самых темных магм, собрала, связала его распадающееся существо, готовое умереть, выпрямила позвоночник, влилась в ноги, заставив их совершать работу, и он осознал, что с невероятной быстротой удаляется в чащу, оставив на стене и земле клочья одежды, чуть ли не всю свою шевелюру и рев автобуса, рыскающего вокруг в поисках исчезнувшей жертвы.

x x x

"...Мать. Мать..." - это слово прорастало сквозь него, как золотой цветок, пуская солнечные корни в черноту под ногами и расцветая над головой сияющим снопом. Он был лишь выражением этого цветка... Прошло уже два дня. Лес поглотил его, и Саах продвигался, плавно скользя в некой субстанции.

Он не был, от БЫЛ; пусть даже на несколько часов. Он осознавал крепкие нити, похожие на паутину, связывающие автобус и несколько теней в нем с некоторыми местами в городе, в лесу, на покинутой станции. В реальности этого опыта он убедился, когда, прослеживая путь одной из нитей, вышел на небольшую полянку, посередине которой стоял каменный домик. Нить тянулась к дому и исчезала внутри. Саах подошел не касаясь земли, толкнул дверь, прошел через прихожую и оказался в комнате. Несколько мертвецки пьяных мужей спало вповалку в различных местах. Он взял все необходимое: еду, одежду, документы, аптечку и вышел. Внутри напряглось. Он услышал гул мотора и почувствовал, что это за ним. Он это чуял всеми фибрами. Постояв на пороге и глядя в чащу, он сосредоточился и тут же резко повернулся. В дверях, пошатываясь, стоял человек с осоловелыми глазами: "Ык! Копка! Ты, штоль?" Саах облегченно вздохнул и, повернувшись, зашагал к лесу. Автобус подъехал к дому как раз в тот момент, когда Саах скрылся за деревьями. Пьяный человек бессвязно рассказывал о лешем и показывал, куда тот пошел, тыкая пальцем совсем в другую сторону. Саах все это слышал, и чувствовал струйки враждебности, приходящие к нему с той стороны. Они, эти струйки, нуждались в указании направления не больше, чем опилки железа по отношению к магниту. Он ощущал их на своем бедном теле как маленькие скручивания, затвердения, мешающие нормальному функционированию. Это были щупальца смерти.

Саах вышел на вырубку и сел на пень. Лучи связывали солнце с землей золотыми волокнами. Поднявшись по одному из них, он увидел израненного Сааха сидящим на пне в бандитской одежде, жующего бандитский хлеб, увязнувшего в бандитской паутине, опутывавшей, в сущности, весь город и прилегающие станции, и даже некоторые места в лесу. Но лес был могуч. Он насмешливо, добродушно терпел эту паутину, так как был любвеобилен. И лес в любой момент мог стряхнуть эту сеть с себя, как слон стряхивает комара. Но суть леса смирение и отдавание. И, видимо, так было задумано для окончательного акта. Саах понял, что, живя в лесу и волоча за собой враждебные сети, он становится носителем этой заразы. Необходимо было найти решение. Какое? Растворяясь в солнечном тепле, он видел Сааха, сидящего на пне; бандитов, горящих местью и рыскающих повсюду в городе и в лесу; море за горизонтом, в котором смуглая девушка на белой яхте смотрела на пробегающую под бортом лазурь воды; видел город, в котором запуганные жители с закупоренными сердцами добывают и едят свой скудный обед; где-то за океаном видел ураганы, рушащие в несколько минут несносные язвы слишком обнаглевших мегаполисов; наблюдал червя в земляной подстилке, глотающего перегной... Видимо, решение созрело, раз он встал и направился в чащу. Да, он пошел в город.

x x x

Саах не тревожился о Йу и Нат. Он знал, что эти цветы дадут свои плоды, и никто их не сорвет. Он бы это сразу почувствовал. Они двигались к своей цели, своему финалу, и пока он не видел, где их пути могут пересечься. Он прозревал в грядущем лишь языки пламени и черноту пещеры, в конце которой горел свет.

Через неделю он вошел в город. Первое, что бросилось ему в глаза, это огромная афиша, изображающая до боли знакомое лицо с подписью внизу, объявляющей о награде за поимку особо опасного преступника Сааха, убийцы, насильника и садиста. Город был в сетях, как рыба в сачке; и даже борода не защищала от пристальных взглядов прохожих на его лицо, как будто сошедшее с афиши. Саах шел, зная куда. Ноги привели его на овощную базу. Он поднялся по ступенькам конторы на второй этаж и вошел в отдел кадров. Толстячок в очках поднял голову и глянул вопросительно.